Легион

– Главное сообразить на первую: глубокомысленно и со знанием дела заявил охранник дядя Паша.

– Что?: переспросил Волин и поднял глаза на дядю Пашу. Седой, в очках с тонкой металлической оправой, с редкими длинными волосами, он был похож на профессора. Общее впечатление портили жеванная, давно не стиранная форма и фиолетово-красный нос. Волин принюхался: от дяди Паши пахло если не свежачком, то явно неслабым перегаром. Подумав, Волин махнул рукой, он только что возил в наркологию бравого охранника, которого застукал в невменяемом состоянии, и возвращаться туда с веселым и разговорчивым дядей Пашей ему явно не хотелось. Главное стоит на ногах более-менее прямо, да и ладно.

– Так что ты говоришь, мужественный старик? – переспросил Волин.

– А то и говорю, главное сообразить на первую, а там обычно появляются друзья, с миру по нитке появляется вторая, отсюда же искренность отношений, общность интересов, так сказать корпоративный дух. А там открываются новые истины, доселе скрытые от разума рутиной будней.

– Ну и какие же это истины? – невольно заинтересовался Волин.

– А вот такие, внезапно выясняется, что существует много лишних вещей, без которых вполне комфортно можно жить, например, телевизор, его можно обменять литра так за два. Вот наши предки, например, вполне свободно обходились без этих излишеств, и ничего. Побеждали врагов, совершали трудовые подвиги. Внезапно дядя Паша мощным хорошо поставленным голосом затянул песню:

– Дети разных народов, мы за счастье бороться идем, в эти грозные годы….

На Волина было жалко смотреть, веселый и бодрый мотив песни действовал на него как похоронный марш.

– Елена Романовна – позвал он Штучкину – Куда он заступает сегодня?

– На стадион.

– Снять его, поставьте его куда-нибудь подальше, в парк, от греха подальше….

– Но ведь он…..

– Если хотите, везите его сами, я уже сегодня там был.

– А парковского куда?

– Вместо этого философа, на стадион.

Дядя Паша покачал своей профессорской головой.

– Эх, нет пророка в своем отечестве, на стадионе я с людьми, со спортом, слился, как говорится с коллективом. А меня, как Лермонтова на Кавказ, в ссылку в парк.

– Иди, Лермонтов, твое счастье, не могу я больше в наркологию ехать, морально уже устал, еще раз нажрешься, уволю.

Дядя Паша тяжело вздохнул и уже тихим голосом запел..

– Всю глубину материнской печали трудно пером описать…..

– И не пой там в парке, не пугай ворон.

– Да я в хоре солистом был, у меня баритон, большое будущее мне пророчили.

Волин махнул рукой.

– Шаляпин, мать твою!

– А мать моя святая женщина…..

Волин счел за благо уйти.

Так Витька, потеряв друга, приобрел новое место службы. Новая напарница, высокая худая старуха, с трясущейся головой, тетя Рима, была очень разговорчивой.

– Как тебя зовут?

– Витя.

– Женат?

– Нет.

– А почему?

Назойливость старухи начала раздражать Витьку.

– Парня с армии жду.

– А сколько ему осталось служить?

Тетю Риму ничем невозможно было удивить, и через час содержательной и обстоятельной беседы с ней, у Витьки начала болеть голова.

– Витя, а где ты раньше работал?

– В парке.

– Нет, до Легиона?

– Не работал я.

– Почему?

– Некогда было, в тюрьме сидел.

– За что?

– Старуху, сначала изнасиловал, потом задушил.

Тут тетю Риму наконец проняло, с быстротой молнии она метнулась в кабинет к администратору. Администратор, маленькая женщина с усталыми глазами по имени Елена пристыдила Витьку.

– Ну ты же сам видишь, кто у нас работает, теперь она отказывается работать с тобой в ночь.

– Так я же пошутил!

– Грех смеяться над больными людьми.

Глава вторая. Лаптев

Приближался вечер. Стемнело как всегда зимой рано. Взглянув в окно, Лаптев вздохнул, за окном стояла чернильная темень. Пятница, вечер, дома в морозильнике лежит и дожидается запотевшая бутылка водки, но до этого еще очень далеко. Лаптев опять вздохнул и нажал кнопку звонка. В кабинет вошел заспанный дневальный, маленького роста, резкими угловатыми чертами смуглого лица, он напоминал какого-то мексиканского артиста из мыльных опер. С легкой руки Лаптева прозванный Гонсалесом, дневальный против экзотической клички ничего не имел и охотно на нее отзывался.