Провал операции «Нарко»

– Вы, я думаю, не будете спорить с тем, что человеческая жизнь, это святейшая божья данность, – после некоторых церемониальных моментов, он начал воспитательный сеанс, – и врач должен всегда это чтить. Согласны?

– Согласна, – несколько опешила я, не поняв, причём здесь разговоры о человеческой жизни.

По моим предположениям, наличие в формулировке вердикта понятия «содеянное» подразумевает мои медикаментозные дела, а никак не моральные аспекты медицины как таковой.

– Вот и хорошо! А значит нужно всегда помнить о недопустимости причинения вреда человеческой жизни, – помощник прокурора, не омрачая проницательности взгляда актом моргания, продолжил сеанс нравоучения, – ведь это же человеческая жизнь! Согласны?

– Согласна, – мне вдруг стало понятным, что происходит не какая-то профилактическая работа по предотвращению правонарушения, а просто ещё одна формальная процедура для галочки.

Главное в этой беседе, по-видимому, сам факт беседы. И скорее всего, неважно о чём, пусть даже об уважении медиком влияния космогонии на человеческую душу в целом и на процесс пищеварении в частности. По директиве положены такие-то справки, будь добр предоставь. Положена профилактическая беседа, пожалуйста, сядь и прослушай.

– Наш президент и премьер-министр не щадят своих сил и здоровья во имя сохранения человеческой жизни, – П.П. продолжал речь и, несколько увлёкшись, даже применил приём жестикуляции: поднятый вверх указательный палец; перст правосудия, – и поэтому мы все, без исключения, должны понимать важность того, во имя чего проводится государственная политика. Согласны?

На словах «мы все» он перевёл палец и зенита в надир, по-видимому, подчеркнув направления вектора власти. Или показав моё, со своей точки зрения, местоположение в общественной иерархии. Отсутствие в речи даже намёка на тему нарушения правил оборота и хранения сильнодействующих веществ, вокруг чего, собственно, всё и закрутилось, меня несколько смутило. Возможно, этот внешне представительный сотрудник прокуратуры что-то попутал. Или содеянное действительно имело мизерные масштабы. Так или иначе, но выяснять что к чему, не имело никакого смысла.

– Согласна, – я в очередной раз покорно кивнула головой, – например, в области онкологии.

Не знаю, что подвинуло меня к этому выпаду в тот момент, когда требовалось помалкивать и лишь иногда односложно соглашаться. Не исключено, некоторая природная дерзость. Или скрытая склонность к авантюризму. А может всё вместе и, плюс, родинка на шее помощника прокурора, имеющая нюансы патологического окраса и формы.

– В смысле? Поясните, – непроизвольно сменив проницательность во взгляде на удивление, граничащее с предчувствием опасности, спросил он спустя пару секунд.

– Ну, вы же говорите про заботу о человеческой жизни …

– Да. И что? Причем здесь онкология?

– Как причём? А разве не долг медика спасти человеческую жизнь, вовремя заметив опухоль.

– Какую опухоль? Как заметить?

– Ту, что на виду. По признакам перерождения.

– По каким признакам?

– По всяким. Потемнение, увеличение, уплотнение, прорастание…. Да ещё много чего. Тут нужно конкретно разбираться.

Помощник вдруг переменился в лице. Покопавшись в столе, он извлёк на белый свет небольшое зеркальце и принялся разглядывать родинку на своей шее. Несколько лихорадочных движений головой в итоге помогли найти удобный ракурс. Исследование, судя по сошедшей на лицо бледности, не принесло успокаивающих результатов. Отложив диагностический инструмент в сторону, помощник прокурора спешно заявил, что моё дело закрыто и инцидент, так сказать, полностью исчерпан. Затем наступила скоротечная церемония благодарностей и прощания. Благодарности несли, естественно, весьма расплывчатую суть, зато прощание явило верх откровенности. Последнее, что я увидела в проёме закрывающейся двери, это пальцы на шее хозяина кабинета. Видимо он, оставшись один, решил более досконально провести исследование, дабы убедиться в актуальности посещения онколога.

Уже покинув здание прокуратуры, я совершенно случайно столкнулась лицом к лицу с Листиковым. От неожиданности мне в голову не пришло ничего лучше, чем банально поздороваться. Вместо ответа на ходу, без какого-либо замедления шага, последовало злобное «Что, сука, радуешься? Радуйся, радуйся …».

Войдя в некоторый ступор от услышанного, я автоматически проводила его взглядом до дверей прокуратуры. Лучи светила били прямо в глаза аккурат от здания. Из-за временного ослепления мне показалось, что Фёдор по мере продвижения покрывается коричневыми струпьями, а его одежда превращается в ветхие бинты. Тень здания дополнила иллюзию, превратив ещё вчера всемогущего главу ГСНН в мумию, за которой захлопнулась дверь гробницы. Или саркофага: не знаю, какую ещё применить аллегорию, связанную лишь именно с конкретным индивидом, дабы не наслать на себя гнев всех правоохранительных структур.

Шутки шутками, а при желании они могут сделать мумию из любого, и я здесь далеко не исключение.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Жизнь быстро вошла в прежнюю колею. По месту службы я всё же заработала формальное наказание на основании письма, составленного и отправленного Зудовым на имя главного врача. Не знаю, какие там у них в ГСНН правила, или это была инициатива неудовлетворённого Листикова, или звон в неуёмной башке Зудова, бог им свидетель, но бумага оказалась внушительной по содержанию и должна была как минимум скомпрометировать меня в глазах руководства. Причём основательно. Главный врач, однако, даже читать её не стал, а сразу влепил выговор. Через месяц он сам его и снял. Не только с меня, а со всего персонала больницы, типа по амнистии в честь юбилея. На самом деле он во время своего руководства так увлёкся выговорами, что один оскорбившийся сотрудник ударился в судебные тяжбы, да и выиграл дело. В итоге, чтобы не создавать прецедент, главный решил начать с чистого листа. Хитрозадые они, все эти современные главные врачи.

А ГСНН вскоре действительно расформировали. На масштабы так называемой ихней деятельности уже трудно было не обращать внимания. В год по надуманным уголовным делам производилось до нескольких десятков тысяч посадок в тюрьмы, а в 2011 году аж семьдесят восемь тысяч человек отправились за решётку непонятно за что. При этом в России по сравнению с Европой онкобольные получают наркотики в сотни раз меньше, что не укладывается ни в какие этические рамки. Эти масштабные проблемы, а так же свои наболевшие моральные мелочи, связанные с пережитым, я попыталась поднять в разговоре с Петровцевым, когда донесла деньги за услуги.

Он тут же начал свою старую песню о своеобразности огромной системы правопорядка, и о пускай маленькой, но всё же победе над этой системой. Сойдясь на том, что иногда, даже если невиновен, лучше избегать непредсказуемого суда, мы расстались. Про то, как удалось уладить дела на уровне прокурора, Петровцев даже не заикнулся.

Как-то разминулись с Листиковым. Тимохина, та бы зашлась в экстазе от одного вида лампасов. Прошёл весь из себя, в новенькой форме спасателя. Может для кого и красиво, а для меня всё одно сухопарый лось при кокарде, путь и в должности. На деле оказалось, что сидит за телефоном, принимает сообщения о происшествиях. Как в поговорке, куда бы не устроился, всё равно работать не буду. Кто-то рассказал, что мечтает съездить в Таиланд. Наверное, на шоу трансвеститов. Я даже представила его участником этого шоу, в образе прима-балерины.

Раз уж упомянула Тимохину, так вот, она сейчас пристроилась в ГБДДД, жезлом машет. Пару раз видела её мельком. Все та же недовольная физиономия, взгляд стервы в рамках самообладания, на погонах по-прежнему катастрофически мало звёзд. Не вызвала у меня никаких эмоций даже из тех, кои могла бы.

Кстати, о ГБДД. Мотоцикл, утопленный мною после концерта Дип Пёрпла, нашёлся – какой-то деревенский рыбак зацепил его тройником. Говорят, подумал, что здоровая щука попалась и, в азарте, выволок его на берег. Даже спиннинг не сломал. Ну, естественно, высушил, прочистил и стал ездить, пока инспектору на глаза не попался. По дошедшим до меня слухам, обвинён в угоне. И так бывает.

С Зудовым, поскольку живёт где-то рядом, иногда пересекаемся. Улыбчив, по-дружески приветлив. Я-то знаю, чего такая приветливость стоит. Тоже в полицию после роспуска не попал. Сейчас работает то ли завхозом, то ли посыльным. На голове всё тот же ёжик. Иди бобрик. Боброёж. Говорят, дом строит. Пристрастился к подлёдному лову. И правильно, лучше рыбу ловить, чем пьянствовать. Хотя зимняя рыбалка без пьянки где-то казуистика.

Вот вроде и всё. Да! Тут как-то праздник какой-то в управлении МВД отмечался. Меня, как бывшую активистку музыкального кружка, позвали поучаствовать в поздравлениях. В составе самодеятельности. Я поначалу отказывалась, но узнав, что в числе приглашённых будет Прикладова, согласилась. Интуитивно ощутила возможность утоления жажды мести. Без ногтей и выдранных волос, конечно. Всё на высококультурном уровне. Поскольку мне поручили исполнить вокальный номер, я под шумок решила сама сочинить обидную песенку. Покорпеть пришлось аж три вечера, но текст получился аккурат в точку: кроме Прикладовой никто и не догадается, над кем пойдёт стёб. С мелодией проблем не возникло. На ум сразу пришла зажигалка Вороваек «Не воровка, не шалава». Если голос не подведёт, публика должна завестись от беспроигрышного шансона.

И вот настал момент возмездия. Катерина сидела аккурат в центре зала, обозреваемая, будто на ладони. Когда я вышла на сцену, нехорошее предчувствие сверкнуло в её глазах. По крайней мере, так показалось. Меня, конечно, обуяло волнение, но отступать было поздно. Далее пошёл минус и когда наступил нужный такт, я запела.

Уже на втором куплете зал принялся прихлопывать. Поначалу эмоциям предались передние ряды, но скоро подключились остальные. Особенно усердствовала мужская часть, являющаяся преобладающей. Рассуждать по поводу того, что частичной причиной тому явилось, очередная тавтология. Хотя женщины из МВД по большей части тоже выглядят шикарно: строгая форма всегда выгодно подчёркивает фигуру и хорошо держит бюст, стильный каблук прекрасно выверяет походку и превращает ногу в перо живописца. Не хочу кривить душой, но если устроить всемирный конкурс красоты среди работниц правоохранительных органов, то процентов на девяносто подиум займут наши девчонки.

Катерина Прикладова, в чём я не испытываю ни малейшего сочувствия, не попадает и в сотую процента из оставшихся десяти. И даже пирсинг, круговой или секторный, пусть усиленный гротеском тоннелей и подчёркнутый тотальной татуировкой, не спасёт ситуацию. Выделит из массы, но не сделает красивой. И нет богатого внутреннего мира, дабы как-то сбалансировать ситуацию.

Вот и тут искорки от колечек и бусинок на её лице сразу бросились в глаза. И ещё не могло ускользнуть от взгляда то, что она единственная из всего зала не пускала в ход ладони. Я же, не сводя с неё взгляда, продолжала переходить от одного куплета к другому. Катерина тоже не отводила глаз: самообладание насколько возможно сдерживало порывы слабости. Однако к середине песни стало видно, что она постепенно проседает вглубь кресла. Слова и фразы, понятные только ей, быстро и уверенно пробивали броню, до этого момента надёжно укрывавшую потайные закоулки души от травм. В какой-то момент Прикладова наклонила голову так, чтобы как-то скрыть глаза, слегка заблестевшие от навернувшихся слёз. Видимо, остатки женской слабости, ещё не вытравленные суровостью профессии, дали о себе знать.

Я, когда сочиняла текст песенки, постаралась в выборе слов. Последние, как оказалась, задели за живое. Точнее, за рудименты такового. В общем, мне удалось сделать ей больно.

Может, кто-то осудит меня за это. Ведь я ужалила в самое уязвимое место – в неустроенность личной жизни. Но, уверена, найдутся и сторонники; пятьдесят на пятьдесят. Когда, как говориться, бесцеремонно рвёшь струны жизни чужой, будь готов, что однажды ударят и по твоей. Вот в какой-то мере наступил и её момент.

Больше с Прикладовой я не встречалась. И даже ничего о ней не слышала. И спросить не у кого, разве что у туч, но они мало значат. Если только образно напомнят об одном жизненном периоде, когда активно сгустились над моей головой. Причём настолько активно, что и по сегодняшний день я иногда просыпаюсь в ужасе и холодном поту, если в ночных кошмарах вижу нашпигованное пирсингом лицо и зловеще сверкающую бляху ГСНН. Когда становиться понятно, что это лишь сон, я, насилу отдышавшись, укладываюсь обратно на подушку. Но прежде чем вновь удаётся уснуть, в голове ещё долго раздается хрипло-визгливый голос оперативницы Кати.

«Всем стоять! Нарконадзор!»

–

10.01.2018. 11.47.