Девушка в крапиве и цветах

– В убийстве Оливии Куприной. Есть показания свидетелей, что ты… вы, гражданин Круглов Андрей Максимович, встречались с ней 10 июля в 23.30 в парке у Дома культуры. Вступили с ней на скамейке под берёзой в близкие… интимные отношения. И вот это…

Майор достал из ящика письменного стола прозрачный пакет и показал Круглову:

– Вот это нашли у тебя кармане пиджака.

– Что нашли? – Круглов понял, что нашли у него в кармане пиджака. Подался вперёд, сжал кулаки.

– Трусы убитой. Оливии Куприной, которую ты убил!

– Степан Николаевич! Да зачем мне убивать её?!

– Улики – вещь серьёзная. Ты не скрывай ничего. Расскажи, как всё было. Но учти: у меня глаз намётан, сразу пойму, если врёшь.

День 5

Вечером Круглов подъехал к дому Оливии на чёрном «Мерседесе». Вышел с большим букетом белых роз. Из подъезда выскочила чёрная кошка. Хотела перебежать дорогу, но Круглов топнул ногой и цыкнул на неё. Бабушка, сидящая на лавочке у подъезда, съёжилась, выронила клюку. Кошка испуганно припала к земле. Круглов отбросил животное ногой и вошёл в подъезд.

– Тьфу, бес такой! – бабушка погрозила кулаком в след Круглову. – Пусть ночью тебя перекосит.

Оливия встретила Круглова в нарядном белом платье.

– С днём рождения! – поздравил Круглов и поцеловал Оливию в щёку. – Пусть исполнится всё, о чём ты мечтаешь! Такая красивая, прекрасная девушка должна быть счастливой!

– Спасибо. – Оливия в ответ поцеловала Круглова в щёку, почувствовала притягательный аромат его духов и покачнулась от внезапного головокружения. Круглов придержал Оливию за талию. И голова ещё сильнее закружилась от его крепких рук. В голове пронеслось волной видение: он подхватывает её на руки, несёт в спальню. А там всё так откровенно – застелено новым красивым бельём…

Но Круглов провёл Оливию к столу, помог сесть на стул.

Стол был уже накрыт. Круглов вынул из пакета бутылку итальянского красного вина, бутылку элитного коньяка и поставил их на стол. Выложил коробку шоколадных конфет. Поставил в вазу букет цветов. Оливия по-детски покраснела, как старшеклассница на первом свидании. Но в отличие от старшеклассницы, она знала, чем закончится день рождения и сама этого хотела. И стыдливое ожидание разливалось приятным теплом по телу. «Правильно ли я выбрала нижнее бельё? – пронеслось в голове. – Не слишком ли открытое? Подумает, что я заранее… Нет! Я решила!»

Круглов налил в бокалы красного вина. Зажёг три свечи в бронзовом старинном подсвечнике – Оливия как-то упоминала, что он достался ей в наследство от прабабушки, которая была дворянкой, жила в Санкт-Петербурге и встречалась с… «С каким-то знаменитым поэтом, – Круглов наморщил лоб, пытаясь вспомнить. – Да, не важно. Важно то, что сегодня ночью, как тот… поэт, я буду обладать желанной женщиной, о которой мечтал с одиннадцатого класса».

Оливия подняла бокал. Свечи ярко горели. Свет через хрустальный бокал и вино заиграл бликами на груди девушки, смело приоткрытой глубоким вырезом. Круглов невольно посмотрел на грудь. Увидел золотую цепочку с янтарным кулоном в виде сердечка. Вспомнил, что впервые увидел этот кулон, когда Оливия проводила в школе вечер того… известного поэта. Но тогда грудь была не так открыта… «А ведь она сама хочет! – в глазах Круглова вспыхнули радостные огоньки. – Это платье с открытым декольте, дышащая волнением грудь – Круглов незаметно скосил глаза в открытую дверь спальни – красивое покрывало!»

Ладони от волнения вспотели, но Круглов осадил своё желание: «Оливия хочет романтики! И не в её постели, хотя она приготовила её. Тогда, вечером, возвращаясь в одиннадцатом классе из школы после секции бокса, он присел на скамейку в парке. Сквозь листву берёзы виделись звёзды, и все они напоминали кулон на груди Оливии. И захватила фантазия, буйными красками рисуя, как он сидит на этой скамейке с Оливией, как они обнимаются, целуются и происходит то, от чего всё тело задрожало…»

Под тосты за именинницу, за любовь, выпили бутылку красного вина.

– Оливия, – взволнованно сказал Круглов. – Помнишь, ты читала нам стихи… Изумительные стихи! Прочитай. Но не здесь. Пошли в парк. Ночное небо! Звёзды! Шесть лет я мечтал услышать эти стихи.

Оливия растерянно посмотрела на Круглова. Взволнованные вином желания Оливии были ежу в спальне, на чистых простынях.

«Он хочет сделать мне приятное! Послушать под звёздным небом стихи, вернуться домой…» – девушка взволнованно задышала. И Круглов понял, что его мечта вскоре осуществится, там – на той скамейке, где он мечтал!

Оливия читала стихи. Круглов слушал. Ночное небо сверкало звёздами. Круглов краем глаза заметил, что по тропинке в их сторону идёт какая-то женщина в белом платье. В руках держит вилы.

«Что за дура так поздно шляется по парку с вилами в руках? – с раздражением подумал Круглов. – Всё испортит. Спугнёт Оливию».

Но женщина в белом увидела Круглова, видимо узнала, потому быстро свернула с тропинки и торопливо прошла за кустами сирени в сторону Дома культуры.

«Оливия не увидела, – облегчённо вздохнул Круглов и узнал женщину в белом. – Куда Брагина пошла ночью? Да ещё с вилами?»

Оливия закончила читать стихи, Круглов сделал шаг навстречу, крепко обнял девушку и поцеловал в губы. Долгим, страстным поцелуем. Оливия обмякла в его руках. Он посадил её на скамейку. Сердце заколотилось, как тогда – в одиннадцатом классе во время смелых, отчаянных фантазий. Оливия всем телом почувствовала страстное сердцебиение Андрея, её Андрея! «Как Онегин и Татьяна! Она ждала, ждала…» – встрепенулось сердце девушки…

Круглов не был робким парнем, Оливия не была его первой девушкой. Напористо, страстно целуя, он положил Оливию спиной на скамейку. Левая рука крепко обнимала девушку, а правая жаркой ладонью поднялась по её ноге, поднимая подол платья. Платье за что-то зацепилось…

«Гвоздь! – поморщился Круглов. – Надо сдвинуться правее».

Ладонь остановилась на животе девушки. Круглов подождал миг, когда ведомая желанием Оливия приподнимет бёдра, стянул с неё трусы и машинально сунул себе в карман… Звёзды качались на ветвях берёзы…

– Как мне стыдно, – задыхаясь, одёргивая подол платья, прошептала Оливия. Вскочила со скамейки.

Круглов встал, крепко обнял и снова стал целовать, сминая ладонью грудь девушки, перебирая пальцами кулон с сердечком.

«Я сделал это!» – самодовольно улыбнулся Круглов.

Оливия, словно что-то почувствовала, отстранилась от Круглова, взглянула в глаза.

Но, наверное увидела там не то, что хотела увидеть.

– Продолжим день рождения, – предложил Круглов и взял девушку под руку.

– Потом…потом… Приходи завтра… – Оливия убрала руку и быстро пошла к своему дому.

Круглов развернулся и пошёл в сторону Дома культуры. На земле остались видны следы от его дорогих ботинок.

В кустах рядом зашуршало: Круглов вспомнил чёрную кошку, что метнулась ему под ноги, когда он шёл к Оливии. В приметы не верил, конечно, смешно думать, что из-за неё Оливия так резко переменилась и отказалась продолжить день рождения дома. Ничего страшного, приду с букетом цветов и – где-то в шкафу лежит подарочное издание её любимого поэта, специально привёз из Москвы – и продолжим праздник тела и мечты. Но вместо кошки на дорогу выскочил невысокий сутулый парень с огромными детскими глазами. Увидел Круглова, отскочил от него, как от чего-то страшного, и бросился в кусты. Круглов узнал в нём Ваньку-дурочка.

«А этому что не спится?» – Круглов презрительно усмехнулся. Поднялся по высокому крыльцу Дома культуры, потянул на себя двери – они скрипнули, но не открылись. Постучал кулаком. Послышались шаги и нарочито грубый женский голос сердито спросил:

– Чего надо, полицию вызову!?

– Валентина, это я – Круглов. А ты что так поздно? От мужа прячешься? Хочешь, я с ним поговорю, пальцем больше не тронет?

– Сама разберусь. Иди к Оливии, что ж ты её оставил одну? Или успел проводить до дому и ко мне пришёл. Утешиться или радостью поделиться?

– Ну, что собачишься. Ты же меня с пятого класса любишь. Открывай.

– Не открою. Завтра с утра в Клубе проверка, из края приедут. Мне позвонили: срочно надо полы вымыть, прибраться.

– Мне уходить?

– Я завтра ночью сторожу в Клубе.

Круглов услышал, как Валентина развернулась и быстро побежала по лестнице на второй этаж.

«Сердится, но ласкается, как бездомная собачонка, – улыбнулся Круглов. – Самой красивой девчонкой в школе была. И первой – моей. Целуешь – и, словно туда – в юность переносишься, когда всё ещё было впереди. Может, от того и тянет меня к ней. А она, чтобы привязать к себе, выдумала, что дочка от меня. Хорошо, что не пустила. Мне на сегодня Оливии хватит. Зачем смешивать удовольствия».

– Говоришь, Ивана Меньшова ты встретил? Точное время помнишь? – спросил майор.

– Ивана Меньшова? – Круглов повёл головой и посмотрел на Степана Николаевича. – А-а! Ваньку-дурочка! Минуты через три. На половине пути от скамейки до Клуба. Я подумал – Ваньку подростки гонят, любят они над ним поиздеваться, хотел пригрозить им, но никого не было.

– А в руках у Ивана Меньшова ничего не заметил?

– Нет. Он ещё ладони так на меня наставил, словно хотел оттолкнуть.

– А в Клуб зачем ходил?

– Когда на скамейке с Оливией сидели, нет, она тогда ещё читала, шагах в десяти жена Брагина – Валентина прошла. Я и зашёл в Клуб, спросить, может от мужа прячется. Но Валентина дверь не открыла. Я пошёл к своей машине.

– Где машина стояла?

– У дома Оливии. Рядом с железным гаражом. С голубятней на крыше.

– Шёл обратно по той же тропинке?

– Нет, по тротуару. Мимо ночного ларька. Там хорошее пиво продают. Захотелось бутылочку холодненького выпить. И вот ещё что. Не хотел говорить. Незадолго до убийства я в парке видел Валентину Брагину. В руках она несла вилы. Я тогда подумал – зачем ей вилы? Но убить она не могла. Я когда… это… с Оливией расстался, сразу в Клуб пошёл Валентина там была.

– Вижу, честно всё рассказал, – Степан Николаевич посмотрел в глаза Круглова, тот не отвёл взгляда. – Отпускаю тебя под подписку о невыезде. Из посёлка никуда не уезжай, понял?

– Что ж тут не понять.

– И для протокола. Официально предупреждаю, что допрашивался ты по уголовному делу в качестве свидетеля. Вот прочитай свои права и обязанности. Прочитал? Права и обязанности понятны?

– Да, – ответил Круглов.

– Тогда поставь свою подпись на протоколе допроса, возле галочки. Можешь идти.

Круглов встал и вышел из кабинета. Степан Николаевич подпёр кулаком подбородок, посмотрел на вершину горы Крапивиха.

В кабинет вошёл лейтенант Звонарёв, достал из портфеля бумаги и протянул майору.

– Мои предположения подтвердились, – сказал с гордостью, и майору даже показалось, что тоненькие усики лейтенанта вздёрнулись кончиками вверх. – Вот заключение экспертизы. Смертельное ранение в область живота нанесено тяжёлым предметом с четырьмя острыми концами, предположительно сельскохозяйственным инструментом – вилами. Вот здесь ещё. Незадолго до смерти имела половой контакт…

– Понятно. Я допросил Круглова. Вот прочитай протокол. Что скажешь? – спросил майор.

– Убийца не Круглов. У него нет мотива. А вот что там делал в момент убийства Ванька-дурачок…

– Иван Меньшов, – поправил майор.

– Да, Меньшов, надо проверить.

– Вот и проверь. Только ты с ним… деликатнее. Потом найдёшь Валентину Брагину. Привезёшь ко мне в кабинет. Надо допросить её. И пусть вилы свои прихватит, такие, с жёлтой ручкой.

– Хорошо, – ответил лейтенант и быстро вышел.

– Ничего хорошего, – вздохнул Степан Николаевич, – надо начальству докладывать.

Не успела за лейтенантом закрыться дверь, как вбежал дежурный – взгляд, словно за ним гнался маньяк.

– Николай Степанович! Товарищ майор! Тут такое! Позвонили! В клубе, в подсобке, где хранятся вёдра, швабры, нашли Валентину Брагину. Мёртвую! – выпалил как скороговорку дежурный.

– Не тарахти ты! Наряд выслал?

– Вас ждут. Там такое!

– Что такое? Ну, что ты пялишься на меня как в фильме ужасов?

– Ещё хуже, – лицо дежурного побледнело. – Вилами её убили! Маньяк у нас!

– Ну, бля! – Степан Николаевич вскочил со стула. Стул отлетел к стене, ударился спинкой о стену. Китель майора полетел на пол. – Вот зараза! Поехали.

Валентина Брагина лежала в подсобке среди ведёр с надписью «1 этаж», «2 этаж», «Туалет». На батарее висели тряпки. С полки упали и рассыпались моющие средства. Перемешались с кровью. Убитая прижимала руки к животу. Пальцы были в крови. Открытые, остекленевшие глаза с ужасом смотрели на дверь.

– Товарищ майор, – обратился Звонарёв и показал на дверь. – Смотрите, замок сломан. Его выбили ударом ноги из коридора. Брагина кого-то увидела, бежала – ведро с водой и швабра остались в коридоре – спряталась в подсобке. Но её нашли и убили. Убийца высокого роста, нога сорок пятого размера. След от подошвы на двери. Если судит по высоте отпечатка, то рост убийцы, предположительно, метр восемьдесят пять. Мужчина.

– По высоте и размеру ноги похож на Круглова, – заметил Степан Николаевич.

– Это не Круглов. У Круглова – метр восемьдесят, нога сорок третьего. И след подошвы отличается. Это не пижонские туфли Круглова, это … след армейских или туристических ботинок. И я проверил показания Круглова. Он стоял на крыльце, но не входил. Хорошо, что вокруг глинистая почва и вчера прошёл дождь. Подошва у Круглова приметная.

– А с тем следом, что нашли за скамейкой, не сходится? – спросил Степан Николаевич.

– Нет. Тот, кто следил за Оливией и Кругловым был невысоким. И след от галош тридцать девятого размера. И тот косолапил. А здесь шаги уверенные, широкие. И надо обладать силой, чтобы с первого удара выбить такую крепкую дверь.

– Значит, убийца – мужчина высокого роста, крепкого телосложения…

– Товарищ майор! Посмотрите! – лейтенант Звонарёв наклонился над мокрой тряпкой, лежащей у порога. – Эта тряпка висела на батарее у двери. Когда дверь выбили, тряпка упала на порог. Вот след ноги убийцы, а вот этот отпечаток – след женской туфли. С убийцей была женщина. Предположительно, молодая – туфли молодёжные. По нашей грязи в таких не походишь. Убийца и девушка приехали из города. Но что они делали ночью в Клубе?

– А в наш универмаг таких не завозили? Туфлей и армейских ботинок?

– Проверю.

В пустом коридоре раздались звонкие шаги.

– Я же приказал никого не пускать! – нахмурился Степан Николаевич.

Лейтенант выглянул в коридор.

– Это криминалисты.

Молодой криминалист-стажёр заглянул в подсобку, увидел убитую, рану на её животе и гордо объявил:

– Посмотрите, что я нашёл в фонтане, – протянул вперёд руки в резиновых перчатках и продемонстрировал вилы с рукоятью, выкрашенной жёлтой краской. – Здесь нацарапана фамилия «Брагин». Можно считать – я раскрыл преступление!

– Это вилы Брагиной, – присмотревшись к рукояти с надписью, сказал Степан Николаевич. – Она всегда брала их с собой, когда сторожила в Клубе. Я как-то спросил: «Зачем?» Она ответила, что однажды ночью в Клуб ввалились пьяные парни, чуть не изнасиловали. Да и домой, по тёмным улицам, с вилами спокойней идти. Вот как вышло: её же вилами её и убили.

– А где Захар Никифорович? – спросил майор у стажёра.

– Здесь я, – ответил криминалист. Он запыхался и держался за грудь. – Не могу, как мой стажёр, сигать по лестницам.

– Захар Никифорович, ты поверь эти вилы на причастность к двум первым преступлениям: к убийству Екатерины Раскреповой и Оливии Куприной.

– Проверю, Степан Николаевич. Сколько лет служу, такого ещё не видел. Как думаешь – маньяк?

– Кто знает? Насмотрятся ужастиков, в компьютеры наиграются – и крыша съехала, ответил майор и обратился к Звонарёву. – Поговори с людьми из домов напротив Клуба, может, кто что-нибудь видел.

Майор хотел зайти в кафе, что находилась по пути в отдел полиции, поесть вкусного плова, который готовили приезжие узбеки, но вспомнил распростёртую на полу в луже крови Валентину Брагину и аппетит сразу пропал.

«Это же, каким извергом надо быть, чтобы женщин в живот вилами! – майор сжал кулаки. Пальцы хрустнули. Костяшки побелели. – И смертную казнь для таких отменили».

– Степан Николаевич, погоди! – услышал майор голос с южным акцентом. – Мимо проходишь. Сегодня плов из молодого барашка. Заходи.

– Да когда тут обедать! Слышал, наверное, про убийства? – ответил майор.

– Как не слышал? Все слышали. Не спеши. Я вчера, темно было, барашка привёз. Шаги слышу. Двое идут. Мужчина. Высокий. И девушка. Не просто шли. Скрываясь, шли.

– Подробнее описать сможешь?

– Извини, Степан Николаевич. Темно было. Заметил только – мужчина и девушка. Молча прошли.

– Спасибо, – поблагодарил майор хозяина кафе, сердце забилось увереннее, появился след, надо за него ухватиться. «А ухвачусь, не выпущу!» – Степан Николаевич прищурил глаза. – А, пожалуй, зайду на обед. Из молодого барашка, говоришь, плов.

– Из молодого, вкусного! Заходи, Степан Николаевич. Для меня ты всегда гость дорогой.

После обеда лейтенант Звонарёв доложил, что очнулся Подлесный, и Степан Николаевич поехал в больницу. Она находилась на косогоре перед кладбищем. Три дня назад больницу обнесли новым забором ещё из светлых досок. Майор недобрым словом помянул того, кто построил больницу в этом месте. Дорога одна и больным в палатах, наблюдающим почти каждый день похоронные процессии, не прибавляется оптимизма. И по такой раздолбанной дороге легче пройти пешком, чем доехать на машине. «Не удивлюсь, если какой покойничек встанет из гроба, чтобы дойти пешком до кладбища, эта же тряска с ума сводит», – Степан Николаевич обматерил районное начальство, дорожников. Яблоки, апельсины, которые майор прихватил с собой для больного, несколько раз выскакивали из пакета и раскатывались по полу.

– Здравствуй, Денис, – поздоровался майор, входя в палату. – Как самочувствие?

«Сколько же сюда кроватей натолкали? – подумал Степан Николаевич, боком протискиваясь между кроватями. Задел и чуть не уронил капельницу. Но вовремя удержал.

Денис Подлесный лежал у окна. Открытая форточка занавешена марлей. В ручке окна висит липкая лента. К ней прилипло несколько жирных мух. Ёрзают, противно жужжат.

«Ну, бля, душегубка, – выругался про себя майор. – На всём экономят». Подошёл к окну, сорвал липкую ленту и выбросил в окно.

– Спасибо, товарищ майор, – поблагодарил Подлесный. – Мочи не было на них смотреть. Врачи сказали – жить буду, ничего серьёзного. Только вот встать пока не могу – голова кружится.

– А ты лежи. Я поговорю. Переведут тебя в палату получше. Видел, кто тебя ударил?

– Нет. Со спины ударили. Я по вашему приказу следил за Раскреповой. Она с Санькой Тихониным на сеновале уснула. Потом слышу звонок сотового телефона. Раскрепова слезла с сеновала и пошла в сторону Клуба. Не пойму, как это вышло, но недалеко от клуба, там, где заросли сирени, я её потерял. Затаился. Мимо прошли Круглов и Оливия Куприна.

– Ты не за скамейкой под сиренью прятался? – спросил майор.

– Нет, за трансформаторной будкой. Потом прошла Валентина Брагина. С вилами. Вы знаете, она ходит сторожить, и после того случая вилы носит. В Клуб зашла. Открыла своими ключами. Через десять минут пришёл Круглов. Постучался. Но Валентина его не пустила. Он ушёл. Купил в ларьке бутылку пива. Через пятнадцать минут вижу, из пожарной двери вышла Раскрепова…

– Точно она?

– Да. Она была. Только почему-то не в белом платье, а в спортивном синем костюме и кроссовках. Я тогда подумал – может это не Раскрепова? Присмотрелся. Точно она! Пошла по переулку, помните, тот узкий, что ведёт к реке? По мосткам, у запруды, перешла через речку. Там березняк начинается. Вот тут меня по голове ударили. Очнулся в больнице.

– Екатерина Раскрепова… – задумался Стапан Николаевич.

– Точно она!

– Вот в чём дело, Денис. У нас три убийства. Убили Екатерину Раскрепову…

– Убил тот, кто ударил меня по голове.

– Не торопись. Убили Оливию Куприну и Валентину Брагину. Всех троих убили вилами в живот. И в одну ночь.

– Маньяк? Точно не наш. Заезжий, из города. – Подлесный пригладил редкие волосы на большую залысину на лбу.

– Похоже. Особенно с Раскреповой. Её нашли утром во дворе дома Тихониных. Она лежала голой на столе для разделки свиней, вся в цветах и крапиве.

Денис Подлесный ошарашено уставился на майора. Голова закружилась, и он застонал.

– Ты не волнуйся так, – сказал Степан Николаевич, – отдыхай. Если чего ещё вспомнишь, звони.

– Я сотовый потерял, – признался Денис. – Там, в лесу, обронил.

– Твой сотовый был в руках Раскреповой. Как крест держала его в руках на груди, – сказал Степан Николаевич. – Вспомнишь, медсестру попросишь позвонить. Отдыхай.

Майор заметил, что Подлесный сильно побледнел, когда услышал о своём сотовом телефоне в руках убитой. Подумал: «Что-то ты, Денис, не договариваешь? Может, и не помнишь от удара по голове? Или помнишь, но не хочешь говорить?»

В коридоре, у кабинета майора, сидел Брагин. Невысокий, ссутулившийся, в грязных штанах и куртке, пятнистого армейского покроя. Сучил маленькими ногами в галошах. Сморкался и вытирал нос рукавом куртки.

– Заходите, Владимир Егорович, – пригласил Брагина, только что вернувшийся из больницы майор. Отставил стул для посетителей подальше от своего стола: от Брагина несло перегаром.

– Степан Николаевич, – захныкал Брагин, заглядывая в глаза майору, – горе у меня – Валеньку убили. Как же так? За что? Варенька сиротинкой осталась.

– Сядь! – прикрикнул майор на соскочившего со стула Брагина. – Я вызвал тебя на допрос в качестве свидетеля.

– Да что же я могу?

– Сядь! Предупреждаю о даче ложных показаний. Вот здесь распишись. Да не здесь. Видишь галочку? Здесь. Сядь! Хорошо думай, прежде чем ответить. Где ты был седьмого июля с двадцати двух часов до часа ночи?

Брагин зашаркал ногами, пальцами затеребил нижнюю губу.

– Вечером, после «Вестей», там про Украину показывали, я пошёл к Клавдии Уткиной, купил бутылку. Валентина дочку спать уложила. Потом Валентине завклубом позвонила, сказала, что с утра проверка из края. Она побежала полы мыть, прибираться.

Брагин надолго замолчал. Вцепился пальцами в сиденье стула.

– А ты? – поторопил майор.

– А чо я? Я сначала не поверил, подумал… она того… с Кругловым встретиться хочет. Покричал. Но она стукнула меня вилами, ну, ручкой от них, по голове. И ушла. Тут я сообразил. Позвонил заведующей Клубом. Она и сказала про комиссию. Ну, я выпил бутылочку, и спать пошёл. А утром-то, вот. Узнал, о горе. Валеньку мою убили!

– Прочитай протокол, распишись. Да куда ты опять тычешь! Вот здесь распишись. Иди и подумай.

– А чо теперь думать?

– Да не пил бы ты, на работу устроился, не пришлось бы Валентине на трёх работах горбатиться, ночью сторожить. Иди!

– Мерзкий человек, – сказал лейтенант Звонарёв.

– А ведь хорошим работником был. На руднике на доске почёта висел. А как работы не стало – спился. У нас таких сейчас половина посёлка.

– Степан Николаевич, – сказал лейтенант, – вы обратили внимания на галоши Брагина? И размер совпадает, и косолапит.

– Обратил. Но галоши – это не доказательство. У нас в посёлке половина жителей ходит в галошах. Вот тут на столе отпечатки пальцев Брагина остались. Пусть криминалисты снимут. И сравнят с теми, что на скамейке нашли. Совпадут, тогда всё расскажет. Хотя – майор покачал головой – зачем ему убивать Оливию? Я уже не говорю о Раскреповой. А Валентину убил высокий, сильный мужчина.

– Трезвый он тихий, а как выпьет – дуреет. Жену бил. У соседей от него пряталась. Есть у меня версия. Когда Валентина пошла ночью в Клуб, Брагин мог за ней проследить.

– Проследил, убедился, что жена пошла мыть полы.

– Степан Николаевич, я говорю об убийстве Оливии…

– Ты хочешь сказать?

– Вы заметили, что Оливия и Валентина были в белых платьях?

– Притянуто за уши, – засомневался майор. – Не узнать жену в шаге от себя. Убили Куприну в живот, а не в спину.

– Послушайте мою версию. Брагин следит за женой. В парке теряет её из вида. Но через несколько секунд видит женщину в белом платье на скамейке с Кругловым. Принимает её за жену. То, чем они там занимались, приводит его в бешенство. Круглов уходит. Оливия идёт по тропинке. Фонарь на столбе светит ей в спину. Брагин выскакивает, ударяет вилами. Оливия падает лицом вниз. Брагин её переворачивает, видит, что это не Валентина.

– Хорошая версия, – согласился майор. – Только вот откуда взялись вилы? И, знаешь, что больше всего меня волнует? Почему всех троих убили вилами? С Валентиной понятно, они подвернулись преступнику под руку. Но почему Оливию и Раскрепову? Брагин всегда бегал пьяным по улице с топором и материл жену. Мы у него три топора изъяли, три раза по пятнадцать суток давали. Если бы не Валентина, я бы его года на два посадил. Оценил бы тогда жизнь, поумнел. Но ты свою версию проработай. Клавдию Уткину предупреди – продаст ему самогонки, оштрафую, изыму весь товар, не посмотрю, что пятеро детей, семеро внуков. Взрослые уже, а мать доят, как телки. А завтра утром, его трезвого, на допрос.