Девушка в крапиве и цветах
Саньке вспомнился фильм «Игра престолов», как в нём вождь кочевников овладел хрупкой, нежной принцессой. Сила, власть и смиренье, покорность!
Санька грубо схватил Катю за плечи, повернул спиной к себе и прижал девушку грудью к доскам настила – полога, на котором стоял тазик с водой, лежало мыло, мочалка.
Катя сделала попытку повернуться, но Санька только сильнее прижал её. И девушка почувствовала в его руках дикую силу охотника, для которого женщина – добыча. И сила эта не пугала. Наоборот, восхищала.
Санька, порывисто дыша, отступил от Кати. Девушка налила полный тазик холодной воды и опрокинула на себя.
– Я завтра уезжаю, – сказала Катя.
– Уезжай, – ответил Санька. Застегнул штаны и вышел из бани.
Санька вышел за огород к подножью горы Крапивиха. Сел на берегу речки у брода, сложенного из больших валунов и досок. Дул прохладный ветерок. Высокая ива закрывала от солнца. Прозрачная вода бежала между валунов. Шумела, бурлила. На склоне горы паслись козы. Недалеко жевали сочную траву коровы.
Санька чувствовал лёгкость во всём теле. Плечи не горбились, а тянулись вверх, расправлялись.
– Так и надо, – сказал Санька. Сорвал одуванчик, смял пальцами его пушистую головку, бросил в речку. – Пусть уезжает.
Послышались шаги. Санька быстро обернулся, но разочаровано прикусил губы. По берегу шла Валентина Брагина в ситцевом зелёном платье в белый горошек. Светлые волосы трепал ветер. Перепрыгивала с кочки на кочку топкого берега. Босоножки держала в руках. При каждом прыжке подол лёгкого платья взмахивал, обнажая стройные ноги молодой женщины. С десяти шагов её можно было принять за шестнадцатилетнюю, но вблизи Санька заметил в уголках глаз Валентины морщинки, синеву под глазами. И не было радости в её больших голубых глазах.
Санька отвёл взгляд от лица Валентины. Приятнее было смотреть на её ноги. Женщина заметила и прижала руками подол.
– Что – ноги больше нравятся? – прямо спросила Валентина.
Ещё час назад Санька жутко покраснел бы от такого вопроса, но сейчас только улыбнулся. И Валентина ждала от него смущения, но ошиблась.
«Повзрослел, – подумала Валентина. – Взгляд мужской».
– Я на семь лет старше тебя. – Валентина присела на берег рядом с Санькой. – В сентябре исполнилось двадцать пять. Хотя… Когда мне было восемнадцать, то все, кто старше двадцати, казались мне стариками. Ты моего Брагина не видел?
– Нет, – ответил Санька. Он не мог понять, зачем Валентина, которая была самой красивой девчонкой в школе, вышла замуж за пьяницу Брагина? Вспомнил, как он с мальчишками, подглядывал за старшеклассницами. Они купались нагишом, думая, что далеко ушли от деревни и их никто не видит. Тогда Санька впервые увидел голых девчонок. Журнал «Плейбой», что мальчишки купили в складчину, был не в счёт. Тут не фотографии, тут настоящие. Среди девчонок была и Валя. И была самой красивой.
– Зачем ты с ним живёшь? – спросил Санька. И заметил, что Валентина, прежде чем ответить, посмотрела на него как на взрослого мужика.
– Живу, – Валентина пожала плечами. – Он же не всегда был таким. Когда закрывали рудник, о людях не думали. А любовь? Любовь – она бывает. Только вот не для всех она счастье. А жить надо. И счастье для меня – моя дочь Варенька. Когда будут у тебя дети – поймёшь. Ну, я пойду. Брагина увидишь, пусть домой идёт.
И снова побежала по кочкам, не придерживая легкомысленный подол платья. А, может быть, хотела почувствовать радость от мужского взгляда, который замечает её красоту. И кажется, что тебе восемнадцать. И не придёт поздним вечером пьяный муж, злой на жизнь. И вся любовь для него – подмять под себя.
– Она красивая, – Санька услышал за спиной мужской голос и вздрогнул. В синем костюме, белой рубашке с галстуком-бабочкой и скрипкой в руках над Санькой стоял Ванька Меньшов.
– Ты чего так вырядился? – спросил Санька. – И скрипку взял.
– Сегодня праздник, – ответил Ванька. – Я на покос пошёл. Трава, как и мы, живая. Я хочу попросить у неё прощения. Буду играть на скрипке.
– А пиджак зачем?
– Играть красивую музыку можно только в красивой одежде, – ответил Ванька и засмеялся.
Ванька прижал скрипку к груди и пошёл вдоль берега. Свернул на просёлочную дорогу, что вела в лес. Остановился на нескошенной поляне. И заиграл на скрипке. И всё вокруг вмиг замерло: и ветер, и трава, и кузнечики, словно слушали музыку. Только облака торопливо плыли по синеве неба. Они были далеко, они не слышали.
На поляну вышла Катя. Смотрела на Ваньку, улыбалась. Шагнула вперёд, наступила на сухую ветку. Меньшов опустил скрипку и посмотрел на девушку голубыми глазами. Улыбнулся.
– Ты пришла, – сказал он. – Цветы очистят тебя.
– Я пошла искупаться. Слышу, кто-то играет на скрипке. Удивилась – в грязной деревне и на скрипке. Пошла посмотреть. – Катя подошла к Меньшову и положила руки ему на плечи. – Тебе кто-нибудь говорил, что ты красивый. И глаза у тебя – небесные.
– Нет, – ответил Ванька. – Все считают меня дурачком. Я ударился головой.
– Я видела тебя, когда ты смотрел на меня.
– Да, ты стояла в комнате Саши. В лунном свете. Чистая красота!
– Я тебе нравлюсь? – Катя крепче взялась за плечи паренька.
– Ты красивая. Но в тебе, как крапива, растёт зло.
– Да! – улыбнулась Катя и близко-близко, касаясь носом губ Ваньки, приблизила своё лицо к его лицу. – Ты любишь меня?
– Любовь – она чистая. Ты никого не любишь. – Паренёк резко отодвинул от себя девушку.
Катя засмеялась. Но в глазах сверкнули злые огоньки.
– Хочешь, как тогда посмотреть на мою чистую красоту? Я видела твои глаза. Не обманывай себя. Ты хочешь меня!
Девушка скинула платье, разделась догола. Сделала несколько шагов навстречу пареньку.
– Играй, я буду танцевать.
– Уходи! – крикнул паренёк. Он отступил назад. Там, под берёзой, скрытые в траве, лежали вилы. Схватил их и наставил на девушку. – Уходи!
– Ты ударишь меня? Убьёшь меня?!
– Уходи!
– Я грязная, а ты – чистый, да!? У меня родители погибли, когда мне было пять лет. А ты попробуй остаться чистенькой в детском доме. Я боролась! Одному придурку глаз ножницами выколола. В тринадцать лет убежала после того, как старшаки заперли меня в кладовке, рот залепили скотчем и всю ночь насиловали по очереди. Убежала, думала – свобода! Но попала в когти одной мрази. Представляешь, когда в тринадцать лет тебя насилует извращенец, подкладывает под своих пьяных друзей, заставляет торговать наркотиками. Снимает в порнофильмах. Ты вот тут стоишь на лесной поляне, в цветах, на скрипочке играешь, а я рвала всех, чтобы вырваться из грязи. Мне восемнадцать лет, а вот здесь, здесь, здесь, корни волос седые. Я крашу волосы!
– А тебя, дурака, я пожалеть хотела! – в уголках больших, голубых глаз девушки затаились слезинки, но Катя быстро смахнула их. Надела платья – медленно, грациозно, желая показать всю красоту обнажённого тела. Подняла розовые стренги и бросила их Ваньке. – Возьми себе. Будешь потом смотреть и локти кусать. Я первая и последняя девушка, которая хотела с тобой и, не важно, что из жалости. Дурак ты!
Развернулась и ушла.
Катя шла по дорожке поселкового парка в направлении Дома культуры. Каблуки белых босоножек сердито стучали по асфальту. Девушка злилась на Ваньку-дурочка, на себя: «Зачем, дура, полезла к нему. Наговорила лишнего. Совсем нервы сдали. После того, как я скачала на флешку пароли от счетов Котова, постоянно жду удара ножом в спину. И кто мне отказал – дурачок!»
Налетел лёгкий ветер. Растрепал волосы. Катя хотела их пригладить, но махнула рукой. Встреча с Ванькой Меньшовым разогрела девушку изнутри, казалось, что рядом горит жаркий костёр. Капельки пота бежали по спине. И прохладный ветерок, нырнув под платье, закружился вокруг тела. Тяжесть исчезла, плечи расправились. Катя почувствовала приятный холодок, что вот так смело, дерзко идёт по улице почти голая.
Налетел сильный порыв ветра. Катя прижала подол лёгкого белого платья к ногам. Впереди на лавочки сидели подвыпившие парни. Они внимательно рассматривали её. В глазах светилось похотливое желание.
Но парни проводили девушку только взглядом. Тело размякло от выпитой водки, и даже лень было подносить бутылку ко рту.
Катя свернула с центральной дорожки, прошла за трансформаторную будку, там, у куста сирени, стояла девушка и курила. Голову и лицо прикрывал капюшон серой ветровки. Серые спортивные штаны и мужские кроссовки делали девушку похожей на парня. Посторонний, проходя мимо, так бы и подумал: стоит парень и курит. Но Катя хорошо знала эту девушку. Она позвонила Кате и потребовала придти в назначенное место встречи.
– Зачем звонила? – спросила Катя. Глаза сузились. Пальцы сжались в кулаки.
– Вадим сказал, чтобы ты в двенадцать часов ночи пришла в Клуб, к пожарному выходу.
– Мы договаривались встретиться в городе. Я завтра утром уезжаю в город.
– Вадим тебе не верит. За тобой следят.
– Кто? Котов?
– Полиция.
– Зачем?
– Вот и Вадиму интересно – зачем? Не сдала ли ты его?
– Ты меня знаешь, вместе выросли.
– Знаю. И Вадим знает. – Девушка в серой ветровке пригнулась и исчезла в зарослях сирени.
«Все боятся, что я их обману, – усмехнулась Катя. – Эти мрази – Вадим и Котов, получат своё. Я ничего не забываю и никогда не прощаю! На счетах Котова лежали девять миллионов долларов. Теперь они на моём счёте в зарубежном банке. А на флешке счета, на которых нет и ста тысяч. Пусть Вадим разбирается с Котовым. Пусть убьют друг друга».
День 7
Полицейский уазик подъехал к дому Брагиных. Бревенчатый дом под шиферной крышей. Ставни покрашены в голубой цвет. Над домом – две больших берёзы. На воротах цветными мелками детской рукой нарисованы цветы, солнце и девочка с мамой. В десяти метрах от ворот колонка, обвязанная ещё с зимы войлоком, старой фуфайкой. А рядом с колонкой, на зелёной, ровной, как газон, траве лежит обнажённое тело красивой женщины, усыпанное цветами. Вокруг толпятся люди. Старшие стоят, понурив головы, младшие фотографируют на сотовые телефоны. Бабушка в жёлтом фартуке гоняет фотографов палкой, те отбегают, но потом опять ищут место, откуда снимок получится более захватывающим.
– Что ж вы тут балаган устроили, – сердито сказал Степан Николаевич парням и девушкам с сотовыми телефонами.
– Да прикольно же, – ответил кто-то. – В интернет выложим.
– У людей горе, а вы – прикольно! – рассердился майор. – Что, совсем совести нет? Звонарёв, запиши мне этих интернетчиков, и повестки им пришли. Поставлю их на учёт.
Самые активные быстро спрятали телефоны и разошлись. Другие спрятались за чужие спины.
– Звонарёв, там, в уазике, мой дождевик лежит, – сказал Степан Николаевич. – Принеси. Укрой её. Она же учительницей была, а тут ребятни полно.
Лейтенант закрыл плащом убитую.
– Ну, что скажешь? – спросил майор.
– Маньяк или секта какая-то. Зачем так нормальному человеку поступать?
– Верно. Ну, что скажите? – обратился майор к экспертам.
– А что тут скажешь. Следы все затоптали. Лейтенант прав – нормальный человек не будет похищать труп из морга, и осыпать его цветами. Чтобы столько цветов в лесу собрать, часа два надо. Цветы-то лесные, не купленные. И почему труп принесли к дому Брагина?
– А ведь он прав, Звонарёв, – Степан Николаевич снял фуражку и вытер пот тыльной стороной ладони. – Зачем труп принесли сюда? Она килограмм шестьдесят весит, на руках не донесёшь, а на машине…
– Товарищ майор, – в глазах лейтенанта сверкнули огоньки. – В морге темно. На улице темно. Оливию перепутали с Валентиной Брагиной. Потому и к дому принесли.
– Зачем?
– Может, обряд? Или секта?
– А Раскрепова? Она только что приехала? Да и про сектантов в нашем посёлке я бы сразу узнал.
– Секта в городе?
– Сделаем запрос. Брагина нашли?
– Нет его тут, – ответила Клавдия Уткина, жившая через улицу напротив дома Брагиных. – Я утром вышла корову доить, смотрю – Брагин у колонки стоит – в трусах, майке. Трясётся весь. Ну, думаю, ко мне с утра пораньше бежит. Остановился – воды глотнуть. А он стоит, как столб. Присмотрелась. А у него под ногами гора цветов и лежит кто-то. Перекрестилась я – пошла. Вижу – такое там! Такое! А Брагин увидел меня – глаза сумасшедшие. Закричал: «Это расплата мне! Расплата!» И убежал в лес. Я Вареньку, дочь его к себе увела.
Раздался звонок. Степан Николаевич вытащил из кармана сотовый телефон. Внимательно выслушал. Брови круто поднялись вверх. В глазах вспыхнуло изумление.
– Звонарёв, тут такое дело – из города звонили. Результаты экспертизы. На телефоне Подлесного, помнишь, в цветах рядом с убитой Раскреповой лежал, обнаружили отпечатки пальцев Ивана Меньшова. Это он положил сотовый на труп девушки.
– Вы подозреваете?.. – лейтенант встряхнул головой, словно внезапная догадка смешала все мысли в голове. – Но он же дурачок?
– Убить он не мог – я его с малых лет знаю. Тут как-то на птичье гнездо в траве наступил, рыдал, прощения просил, похоронил, цветами могилку… Так! Быстро найди мне Меньшова и на допрос!
– Степан Николаевич, – сказал лейтенант Звонарёв, – Меньшова привезли. Заводить в кабинет?
– Заводи.
Майор положил руки на стол, стиснул пальцы. Разжал, положил ладонями вниз. Во рту пересохло. Налил из чайника воду в стакан, выпил.
– Здравствуйте, дядя Стёпа, – поздоровался Ванька и широко, радостно улыбнулся. – Вы меня звали? Я скрипку принёс. В детский дом поедем?
– Садись Ваня, – Степан Николаевич кивнул на диван. Встал из-за стола и присел рядом с Меньшовым. – Играть на скрипке детям мы сегодня не поедем. Скажи мне – ты знал Катю? К Александру Тихонину из города приехала.
– Знал. Она, как огонь, красивая, а тронешь – больно. Родители погибли. В детском доме росла. Много, много, много плохих, злых людей встретила. Но теперь она очистилась от зла.
– Она тебе рассказывала про злых людей?
– Да. Я играл на поляне. Она пришла. Слушала. Потом рассказала. Потом испугалась, что рассказала. Сказала, что я дурак, что пожалеет меня. Она разделась. Я прогнал её.
– Когда ты в последний раз разговаривал с Катей?
– Я не разговаривал. Ночью я ходил на гору Крапивиха. Играл на скрипке. Шёл домой, слышу голоса. Женщина мимо пробежала. Темно было, не видел – кто. Вижу – Катя лежит на поляне. На той, где мы утром встретились. Лежит убитая, без одежды. Рядом с ней вилы мои лежат. Я утром сено ворошил. Оставил у копёшки. Нельзя её было злой, грязной на небеса уйти. Я вымыл её от крови в ручье. Унёс к дому Саньки. Он любил её. Цветов нарвал, чтобы очистилась. Крапивы – зло отгонять.
– А где вилы?
– Я под стог спрятал.
– А сотовый телефон ты положил?
– Я, думал, Катя уронила.
– А мужчину, там – на поляне, видел? Старшего лейтенанта Подлесного. Помнишь, с нами в детский дом ездил, соревнование проводил по метанию копья, стрельбе из лука…
– Помню. Но его не было.
– А учительницу Оливию Куприну помнишь? Звонарёв, достань из шкафа конфеты, – попросил Степан Николаевич. – Ваня, ты же любишь конфеты?
– Люблю, – улыбнулся Меньшов и развернул конфету «Белочка». – С орешками. Оливию Кирилловну я люблю. Она хорошая. Меня учила. Все смеялись надо мной – она учила. Конфетами угощала. В школу приглашала. Я играл на скрипке, она стихи читала. Мальчишки после этого не стали в меня камнями бросать, смеяться.
– Ты хотел, чтобы Оливия ушла на небо чистой?
– Да. Она встречалась с Кругловым Он плохой человек. Я хотел сказать ей.
– А зачем ты унёс Оливию к дому Брагина? На руках нёс?
– Я сильный. Сергей много пьёт, страдает через водку. Он Оливию убил. Он следил за женой. В парке. Подумал, что это Валентина с Котовым. Котов плохой человек. Сергей увидел Оливию утром перед домом. Зло в нём погибло. Очистился он. Хорошим станет.
– Откуда ты знаешь, что Оливию убил Сергей Брагин.
– Он мне сказал. Я ночью разговаривал с речкой. Вижу – Сергей бежит. В руках – вилы. Они в крови. Упал в речку. Хотел утонуть. Я его вытащил. Он мне рассказал, что убил Оливию. Думал, что это его жена Валя, там, на скамейке с Кругловым. Хотел Круглова убить. Голова кружилась. Видел только белое пятно.
– А Валентину Брагину ты видел?
– Она приходила к нам домой. Помогала маме. Я с мамой живу. Я с мамой и папой на машине ехал. Папа был пьяным. Машина перевернулась. Я долго в больнице лежал. Вот таким стал. У мамы ноги плохо ходят. Валя белить помогала, полы мыла. Пирожки пекла. Её злые люди убили.
– А кто? Не знаешь?
– Нет. Не знаю. Они очень злые. У них чёрное сердце. Они никогда не смогут очиститься.
– Бери конфеты с собой, – сказал Степан Николаевич. – А к детям мы на следующей неделе поедем. Иди, Ваня, домой. Иди.
Ваня ушёл. Степан Николаевич проводил его взглядом, тяжело вздохнул и сказал:
– Вот такие у нас, лейтенант дела. Не маньяк это был. Отец – погиб. Мать осталась инвалидом. Ваня выжил. Четыре класса на одни пятёрки окончил. А после аварии … сам видишь.
– Но кто убил Раскрепову и Брагину? – Звонарёв раскрыл записную книжку и стал медленно, читая, перелистывать страницы.
– Надо послать запрос в детские дома, – сказал майор. – Раскрепова проходила свидетелем по делу о краже тридцати миллионов. Она убежала к своему брату Вадиму. Но тогда почему он с ней так обращался? Не был ли Котов тем, кому оставили деньги? Не для этого ли Раскрепова приехала в наш посёлок?
В кабинет вошёл подполковник Громов. Майор рассказал ему о допросе Ивана Меньшова.
– Ну, хоть с ходячими мертвецами разобрались, – пошутил Громов, но тут же поморщился: зарекался не шутить, шутки всегда получались отвратительными, но они сами вылетали. – Котов сидит у себя в доме. На окнах решётки, дверь бронированная. Как в крепости. Пока всё тихо. Раскрепов Вадим выжидает. Он здесь. Нашли его машину. В лесу, у дороги, укрытая ветками стоит. Оставили засаду. Теперь надо ждать. Я уверен – это он убил Екатерину Раскрепову и Брагину.
– Она его сестра, – сказал лейтенант Звонарёв.
– Да из-за денег не только сестёр, родители детей убивают, дети – родителей. Уверен – она нашла деньги, но брату не отдала. Хотела кинуть его, вот он и сбесился.
– А Валентина?
– В Клубе, в комнате у пожарного выхода, нашли следы. Мужчины и женщины. Уверен, там Раскрепов встречался с сестрой. Крючок на двери можно ножом через щель открыть. Не хотел светиться в деревне. Вот и затаился. А Валентина их увидела – неожиданно пришла ночью полы мыть. И ваш Подлесный видел, как Катя Раскрепова выходила. Пошёл за ней. А про её брата не знал. Он вырубил Подлесного, а потом убил сестру. Она могла перевести деньги со счетов Котова в другие банки. Известная схема, но эффективная – след теряется в афшорах. Ненавидела Катя брата – себе всё хотела забрать.
– Но кто украл труп Раскреповой из морга? – спросил лейтенант. – А, главное, зачем?
– А вот тут самое интересное, – ответил подполковник. – Зачем убитую раздели догола? Украли из морга?
– Искали флешку?
– Возможно. Но где вещи убитой?
– А вот с этим мы разберёмся на месте преступления, – сказал Степан Николаевич. – Иван Меньшов сказал на допросе, где нашёл труп. На своём покосе. Здесь недалеко – за речкой. Прошу заметить – метров триста от Клуба. Пройдём пешком, на машине там не подъехать.
На лесной поляне, на половину выкошенной, стоял небольшой стог сена. Из-под стога торчали вилы. Лейтенант надел перчатки и осторожно вытянул их. Обычная ручка, сделанная из ствола молодой берёзки. Когда-то белая, очищенная от коры, сейчас она потрескалась от времени, затёрлась, почернела. На острие вил крови было мало.
– Так крепко ударил, – заметил майор, – как пробкой заткнул раны. Вот здесь убили. И крови на земле нет. Этот Вадим – мужик сильный?
– Крепкий, высокий, – ответил подполковник.
– Товарищ майор, – обратился Звонарёв. – Когда убили Валентину Брагину – вилы вошли боком, наполовину, словно тот, кто убивал, впервые держал вилы. Отсюда много крови. Весь пол был в крови. А Екатерину Раскрепову ударили с такой силой, будто умелой рукой копьё вонзили.
– Что ещё заметил? – спросил подполковник у лейтенанта, восхищенный его наблюдательностью.
– Вот место, где убили Раскрепову. Рядом, очевидно, следы Ваньки-дурочка… Извините, Степан Николаевич, Ивана Меньшова. Вот он взял убитую на руки… Смотрите! – воскликнул Звонарёв. – Следы от женских туфель на шпильке. Такие носила Екатерина Раскрепова!
– Это её следы, – заметил майор. Вытер пот с лица. Заметив, что дырки в земле от шпилек ведут от места, где лежал труп Кати Раскреповой..
– Была ещё одна девушка! Одна в туфлях на шпильках, другая в кроссовках, – глаза лейтенанта заблестели, усики вдёрнулись вверх. – Но нет следов Вадима Раскрепова! Помните, в Клубе, у него армейские ботинки. След очень приметный. А здесь другие мужские следы.
– Это следы Подлесного, – сказал майор, – он следил за Катей.
– Ты уверен, что была вторая женщина? – спросил подполковник.
– Уверен! – ответил лейтенант. Лицо у него вытянулось, глаза обострились, он теперь чётко видел все следы. – Первой на поляну вышла девушка в туфлях на шпильке. Спряталась за копной. Потом пришла девушка в кроссовках. Потом – Подлесный. Вот Подлесный подходит к девушке в кроссовках. Хотел её задержать?
– Я приказал только следить, – сказал майор.
– Подлесный падает в стог. Девушка отбегает назад, поднимает с земли… трава смята, прижата к земле, словно на ней лежал камень. Товарищ майор! Товарищ подполковник! Она в него стреляла! Вот гильза от пистолета. А вот патрон… Она выстрелила, второй раз произошла осечка. Девушка передёрнула затвор. Но выстрелить не успела. Её убили вилами. Дальше запутано, следов очень много. Убитую переворачивали, раздевали…
– Подлесный подходил к убитой? – спросил подполковник Громов и нахмурился.
– Нет, он стоял в десяти шагах от неё. Потом упал вот сюда в сено. Его оглушила камнем. Вот этот камень.
– Николай Степанович, – Громов потёр щёку, на которой стала пробиваться щетина – два дня не брился – а этого он не любил. – Камень отправляй на экспертизу, пусть пальчики посмотрят. И проверь пистолет Подлесного. Уверен – не хватает двух патронов.
– Тогда почему он не доложил? – майор снял фуражку, щелчком сбросил паука.
– Надо допросить Подлесного, – сказал подполковник. – Лейтенант, вызывай сюда экспертов. А мы с тобой, Степан Николаевич, к Подлесному поедем.
– Не успел я доложить, – ответил Подлесный. – Голова до сих пор гудит. Но я всё в рапорте написал. Вот, в тумбочке лежит. Когда я с вами разговаривал – дурной был, ничего не помнил. А голова прояснилась – всё написал. Я следил за Раскреповой. Она через пожарный вход в двенадцать часов ночи вошла в Клуб. Через пять минут пришла Валентина Брагина. Открыла парадную дверь своим ключом. Через пять минут пришёл Круглов, но Брагина его не пустила. Через тридцать минут из Клуба через пожарную дверь вышла Раскреплова. Но была она не в своём белом платье и босоножках, а в серой ветровке с капюшоном и кроссовках. Я вёл её до поляны. Но здесь она меня заметила, там вилы в стогу лежали, схватила их. Я пистолет вытащил, сказал, чтоб не дурила. Она вилы бросила. Стала говорить, что испугалась, думала – идут за ней, чтобы изнасиловать.
Я поверил. Сами видели её глаза – большие, голубые, смотрит, как ребёнок. Она выхватила у меня пистолет, отбежала на несколько шагов. Я стал медленно отходить за стог, но тут она выстрелила. К счастью промазала. Хотела второй раз выстрелить, но произошла осечка. Она затвор передёрнула. Тут меня по голове ударили. Очнулся в больнице. Вспомнил про пистолет. Думал – забрала она его. Нет, он в кобуре лежал, двух патронов не хватало.
Быстро, словно заранее отрепетировал, говорил Подлесный, приглаживая редеющие светлые волосы. Длинные пальцы нервно подрагивали. Худое лицо было бледным. На впалых щеках рыжела щетина.
Когда вышли на крыльцо больницы, подполковник остановился, погладил щёку.
– Что-то он не договаривает, – сказал Громов. – Отправь пистолет экспертам. Хотя пальчиков, я думаю, там уже нет.
– Да, концы с концами не сходятся, – согласился Степан Николаевич. – Зачем Катя переоделась? Но если переоделась – откуда следы туфель на шпильке? Зачем её раздели? Подлесного по голове ударил Вадим Раскрепов. Но мог подождать, когда Катя убьёт полицейского. Тогда бы она была у него на крючке – отдала бы все деньги. Но вместо этого он убивает сестру вилами. Непонятно.
– Есть у меня одна мысль, – ответил Громов. – Вот послушай. Что нам сказал Звонарёв – было две девушки. Вадим приехал не один. Приехал с девушкой в серой ветровке. Вадим и эта девушка встречаются в Клубе с Катей. Их увидела Валентина Брагина. Вадим её убивает как свидетеля. Первой выходит девушка в серой ветровке. Подлесный следит за ней. Вадим и Катя замечают слежку, идут за ними. В Подлесного стреляет не Катя. Вадим оглушает Подлесного, убивает девушку в серой ветровке. Чтобы выдать ей за Катю, и тем замести следы, и убедить полицию, что убита его сестра, он раздевает девушку, чтобы переодеть в платье Кати, но тут им мешает Иван Меньшов.
