Мессианский квадрат

– Как поживаешь? Как Сарит? Она получила, наконец, развод? – спросила она.

– Сарит сейчас в Египте. Отдыхает на Синае со своей дочерью, – сухо ответил я.

– А ты не поехал с ней. Ты очень ответственный человек, Юра, – и она опять хлопнула меня по плечу. – Была рада еще раз в этом убедиться.

И бросив быстрый взгляд на Андрея, спросила:

– С другом не познакомишь?

– Знакомься, это Андрей, я тебе о нем рассказывал, – нехотя сказал я.

– Ах, так вот кто нашел рукопись! – внимательно разглядывая Андрея, протянула Ольга. – И это вы – автор теории про двух Иисусов! Когда же ваша находка будет, наконец, обнародована?

– Это не совсем от меня зависит, – ответил Андрей. – А откуда вы знаете про рукопись?

– Ну, от меня ничего не скроется! – засмеялась Ольга. – Но если серьезно, то я и Сергей Егоров – Юрины друзья. У него от нас нету тайн, правда, Юра?

– Ну, как тебе сказать, – я бросил на Андрея выразительный взгляд, – немножко, наверно, все-таки есть, а иначе что же это за тайны?

– Ты как всегда прав! – как-то слишком жизнерадостно засмеялась Ольга. На нашем мрачном и растерянном фоне ее оптимизм был каким-то почти вызывающим и обидным.

– Так, знаете что? – вдруг воскликнула она. – Раз вы уж оказались в старом городе, я вам покажу одно интересное место.

И не дожидаясь нашего согласия, Ольга подхватила Андрея под руку и потащила узкими извилистыми ходами на какие-то крыши арабских домов. Дело в том, что многие торговые улицы в городе были крытыми, и в иных местах крыши разных домов соединялись между собой, образуя единый массив. Наиболее крупное из таких соединений – так называемые Галицийские крыши – граничили с еврейским кварталом, куда мне не раз приходилось забредать. Но туда, куда повела нас Ольга, я был впервые.

Место и в самом деле было очень милое, с него была видна половина Старого города. Имелась и тень, и широкий каменный парапет, на котором мы и присели. Перед нами возвышался Золотой Купол, за которым виднелась Масличная гора.

Глядя на сверкающую позолоту купола в центре Храмовой горы, я всегда старался представлять себе на этом месте наш еще не разрушенный Храм и не обращать внимания на то, что построили на его месте потом. На закате, когда купол переставал блестеть и погружался в сумерки, я иногда видел как будто бы очертания колоннад простого и величественного Храма. Но сейчас, когда солнце, отражаясь от купола, слепило глаза, представить себе это было невозможно.

Андрей с Ольгой продолжали начатый по дороге разговор об археологии. Минут десять Андрей оживленно рассказывал о том, что можно найти в курганах под Смоленском, а что в холмах под Севастополем.

– Этот опыт вам, видимо, пригодился, когда вы нашли рукопись в вади Макух? – спросила, наконец, Ольга. – Как это случилось вообще?

Андрей замялся.

– Случайно.

– Как это случайно? Идешь – и вдруг видишь поперек тропинки рукопись лежит?

– Вы не поверите, но что-то вроде того…

– Нет, почему же? Я охотно верю, – вдруг как-будто обиделась Ольга, но быстро справилась с собой и спросила:

– Ну как вам здесь? Я люблю тут бывать, в точке пересечения самого святого для всех трех религий.

– Где же здесь три религии? – заспорил я. – Отсюда только один этот купол и виден.

– Ну почему же? Вон Гефсимания виднеется. Хотя, если честно, мне почему-то казалось, что отсюда можно увидеть гораздо больше.

– Пойдемте, я отведу вас на такое место, с которого действительно все святыни как на ладони, – предложил я.

Я знал, как беспрепятственно можно подняться на крышу одной из йешив, расположенных напротив Котеля, и минут через десять мы были на месте. Отсюда открывался вид не только на Масличную и Храмовую горы, но даже на квартал Шилоах, где располагался град Давида – самая древняя часть Иерусалима.

– Вот отсюда действительно всем есть на что взглянуть, – сказал я.

– В самом деле здорово, – согласилась Ольга. – А вы ведь, Андрей, наверное, христианин? Вы что-нибудь чувствуете здесь особенное?

– Да, христианин… А вид действительно поразительный! Храмовая гора, за ней гора Масличная… Это ведь место, где происходила развязка евангельских событий. Хотите, я вам расскажу, как это было на самом деле?

– Конечно, конечно! – кивнула Ольга. – Я давно хотела послушать вашу версию евангельских событий.

Андрей встал и начал расхаживать перед нами взад-вперед.

– Вы только представьте себе, – сказал он, показывая рукой на Масличную гору, – как с той вершины верхом на осле спускается окруженный толпой Иисус. Эту процессию – прямо как сейчас – золотит клонящееся к западу солнце. Ведь в тот день он вышел из Иерихона и наверняка подошел к Иерусалиму ближе к вечеру. Иисус въезжает в город и, возможно, вот здесь – Андрей показал рукой на южную оконечность Стены – через арку, след от которой мы с вами видим, в сопровождении ликующей толпы входит в Иерусалимский храм. Было это, как говорят нам синоптические евангелия, весной, на Пасху. Однако Евангелие от Иоанна рассказывает, что народ, бывший на дорогах и, возможно, заполнивший все это пространство – и он указал вниз на большую площадь перед стеной – встречал Иисуса пальмовыми ветвями и кричал ему Осанну, что указывает на осенний праздник Кущей, а не на Пасху. Да и его въезд в Иерусалим происходил, по-видимому, утром. Ведь по Иоанну, Иисус уже за шесть дней до этого торжественного въезда жил на самой Масличной горе в селе Вифания у своего друга Лазаря. Между тем Иисус синоптиков ни с каким Лазарем знаком не был и остановился – уже после того как покинул Храм – в доме Симона Прокаженного… Как тут не подумать, что на Пасху и на Кущи въехали два разных человека! Два разных Иисуса! Что одного распяли на Песах, а другого – на Кущи, в праздник Осанна Раба?

Андрей остановился и выжидающе поглядел на Ольгу, которая заметила:

– Я уже рассказывала Юре, что Рудольф Штайнер тоже считал, что было два Иисуса – сын Соломона и сын Нафана.

– Да. Я слышал. Он пересказал мне. Я потом и сам кое-что на этот счет разыскал. По мнению Штайнера, сын Соломона умер в отрочестве, и Евангелия содержат описание жизни только Иисуса – сына Нафана.

– И что вы по этому поводу думаете?

– Я готов, как и Штайнер, увидеть за этими двумя родословными двух разных Иисусов. Однако тот Иисус, которого Штайнер похоронил еще ребенком, на мой взгляд, прожил больше тридцати лет и описан в Евангелии от Иоанна.

– Именно от Иоанна? У вас имеются в пользу этого какие-то доводы?

– Косвенные. Иоанн умалчивает о происхождении Иисуса, он даже не называет имя его матери. С чего бы это? Может быть, именно потому, что присутствие этой родословной сразу бы показало нам, что перед нами другое лицо? В любом случае, это умолчание вполне позволяет пофантазировать и предположить, что родословная, приведенная Матфеем, принадлежит как раз Иисусу, описанному Иоанном.

– Почему именно Матфеем, а не Лукой?

– Потому что сын Нафана, как нам говорит Лука, был с детства знаком с Иоанном Крестителем. Ведь их матери были родственницы, и Мария даже решила прийти к Елизавете перед родами и пробыла у нее три месяца. А в евангелии от Иоанна сказано, что Иоанн Креститель дважды повторяет, что он «не знал Его». Спрашивается, можно ли сказать о друге детства, и даже более того, о собственном родственнике: «Я не знал его»? Значит, у Иоанна описывается Иисус – сын Соломона.

– Как? – удивилась Ольга. – В одном Евангелии написано, что Иисус и Иоанн родственники, а в другом, что они никогда друг друга в глаза не видели?

– Истинная правда. Написано. И не только это написано. Легко можно проследить, как на всем протяжении евангельской истории действуют именно два персонажа.

– А как же суд и казнь? – заметила Ольга. – Тут вроде бы все один к одному?

– Суд и казнь? Давайте вспомним… Иисус синоптических Евангелий задерживается служителями Храма, а в Евангелии Иоанна его арестовывают римляне. Синоптики говорят о заседании суда в доме Каиафы, Иоанн сообщает только о краткой встрече Иисуса с Первосвященником в доме его тестя Анны. Наконец, расхождение относительно даты ареста – в сам праздник или накануне? Кроме того, там еще и масса деталей расходится. Например, крест синоптического Иисуса несет Симон Киринеянин, а Иисус Иоанна несет свой крест сам. Или синоптического Иисуса не успевают помазать перед погребением, и жены-мироносицы собираются это сделать в воскресение утром, а «богословского» Иисуса Никодим, как положено, помазывает сотней литров «смирны и алоя». Очевидно же, что это два разных человека.

– О-о-чень интересно… – протянула Ольга. – Но если честно, я не понимаю, как можно верить в двух Иисусов и оставаться при этом христианином.... Я знакома с одним православным священником, который на все лады поносит экуменическое движение. Так вот он говорит, что любое единство христиан, кроме евхаристического, лживо и иллюзорно… Что же он скажет, когда услышит, что, по вашей мысли, таких единств вообще два? Что церковной схизме предшествует схизма самого Христа? Если я правильно понимаю христианскую идею, то ваша теория бьет ее в солнечное сплетение…

– Это очень серьезная проблема, – поспешно согласился Андрей. – Тайная вечеря с хлебопреломлением описана только у синоптиков, но, с другой стороны, в Евангелии от Иоанна излагается идея евхаристии…

– И эта проблема, как я вижу, не единственная… Разве Бог может воплотиться дважды? Насколько я опять же понимаю христианскую идею, это также совершенно немыслимо.

– Конечно, немыслимо… Это тоже проблема. – Андрей поднял на Ольгу взволнованный взгляд. – Я действительно еще не понимаю всего, но я понимаю, что уже не могу воспринимать синоптического и Иоанного Иисусов как одно лицо.