Чахотка. Другая история немецкого общества

Эта книга намеренно сосредотачивается на периоде с начала романтизма до окончания национал-социализма, представляет два противоположных отношения к болезни и больным – от их идеализации до уничтожения. Объединяет эти два крайних отношения неизвестность, тайна: лекарства от туберкулеза не было. А ведь если бы чахотку умели лечить, в эпоху романтизма она не была бы так возвышенно-загадочна, так романтична, потому что исчезла бы тайна. Будь туберкулез излечим, и врачи Третьего рейха не осмелились бы на свои бесчеловечные опыты. Лишь после Второй мировой войны, когда нашли лекарство, туберкулез и чахотка превратились в банальную инфекцию.

Эта книга рассказывает об истории чахотки как об истории в первую очередь немецкого общества, но одновременно с этим автор бросает взгляд и на историю других европейских стран, прежде всего на судьбы и творчество художников и литераторов, которые создали определенные представления, образы и метафоры болезни.

Историк Дирк Блазиус назвал туберкулез «сигнальной болезнью», «культурным, общественным и политическим феноменом, обозначающим взлеты и падения, пути и перепутья Германии»[41 - Blasius D. Tuberkulose: Signalkrankheit deutscher Geschichte // Geschichte in Wissenschaft und Unterricht. 1996. Bd. 47. S. 320–332, зд. S. 320.].

Такой путь общественного восприятия чахотки от вершины до пропасти прослеживается в этой книге: вниз с романтического пьедестала, через культуру, искусство, музыку, последний иронический отголосок у Томаса Манна. И еще ниже: в разряд болезней нищеты и в самую бездну, вплоть до бесчеловечной нацистской идеологии. Это спуск с «волшебной горы» Томаса Манна в концентрационный лагерь. История чахотки – это история обесценивания.

Часть I. Mycobacterium Tuberculosis

1. Великий медицинский перелом

Всё началось с Роберта Коха. Его эпохальное открытие бациллы – возбудителя туберкулеза в 1882 году разделило историю чахотки и ее лечения на добактериологическую эпоху и бактериологическую, на время до Коха и после Коха[42 - См.: H?hner-Rombach S. Sozialgeschichte der Tuberkulose. S. 22.].

До его новаторского исследования оставались загадкой причины болезни, способы ее возникновения и распространение. Чахотку даже не умели четко диагностировать, и эта неясность дала повод для многочисленных толкований и спекуляций. Чахотка казалась таинственной, роковой, неизлечимой. Благодаря открытию Коха из загадочного несчастья она превратилась в одну из многих инфекционных болезней, которая, однако, еще долгое время оставалась среди основных причин смерти. Чахоточный больной, которого болезнь якобы выбрала по каким-то своим загадочным правилам, превратился в обыкновенного носителя бациллы, высокий недуг, вдохновлявший литераторов и художников, сделался просто следствием недостатка гигиены, который надеялись в скором времени преодолеть с помощью естественных наук. Прогресс в исследовании чахотки уничтожил ее загадочность и принес трезвое разочарование.

Между 1870 и 1914 годами Германия стремительно менялась: экономика развивалась невиданными темпами, человек научился летать, в воздух поднимались первые цепеллины. Каждый год происходили новые открытия: паровая машина, железная дорога, химическая промышленность, использование газа для освещения, отопления, кухонных плит и доменных печей, повсеместная электрификация. Аграрная Германия за несколько десятилетий превратилась в мощную промышленную державу[43 - См.: Rohkr?mer T. Lebensreform als Reaktion auf den technisch-zivilisatorischen Proze? // Die Lebensreform. Entw?rfe zur Neugestaltung von Leben und Kunst um 1900. Darmstadt, 2001. Bd. 1. S. 73.].

Ни в какой другой стране экономика и наука не были так переплетены друг с другом. Химия, оптика и электротехника из Германии завоевывали мировой рынок. Германскую империю распирало от гордости и уверенности в собственных силах. Прогресс – вот волшебное слово, ставшее лозунгом эпохи. Вера в неудержимое развитие – прежде всего в естественных науках – предполагала, что и человечество тоже будет развиваться. Вернер фон Сименс в 1886 году перед 2700 слушателями в столице провозгласил, «что новая научная эпоха принесет сокращение нужды и болезней, повысит уровень жизни, сделает людей лучше, счастливей и примирит их с их судьбой»[44 - Цит. по: Hermann A. Auf eine h?here Stufe des Daseins erheben – Naturwissenschaft und Technik. Die Weltenergien unserer Tage // Nitschke A. u. a. Jahrhundertwende. Der Auf Bruch in die Moderne 1880–1930. Reinbek, 1990. Bd. 1. S. 312–336, зд. S. 312f.]. «Свет истины» вознесет их «на более высокую ступень бытия». Естественные науки в течение XIX столетия сменили теологию по части толкования мира и определения смысла бытия.

Медицина начиная с первой половины XIX века в своих знаниях и методах всё больше равнялась на прогресс в физике, химии, биологии и технике.

Решающим прорывом следует считать, очевидно, 1858 год, когда Рудольф Вирхов предложил новую медицинскую концепцию – теорию клеточной патологии[45 - О Рудольфе Вирхове см.: Leven K.-H. Geschichte der Medizin. S. 51, а также: Winau R. Der verbesserte Mensch // Nitschke A. u. a. Op. cit. Bd. 1. S. 286–311, зд. S. 286–288.]. Вирхов, с 1856 года штатный профессор общей патологии в Берлине, видел для медицины единственный возможный путь развития: «Позиция, о которой мы должны помнить и которой должны придерживаться, – просто-напросто естественнонаучная»[46 - См.: Winau R. Op. cit. S. 288.].

Вирхов полагал, что основной строительный материал для всего живого – не органы и ткани, а клетки: «Omnis cellula e cellula» («Каждая клетка происходит от клетки»). Ответственными за здоровье и болезнь были для Вирхова физические и химические изменения внутри клетки. Вирхов на протяжении десятилетий был наиболее значимой, авторитетной и выдающейся личностью в медицине, в том числе далеко за пределами Германии. В Берлине он считался «профессором профессоров»[47 - Leven K.-H. Die Geschichte der Infektionskrankheiten. S. 83.].

Но если болезни вызываются химическими и физическими изменениями в клетках, значит, должны быть естественнонаучные методы для выявления этих процессов. Тогда так же, как и в химии, физике и биологии, все процессы в человеческом теле могут быть изучены и предсказаны путем экспериментов на животных и людях[48 - См.: Leven K.-H. Geschichte der Medizin. S. 51f.].

Наряду с клеточной патологией Вирхова медицинскую науку значительно продвинуло и еще одно открытие: бактериология Роберта Коха.

Мнение, что болезни бывают заразными и таким образом распространяются, существовало давно, но до сих пор превалировали другие теории. Доказать теорию инфекционных болезней удалось лишь французу Луи Пастеру. Он установил, что причина заболеваний гусеницы-шелкопряда – микроорганизмы.

Роберт Кох подтвердил эту теорию. Он первым выяснил, что сибирская язва также имеет бактериальное происхождение. В то время Кох был окружным врачом в городе Вольштейн провинции Позен. Он проводил свои опыты в самых стесненных обстоятельствах, в помещении собственной врачебной практики, в крошечной лаборатории, лишь одной занавеской отгороженной от приемного кабинета. Кох исследовал открытые его предшественниками палочкообразные структуры в крови больных сибирской язвой животных, и ему удалось доказать, что они и есть возбудители болезни. За это открытие Кох в 1880 году был приглашен в только что открытый Имперский департамент здравоохранения в Берлине. Здесь он мог как руководитель бактериологического отдала проводить свои исследования в уже весьма благоприятных условиях, в хорошо оснащенной лаборатории, в постоянно растущем коллективе сотрудников и учеников.

24 марта 1882 года Кох выступил в Берлинском физиологическом обществе со своим знаменитым докладом «О туберкулезе». Он начал свою речь словами, которые не оставляли никакого сомнения в значимости его исследований: «Если масштаб и значение болезни определяется числом ее жертв, тогда все болезни, особенно самые страшные инфекционные – чума, холера и другие, – должны уступить место туберкулезу. Согласно статистике, 1/7 всех заболевших в мире умирает от туберкулеза, а если принять в расчет только среднюю возрастную группу трудоспособного населения, то ее туберкулез выкашивает на треть, а иногда и больше»[49 - Цит. по: Blasius D. Op. cit. S. 322.].

В своем докладе Кох сформулировал постановку вопроса, описал порядок и условия проведения опытов и представил результаты. Коху удалось выделить бактерии туберкулеза в зараженных тканях с помощью новой техники окрашивания, изолировать возбудителя и вывести его штамм в чистой культуре. После чего препарат вводили подопытным животным, у которых проявлялись симптомы туберкулеза. Возбудителя нужно выявлять и доказывать в каждом отдельном случае заболевания. Отсутствие бактерии позволяет исключить болезнь. Этот подход к диагностике лег в основу так называемых постулатов Коха.

Исследования Коха определили дальнейшее развитие бактериологии и задали международные научные стандарты в этой области.

Результатом своих экспериментов Кох объявил «первое удачное полноценное доказательство того, что человеческие инфекционные болезни, в том числе и важнейшая из них, имеют паразитарную природу»[50 - Цит. по: Elkeles B. Robert Koch (1843–1910) // Klassiker der Medizin. Zweiter Band. Von Philippe Pinel bis Viktor von Weizs?cker. M?nchen, 1991. S. 247–271, зд. S. 255.]. В конце доклада ученый подвел итог: «В будущем в борьбе против этой страшной беды рода человеческого врачи будут иметь дело не с неопределенным Нечто, но с очевидным паразитом, условия существования которого по большей части известны и еще будут изучены»[51 - Цит. по: Leven K.-H. Die Geschichte der Infektionskrankheiten. S. 113.]. Кох закончил свой доклад в полной тишине.

Ужасный туберкулез превратился в объект бактериологии, а его статус важнейшей болезни современности придал этой отрасли знания соответствующую репутацию[52 - Ibid. S. 100.].

Роберт Кох сумел идентифицировать возбудителей трех болезней: сибирской язвы, туберкулеза и год спустя – холеры. Благодаря этим исследованиям он приобрел всемирную известность. В мае 1885 года Кох стал директором только что созданного Института гигиены в Берлинском университете. Со всего мира стекались студенты в его лабораторию на Клостерштрассе. Среди его учеников того времени многие стали впоследствии выдающимися учеными, среди них Эмиль фон Беринг, лауреат Нобелевской премии 1901 года за исследования в области иммунной терапии.

Ни одно научное направление не отражало веру в прогресс в такой степени, как бактериология. Она считалась наукой открытий и сенсаций, она стала «героической» ведущей отраслью медицины, где ученые добивались мирового признания. Политики и представители общественности почитали корифеев бактериологии как «людей, сражающихся со смертью и дьяволом»[53 - См.: Leven K.-H. Geschichte der Medizin. S. 53f.]. Роберт Кох в Германии и Луи Пастер во Франции, сооснователи микробиологии и бактериологии, с готовностью приняли эту роль. И превратились в ожесточенных соперников.

Прусское государство поощряло исследования в университетах, поддерживало развитие исследовательских институтов. Исследованиями Коха весьма интересовалась и прусское военное ведомство. Коху было поручено обучение штабс-врачей – военных врачей, которые имели дело с бактериологией и поступали на службу в Императорское ведомство здравоохранения[54 - См.: Leven K.-H. Die Geschichte der Infektionskrankheiten. S. 119.]. Военная риторика стала частью медицины. Так, Кох говорил о «войне против мельчайших, но опаснейших врагов рода человеческого»[55 - Там же. S. 124.]. Цель медицины также определялась по-военному: полное уничтожение болезни.

Бактериологи видели «неполитический разум» возбудителя болезни, над которым можно было одержать победу исключительно естественнонаучными методами[56 - Там же. S. 121.]. Для государства обещания бактериологии и ее перспективы были привлекательнее и дешевле, чем социально-политические требования либералов, которые настаивали на радикальном улучшении условий жизни заболевших.

Бактериология изменила не только само понимание болезни, но и отношение к больным. В медицине вера в прогресс заставляла всё больше концентрироваться на новых методах и измерениях, а их могли гарантировать новые инструменты. Так, пульс стали измерять по секундной стрелке, а температуру по четко выверенной шкале и изображать в виде графика кривой. Теперь все телесные проявления подлежали измерению и подсчету: всё, что возможно, должно быть переведено в четкие данные и учтено статистически.

Медицина не зацикливалась больше на одной только постели больного: она переместилась в лабораторию. Всё, что происходит в теле человека, теперь можно было проверить экспериментально, проведя опыты на животных. Теперь пациент мог быть сведен к совокупности биологических процессов, происходящих в его теле, и это казалось гарантией научной объективности. Всякое религиозное, моральное или социальное толкование и осмысление его страданий стало рассматриваться как избыточное. Больной с его страхами, чувствами и страданиями отступал на задний план, вперед выступали его клинические симптомы – медицину интересовало не самочувствие больного, но «объективное» состояние вещей. История больного превратилась в историю болезни.

Естественные науки, включая развивающуюся медицину, опирались на мнения мировых авторитетов. Знаменитое высказывание Вирхова «Медицина есть наука социальная, а политика – не что иное, как медицина в особо крупных масштабах» свидетельствует о безграничной власти и авторитетности естественных наук, об их почти религиозном возвышении[57 - Цит. по: Labisch A. Homo Hygienicus: Gesundheit und Medizin in der Neuzeit. Frankfurt/M., 1992. S. 253.]. Врачи стали играть в обществе ведущую роль. К их советам прислушивались в политике, они заботились о благополучии государства и индивидуума[58 - См.: Bergdolt K. Leib und Seele. Eine Kulturgeschichte des gesunden Lebens. M?nchen, 1999. S. 305.]. Мишель Фуко назвал эту власть «медикализацией», когда болезнь трактовалась как «отклонение». Под медикализацией Фуко понимал переосмысление больного из страдающего субъекта в больной объект[59 - См.: Condrau F. Lungenheilanstalt und Patientenschicksal. Sozialgeschichte der Tuberkulose in Deutschland und England im sp?ten 19. und fr?hen 20.Jahrhundert. G?ttingen, 2000. S. 24.].

Около 1900 года медицина как естественная наука достигла своего доминирующего положения. И успехи ее были действительно поразительны. Между 1880 и 1890 годами были открыты возбудители таких болезней, как проказа и малярия, холера и дифтерия, столбняк и пневмония, чума, сифилис и коклюш. Причины заболеваний становились всё четче и яснее.

И всё же бактериология с ее притязанием на абсолютное знание страдала от нескольких очевидных недостатков и изъянов. Методы и медикаменты, которыми наука предполагала бороться с инфекционными болезнями, заметно отставали от триумфального развития дисциплины. На каждого возбудителя требовалось свое лекарство, а для многих болезней, в том числе для чахотки, это означало «когда-нибудь потом».

Кроме того, медицина не в силах была объяснить многие факты, связанные с болезнью: например, почему смертность от туберкулеза с последней трети XIX века пошла на спад[60 - Ср.: H?hner-Rombach S. Sozialgeschichte der Tuberkulose. S. 74.] или почему болезнь прогрессировала не у всякого, кто уже был инфицирован. Основательные и обширные исследования 1900 года показали, что практически все люди так или иначе инфицированы туберкулезом, но лишь небольшая часть из них действительно заболевает. Очевидно, существует предрасположенность к туберкулезу, но существует и резистентность. Ведь были же действительно здоровые «носители бациллы»[61 - См.: Dietrich-Daum E. Die «Wiener Krankheit». Eine Sozialgeschichte der Tuberkulose in ?sterreich. Wien; M?nchen, 2007. S. 108; Max K. Liegekur und Bakterienrausch. Literarische Deutungen der Tuberkulose im «Zauberberg» und anderswo. W?rzburg, 2013. S. 39.].

Mycobacterium tuberculosis была открыта, но не побеждена и не исследована. Граница между двумя эпохами, проведенная открытием Роберта Коха, оказалась проницаемой для разнообразных старых и новых концепций болезни там, где бактериологии недоставало объяснительной силы. Чахотку научились диагностировать, но всё еще не способны были лечить, а это привело к тому, что прежние, зачастую уже устаревшие трактовки болезни никуда не исчезли – и порой выглядели даже убедительнее и правдоподобнее, чем ранее.

2. Возбудитель

Туберкулез – это хроническая инфекционная болезнь, которую вызывает бактерия Mycobacterium tuberculosis[62 - См. прежде всего: Deutsches Zentralkomitee zur Bek?mpfung der Tuberkulose (далее DZK). Was man ?ber Tuberkulose wissen sollte. Eine Informationsschrift f?r Patienten und ihre Angeh?rigen. Berlin, 2014. S. 8–12; а также: H?hner-Rombach S. Sozialgeschichte der Tuberkulose. S. 20.]. Болезнь может поразить любые органы и системы человеческого организма. Существует туберкулез кожи, костей, кишечника, урогенитальной системы, горла, а также туберкулезное воспаление коры головного мозга[63 - Особая форма туберкулеза – скрофулёз, или золотуха, туберкулез шейных лимфатических узлов, ему подвержены в основном дети. Для этой болезни характерны вздувшиеся шейные лимфоузлы, распухший из?за постоянного насморка нос, вспухшая и потрескавшаяся верхняя губа, напоминающая свиной пятачок. Отсюда и название болезни: на латыни scrofulus означает «поросенок». В Англии и Франции веками верили, что король умеет исцелять золотуху наложением рук. Этот обычай был упразднен во Франции накануне Великой буржуазной революции, но в 1824 году Карл X ненадолго ввел его снова. См. об этом: Winkle S. Gei?eln der Menschheit. Kulturgeschichte der Seuchen. D?sseldorf, 2005. S. 101, а также: Vasold M. Pest. Not und schwere Plagen. Seuchen und Epidemien vom Mittelalter bis heute. Augsburg, 1999. S. 256.]. Поскольку возбудитель может вызывать столь разные симптомы, до открытия бактерии все эти проявления считались разными болезнями. В нашей книге речь идет о наиболее распространенной форме туберкулеза – легочной, о чахотке. Она наложила свой отпечаток на историю общества, культуры, идей.

Mycobacterium tuberculosis передается, как правило, воздушно-капельным путем. Когда человек, больной туберкулезом, говорит, кашляет, чихает, крошечные капельки, которые он выдыхает, могут содержать туберкулезную бактерию. И если другой их вдохнет, бактерии попадут в дыхательные пути. Контакт с пылью или мокротой, зараженным молоком или мясом также может стать причиной заражения[64 - Раньше бактерии туберкулеза могли попасть в кишечник через зараженное молоко, однако случаи заражения коровьим туберкулезом крайне редки.].

При первичном заражении проникшие в организм микобактерии оседают в легких и вызывают воспаление. Организм отгораживает микробов стеной из антител, так называемых макрофагов, и инкапсулирует очаг воспаления. Появляются узелки под названием туберкулы. Так развивается первичный туберкулезный комплекс, который, как правило, затухает. При полной инкапсуляции воспаление исчезает, и инфицированный не заболевает. Инфекция может прибывать в таком состоянии годами, не беспокоя человека никакими симптомами.

Если человеку удается справиться с первичной инфекцией, у него не вырабатывается иммунитет, как при других инфекциях. Туберкулез может вернуться в любую минуту, если иммунная система ослабеет, будь то в период первичной инфекции или спустя много времени. В легких снова появляются очаги воспаления, туберкулы сливаются вместе, легочная ткань распадается и превращается в жидкость. Образуются полости – каверны, раньше это явление называли «истощением» легких[65 - См.: H?hner-Rombach S. K?nstlerlos und Armenschicksal. S. 279.]. Каверны создают идеальную почву для Mycobacterium tuberculosis. Если воспаление в легком разрастается, бактерии добираются до бронхов, и больной начинает кашлять, речь идет об открытой форме туберкулеза, заразной. Если в редких случаях болезнь через кровеносную или лимфатическую систему распространяется по телу, это называют милиарным туберкулезом.

Заболеет ли инфицированный человек, зависит в равной степени как от количества и активности бактерий, которые он вдохнул, так и от сопротивляемости его организма. Как и в случае со СПИДом, при туберкулезе четко различают инфицированных и заболевших, поскольку лишь у 10–15 % заразившихся инфекция переходит в болезнь[66 - Ср.: Max K. Op. cit. S. 25.].

Чахотка начинается безо всяких специфических симптомов, такие могут быть у множества других болезней: кашель, в том числе хронический, потеря веса и аппетита, утомляемость, легкая температура, покалывание в груди, боль в суставах, учащенный пульс, ночная потливость. Если заболевание прогрессирует так, что разрушается легочная ткань, появляются мокрота и кровохарканье[67 - Ibid. S. 25f.].

3. Бактерия с историей

Mycobacterium tuberculosis, пожалуй, всё же моложе человечества. Молекулярные биологи полагают, что бактерия впервые инфицировала человека около 15–20 тысяч лет назад[68 - Ср.: DZK. Was man ?ber Tuberkulose wissen sollte. S. 7.], тогда как человеку уже около 2 миллионов лет. Нельзя, однако, исключать, что больные туберкулезом существовали и в более ранние времена. В ходе исследования останков человека прямоходящего на территории Турции внутри черепной коробки были обнаружены следы, какие могло бы оставить воспаление коры головного мозга, вызванное туберкулезом.

В древности с чахоткой были хорошо знакомы. Некоторые из древнеегипетских мумий носят следы туберкулеза костей, который позднее называли туберкулезным спондилитом, или болезнью Потта[69 - Ср.: Winkle S. Op. cit. S. 87f.],[70 - Болезнь Потта названа по имени Персиваля Потта, который первым в 1779 году научно описал симптомы туберкулеза позвоночника.]. Останки скелета представляют определенную деформацию позвоночника: инфекция разрушила несколько позвонков и сплавила их в бесформенную костяную массу. Если у больного под тяжестью тела ломается позвоночник, человек становится горбатым. Кавернозный туберкулез позвоночника обычно протекает вместе с легочной чахоткой. Науке известны подобные находки из эпохи империи инков и древнего Вавилона. Болезнь Потта – единственная форма туберкулеза, позволяющая поставить точный диагноз спустя такое количество времени.

В древнегреческой литературе времен Гиппократа употребляется термин «фтизис» – чахотка. Сам Гиппократ описывает в основном симптомы, которые могут свидетельствовать и о другой болезни, например, об абсцессе легкого[71 - См.: Ferlinz R. Die Tuberkulose in Deutschland und das Deutsche Zentralkomitee zur Bek?mpfung der Tuberkulose // 100 Jahre Deutsches Zentralkomitee zur Bek?mpfung der Tuberkulose (DZK). Der Kampf gegen die Tuberkulose. Frankfurt/M., 1996. S. 9–50, зд. С. 9.].

Греки воспринимали болезнь как естественное проявление человеческого тела, само собой разумеющееся. Они первыми сформулировали рациональную и секулярную концепцию медицины, удалив из нее всё иррациональное, магическое, любое влияние высших сил[72 - Winkle S. Op. cit. S. 91.]. Здоровье достигалось через гармоничный образ жизни.

Еще в античности чахотка заявила о себе как болезнь городов, где люди живут скученно, тесно и без должной гигиены. Если греческие полисы вмещали в себя обозримое количество постоянных жителей, то древний Рим, столица постоянно растущей империи, разросся до настоящего мегаполиса-молоха. Еще задолго до эпохи императоров здесь строили и сдавали внаем многоэтажные и многоквартирные доходные дома казарменного типа, где жильцы ютились иногда в крошечных комнатушках даже без окон. Идеальные условия для чахотки. Кровохаркающий больной назывался «хемофтизикус» (haemophthisicus)[73 - О плевании см.: Ibid. S. 94.]. Драматург Плавт, никогда не употребивший ни единого бранного слова или резкого выражения, упоминал в своих комедиях о том, как кого-то «стошнило собственными легкими» (pulmoneum vomere)[74 - Ibid. S. 95.].

В Средневековье, должно быть, немалую роль в распространении чахотки сыграла привычка людей плеваться. Тогда верили, что слюна защищает от грозящей беды: троекратный плевок прогонял дьявола и злых духов[75 - Ibid. S. 109.]. Плевали везде: на улицах, в жилище, даже в церкви. Социолог Норберт Элиас в своем главном труде «О процессе цивилизации» посвятил этой теме целую главу. Он пишет, что плевание было принято даже среди западноевропейского дворянства, даже в трапезных во время застолья. Перемещения больших людских масс во время Крестовых походов также способствовали распространению инфекционных болезней[76 - Ibid. S. 106.].

Поскольку средневековая Европа была населена неплотно, чахотка не играла большой роли. Зачастую ее даже не узнавали, она протекала хронически, незаметно, медленно сводя больного в могилу. Европейское население выкашивали проказа и чума, их боялись сильнее всего.

В XVI и XVII веках хроническая хворь стала привлекать больше внимания, поскольку даже царствующие особы болели туберкулезом, среди них – представители династий Бурбонов и Валуа[77 - См.: Ruffie J., Sournia J.-Ch. Op. cit. S. 99.]. Например, Карл IX, в чье краткое царствование во время Варфоломеевой ночи в 1572 году в Париже католики устроили резню гугенотов. Карл часто кашлял кровью, и после его смерти в 1574 году в возрасте 24 лет во время вскрытия в его легких были обнаружены каверны. Болели чахоткой и английские Тюдоры[78 - О Валуа и Тюдорах см. также: Winkle S. Op. cit. S. 103, 113.].

C XVII века заболеваемость чахоткой возросла. Причиной стали рост городов и недостаток гигиены. В Средневековье любили бани, а вот горожане XVII века начали бояться воды после эпидемии сифилиса, захлестнувшей Европу в эпоху Возрождения, в результате бани были закрыты[79 - См. об этом: Redeker F. Epidemiologie und Statistik der Tuberkulose // Handbuch der Tuberkulose in f?nf B?nden. Allgemeine Grundlage. Stuttgart, 1958. Band I. S. 407–495, зд. С. 416.]. Особенности одежды того времени тоже очевидным образом влияли на распространение чахотки. Из-за тесных шнурованных корсетов у женщин легкие не могли дышать в полную силу, отчего дамы были предрасположены к легочным заболеваниям. Еще один экстравагантный элемент женской моды сыграл свою роль в истории болезни: длинные подолы, волочившиеся за платьем по земле, оборки, длина которых свидетельствовала о социальном статусе и общественном положении хозяйки. Именно эти шлейфы заметали с улицы в дом всякую грязь и микробов[80 - Ср.: Winkle S. Op. cit. S. 110.].