
Не играй со мной
В детстве я любила океан, как способ развлечься. Но, став взрослее, я что-то разглядела в нем особенное. Когда его воды волнуются, и пенистые волны бегут к тебе, то кажется, они спешат что-то сказать. Мне всегда казалось, что если прийти к нему со своими проблемами, то он может забрать все твои тревоги, помочь найти решение или выход из трудной ситуации.
Что касается озера, то его воды меня умиротворяли и говорили, что просто нужно успокоить свой поток мыслей. Нужное решение придет ко мне, когда наступит подходящий момент и не стоит волноваться, тревожиться зазря, без повода.
В эту самую минуту я понимаю, что мне очень хорошо с Николасом и я хочу, чтобы он был в моей жизни, причем все время. Каждый день. Он единственный человек на данном этапе моей жизни, кто может в меня вселить уверенность, рассмешить и разозлить одновременно до бешеного состояния! Но именно поэтому мне с ним интересно и спокойно. Я не хочу его никуда отпускать, но меня все время беспокоят мои страхи и неудачи прошлого. Возможно, я слишком боюсь их отпускать, поэтому приросла к ним корнями, и это моя большая ошибка. Просто вселенского масштаба. Я понимаю отчетливо, что не хочу никаких правил, никаких договоренностей. Пусть наши отношения развиваются так, как и должно быть – естественно и без надуманных проблем. «Пусть все идет своим чередом», – убеждаю себя, отдавая нас с Ником в руки судьбы.
– Ты почему тут сидишь одна? – слышу я за своей спиной заспанный голос Николаса, прерывающий мой внутренний диалог с собой. Я оборачиваюсь и вижу, как он идет ко мне, приглаживая руками свои растрепавшиеся ото сна волосы.
– Не могла больше спать, – говорю тихо. – И мне нужно было подумать.
– Вот как, – вздымает брови Николас. – То есть отключить голову на уикенд – это не твой вариант? – в его голосе слышится издевка, или мне все же показалось?
– Перестань издеваться и иди уже ко мне, – тяну я к нему свою руку, желая, чтобы он присоединился ко мне. Николас охотно принимает мое приглашение и усаживается на плед позади, обвив меня словно паук своими длинными руками и ногами.
– Значит, ты у нас ранняя пташка? – спрашивает он.
– Привычка, – просто отвечаю я.
– Да уж, детка, с тобой не выспишься.
– Ну, знаешь, если ночью спать, а не делать кое-что другое, то вполне можно выспаться, – говорю я деловым тоном.
– Ты же знаешь, я не могу просто спать рядом с тобой, – оборачиваюсь к нему и вижу, что он довольно улыбается и начинает залазить руками под мою кофту.
– Сэр, держите свои грязные ручонки при себе, – насуплено говорю Нику, отдергивая его руки.
– Эй, ты чего дерешься? Плохая девчонка! – наигранно обижается он.
– Давай просто посидим и насладимся рассветом, – призываю я расслабиться нас обоих, это нам очень нужно.
– Как скажешь, – Ник целует меня в щеку и еще сильнее прижимает к себе. Мне так хорошо вот так сидеть в его объятиях, наслаждаясь каждой минутой ничегонеделания вместе с человеком, который стал мне близок за последнее время.
– Здесь очень красиво, – прерываю наше молчание. – Спасибо, что привез нас сюда.
– Не за что, мне тоже здесь очень нравится.
– Часто сюда приезжаешь? – пытаюсь выведать, как часто он тут бывает, потому что всем сердцем хочу вернуться в это прекрасное место.
– Не очень, если честно. Много разных воспоминаний…, – что-то не договаривает он. Я ничего не спрашиваю, потому что, возможно, Николас не хочет об этом говорить, а мне неудобно самой спрашивать, что произошло, и какого рода воспоминаниями наполняет его это место. – Их чертовски тяжело снова впускать в свою жизнь.
– Почему? – едва слышно спрашиваю я, не надеясь получить ответ, если честно.
– Это связано с моим отцом, – сразу же отвечает он. – Знаешь, у меня никогда не было примера взаимоотношений отца и сына, – начинает неожиданного говорить он. – И все не от того, что у меня не было отца. Он был физически на этой планете, и мы даже жили в одном доме. Но его никогда не было рядом со мной. Не было ни одного момента в моей жизни, чтобы он сказал: «Сынок, ты молодец» или «Сынок, давай погоняем вместе мяч». Это все, увы, не про мое детство и не про меня. Поэтому, сейчас мне отчасти странно находиться здесь и видеть тебя и Райли, у которых настоящие отношения матери и дочери, как и должно быть. Это большое счастье для вас и, прежде всего, для нее, – говорит он и говорит, не ожидая, что я присоединюсь к этой беседе, не ожидая моих вопросов, которые я, конечно же, не буду задавать. Мне достаточно того, что он сам хочет мне рассказать. Я понимаю, что ему нужно выговориться, и даю ему такую возможность, не суюсь к нему с расспросами. Просто слушаю.
– Помню, я любил приходить на озеро, не сюда, на другое, которое чуть дальше от нашего дома. Моей мечтой всегда было порыбачить. Не в смысле подурачиться вместе с ребятами моего возраста и соревноваться, кто первым поймает рыбешку или, кто из нас поймает рыбу побольше. Я приходил на озеро один воскресными днями, все лето напролет, и с завистью наблюдал, как отцы со своими сыновьями вместе рыбачат. И им было неважно, кто первым поймает рыбу. Нет, вовсе нет. Это был особенный ритуал отца и сына – вылазка парней двух поколений семьи, когда старший передавал свой опыт и навыки младшему, давая тем самым пример, что всегда и во всем нужно держаться вместе. Что мужчины – это оплот и крепостная стена семьи. Я завидовал, – продолжал он, – и мне становилось грустно. Каждый раз я уходил оттуда со слезами на глазах. Но однажды мой ритуал прекратился, конечно же, не по моей воле. – После этих его слов у меня вообще отпали всякие вопросы по поводу рыбалки. Это были еще одни непрошенные воспоминания на его голову, которые возможно я разбудила.
– Мне было одиннадцать лет, – продолжал он, как ни в чем не бывало. – В очередной раз я возвращался домой с воскресной «рыбалки», когда, подходя к дому, меня за ворот рубахи схватил мой отец, от которого разило дешевым пойлом. Я видел по его глазам, что он был пьян в стельку и, как обычно бывало в таком состоянии, он был зол. Лишь повзрослев, я понял, что он заливал бурбоном свою никчемность и свои неудачи. А на меня, как на маленького мальчишку, который не способен дать ему отпор, он выливал всю свою злость. Спускал на меня всех собак. Бил меня, калеча мое тело, все же избегая моего лица. Видимо, не хотел, чтобы кому-то были очевидны его методы воспитания.
У меня на глазах начали наворачиваться слезы, потому что я в красках приставляла его рассказ, видя, как взрослый пьяный амбал избивает своего собственного сына. Это просто мерзко и недопустимо. Я обернулась в его объятиях и увидела на лице Ника горькую улыбку.
– Когда я уже не мог терпеть его ударов, то начинал тихо стонать, обливаясь слезами. Он же начинал орать на меня, говоря: «Ну что ты плачешь как девка? Веди себя как мужик, хватит распускать слюни». Кажется, я всегда буду помнить эти слова, которые иногда так и крутятся в моей голове. Я молчал и ничего ему не отвечал. Я был настолько им запуган, что просто предпочитал его тихо ненавидеть, нежели распалять его гнев еще сильней. Я боялся, что однажды он может забить меня до смерти, поэтому просто стал его избегать после того случая и не попадаться вообще на глаза.
Николас замолчал, тяжело вздохнув.
– Иногда мне кажется, что я просто смотрю какой-то фильм в своей голове, и все это было не со мной. Физически я не чувствую этой боли на своем теле, но в душе раны по-прежнему еще слегка кровоточат. Такое невозможно забыть.
Теперь я понимаю, почему не смотря на весь ужас случившегося, он пытается не забыть это, хотя бы частично вспоминать. Никому не захочется вновь пережить повторно предательство, испытав однажды предательство своего родителя, который дал тебе жизнь и в то же самое время не давал тебе жить. Это просто какая-то дурацкая ирония. Боже, взрослые бывают такими ублюдками по отношению к своим детям.
– И как ты это терпел? – спросила я, стараясь не выдать, что я тихо оплакиваю его горькие воспоминания.
Николас громко вздохнул: – Когда мне было тринадцать лет, то отец умер, и меня забрали к себе родственники матери в Филадельфию. Они состоятельные, но у них никогда не было детей, так уж случилось, поэтому они помогли мне стать тем, кем я сейчас и явлюсь. Я им очень благодарен. Жаль, что сейчас они уже не с нами, упокой Господь их души.
– Зачем ты сюда приезжаешь, если столько плохих воспоминаний вызывает это место, это озеро? – вновь оборачиваюсь и смотрю на него, желая получить искренний ответ.
– Я тебе уже говорил, что стараюсь бороться со своими страхами, смело смотря им в лицо, а не прячась под кровать и не забиваясь в угол, как делал, будучи маленьким. Это полностью заслуга моего отца, я таким остался навсегда и во всем. Это мне как напоминание того, что я никогда не буду обращаться подобным образом со своим сыном или дочерью, неважно. Я хочу быть достойным примером для своего ребенка, а не жалкой тенью для подражания. Я не хочу быть как он, понимаешь?
– Понимаю, – киваю я и полностью поворачиваюсь к нему, освобождаясь от его объятий и вытирая пальцем слезы, что стекают по щекам, не желая, чтобы Николас видел, что я расстроена его детством. В таких красивых местах такое уродливое, искалеченное детство. Это просто ужасно. Дети не виноваты в грехах своих родителей, но к сожаленью жизнь иногда так несправедлива.
– Ты хорошая мать, – утверждает Николас. – Райли очень повезло, она просто замечательный ребенок и так похожа на тебя.
У меня вырывается смех сквозь слезы: – Что ты. Она копия своего папочки. И, вообще, не захвали меня.
– Это чистая правда, – говорит он. – Ваша особая связь видна невооруженным глазом.
– Кажется, ты ей нравишься, – излагаю Николасу свои наблюдения. Он смотрит удивленно на меня, словно ожидал от меня услышать все что угодно, только не эти слова. Он ничего не говорит некоторое время, что, кажется, прошло уже несколько часов.
– А тебе я нравлюсь? – испытывает он меня серьезным взглядом.
– Странный вопрос, – мое лицо в данную секунду должно явно выражать просто крайнюю нелепость его вопроса, ведь я здесь, с ним. – Ты даже не представляешь, насколько сильно нравишься.
Он молчит и смотрит на меня.
– Я очень хочу, чтобы ты был как можно чаще рядом со мной и моей дочерью.
Николас склоняет голову, смотря на свои ноги в турецкой позе.
– Не думал, что когда – нибудь дождусь от тебя этих слов.
– Наверное, пришло время признать очевидное, – слегка улыбаюсь.
– Мамочка! Мамочка! – прерывает наш разговор радостный голос Райли, которая бежит к нам со всех ног и бросается меня обнимать.
– Доброе утро, солнышко, – обнимаю дочь в ответ и целую в макушку. – Проголодалась? – спрашиваю ее.
– Очень! – воодушевленно восклицает дочь. – Слона бы съела! – похлопывает она себя по животу по-деловому, мы же с Николасом переглядываемся и взрываемся от смеха.
– Пошли, тогда, завтракать и будем собирать вещи, – говорю, утирая слезы с глаз. Это утро выдалось богатым на эмоции: то я плачу от горечи за Ника, то от смеха над своим находчивым ребенком.
– Мы уже уезжаем? – Райли сводит разочарованно своим бровки. – Так быстро?
– Милая, ты же знаешь, мне и Николасу завтра на работу, ничего не поделать, – успокаиваю своего ребенка.
– Я вас сюда еще обязательно привезу, – заверяет ее Николас, когда видит, насколько она расстроилась. – Обещаю.
– Правда? – лицо Райли снова озаряет воодушевленная улыбка. Похоже, не только я сегодня полна разных эмоций, но и моя дочь поспевает за мной.
– Идемте завтракать! – восклицаю, поднимаясь с пледа, и беру Райли за руку.
– Идите, я сейчас соберу пледы и приду следом за вами, – говорит Ник, когда я поворачиваюсь к нему.
– Уверен, что справишься? – предлагаю свою помощь.
– Определенно! – утвердительно кивает он, быстро целует меня в щеку, и мы уходим в дом.
По пути я оборачиваюсь и наблюдаю, как Николас, держа собранные пледы в руках, застыл на минуту и смотрит на озеро. Я гадаю, о чем же он может думать. Мне хочется верить, что он оставляет в этот момент там свои худшие воспоминания. Мне очень хочется, чтобы он освободился от дурных воспоминаний, которые не всегда нужно хранить при себе. Порой они нам слишком мешают и делают озлобленными к своему прошлому, которое давно пора отпустить с миром.
Я еще раз оглядываюсь на него, и наши взгляды встречаются на секунду. Его глаза слишком серьезны, словно я оторвала его от чего-то крайне важного, запретного для меня, но когда он начинает улыбаться, я понимаю, что он не пытается закрыться от меня, а наоборот – готов поделиться со мной всем, что у него есть на душе. Так подсказывает мое сердце, а оно не может мне лгать. Оно самый верный друг и помощник.
Меня этот мужчина заставляет поверить в лучшее. Заставляет меня саму отпустить все напоминания прошлых неудач, обид, тревог, предательств. Они меня тянут назад, не давая двигаться вперед. А я страстно хочу идти, шагать, бежать вперед, причем рядом с этим человеком.
Порой мне кажется, что я так запуталась, что каждый новый ответ порождает во мне еще больше вопросов, что, кажется, я никогда не найду пить истины, своей личной истины. Но эти выходные дали мне понять, что сейчас я как никогда к ней близка.
Глава 27. Мороженное сближает
Николас
После нашей поездки в горы Поконо между мной и Стеллой что-то изменилось. Это невозможно отрицать и с этим не стоит спорить. Причем эти изменения в лучшую сторону, они меня окрыляют и подпитывают, заставляя радостно трепетать все мои внутренности перед каждой нашей встречей. Мне даже на секунду показалось, что я наконец-то подобрал ключ к этой женщине-загадке. Вот только так ли это на самом деле?
По неизвестной причине мне было очень легко открыться Стелле и рассказать о своем детстве. Слова полились из меня, и я не хотел останавливаться, хотел говорить и говорить, словно в попытке избавиться навсегда от воспоминаний, которые отчасти сделали меня тем, кем я сейчас являюсь.
Сколько себя помню во взрослой жизни, я всегда был суровым, иногда жестоким, временами озлобленным. Уж поверьте, повод всегда находился. Иногда я никого и ничего не щадил на своем пути. У меня не было иного примера, лишь пример озлобленности и ненависти родом из детства. Идти напролом и не сдаваться. Я хорошо выучил этот урок.
Пережив все издевательства своего отца надо мной, уже освободившись от всего этого после его смерти, я решил раз и навсегда для себя: все будет по моим правилам и никак иначе.
К сожалению, у меня не было примера крепкой семьи, только жалкое подобие из отца-алкоголика, который избивал меня и мать, которая, кстати, не выдержала всего этого и сбежала. Я её не виню, она все же делала некоторые попытки забрать меня с собой, но отец силой меня отобрал у неё. Не знаю, почему она решила не бороться дальше за меня, не обращалась в органы опеки, да и вообще, где были глаза всех моих других родственников? С тех пор ни я, ни моя родня ничего не слышали о ней. Где она теперь? Жива ли она?
Иногда на меня накатывали воспоминания, порождающие борьбу желания и боязни создавать семью, потому что во мне течет его кровь. Я боюсь, что не смогу стать достойным примером для своих детей, не смогу их чему-то научить и указать верный путь.
Но эти выходные, проведенные в горах Поконо со Стеллой и Райли, дали мне пищу для размышлений. Мне было чертовски уютно и комфортно с ними двоими, что заставило меня поменять свое мнение. Сейчас я полон сомнений и думаю, что все мои табу на семью были какой-то самолично сфабрикованной глупостью, ограниченностью.
После поездки я стал частым гостем в доме Стеллы, и в последнее время я совсем не ночевал в гостевой спальне, словно комната Стеллы стала моим вторым домом. Такое частое времяпрепровождение в её доме для меня значило очень много. Она стала мне доверять и перестала заморачиваться по поводу и без.
В одну из таких ночевок я просыпаюсь от звука детского плача, который нарастает и становится все громче и отчетливее слышным. Открыв глаза, я ничего не могу различить в кромешной тьме. Так темно, что хоть глаз выколи. Я протираю глаза, пытаясь привыкнуть к темноте, и вижу силуэт Райли, которая стоит у изножья кровати и плачет навзрыд.
Быстро отогнав от себя сон, я соскакиваю с постели, потому что совершенно не знаю, что делать. Я ещё не отошел ото сна и мне неизвестна причина, по которой она расстроилась. Я никогда не был в подобной ситуации. Один в доме с ребенком, который к тому же плачет.
Я пытаюсь собрать все свое мужество в кулак, опускаюсь на корточки, приблизившись к Райли, и беру ее за маленькие ручки.
– Что случилось? – осторожно спрашиваю. – Тебе приснился кошмар?
– Не-е-ет, – протяжно сипит она, всхлипывая.
– Не плачь, скажи мне, в чём дело? – недоумеваю я. Она высвобождает свою руку, вытирая ей свои слезы, которые льются ручьями из глаз.
– Мамочка, – ноет она, – моей мамочки нет, – снова продолжает хныкать она.
Я в замешательстве и не знаю, что сказать. Меня всегда немного пугал детский плач, поэтому оставаясь один дома с Райли, я просто надеялся на удачу и на то, что ничего особенно не произойдет. Но вот тебе и пожалуйста: я смотрю как болван на маленькую девочку, которая ростом чуть выше метра, и не знаю, что сказать и как её успокоить.
– Её, наверное, забрали инопланетяне, – смотрит она на меня, сдвинув бровки. – Это я во всем виновата, потому что не хотела засыпать, – всхлипывает она и начинает почти задыхаться от слез. Надо срочно что-то предпринимать, иначе я сойду с ума.
– Райли, почему ты так говоришь? – беру её за руки и заглядываю в её карие глаза, наполненные горошинами слез. – Ты ни в чем не виновата. Мама уехала на работу.
Глаза Райли замирают на мне. Ее выражение лица тотчас меняется с расстроенного на удивленное.
– Её не забрали плохие инопланетяне? – вытирая маленькими ладошками свои мокрые щёки, едва слышно вырываются у неё слова.
– Нет, – облегченно вздыхаю, радуясь внутри тому, что она, кажется, начинает успокаиваться. – Ей пришлось уехать на работу, когда ты уснула, а я остался дома, с тобой.
Райли, перестав плакать, смотрит на меня уставшими глазенками:
– Правда? – словно сомневается она в правдивости моих слов.
– Конечно, правда, – киваю я. – Зачем мне тебя обманывать? Давай я тебя уложу спать, – предлагаю ей дружелюбно, встав на ноги и протянув ей руку. Она смотрит на неё, будто не зная, пойти со мной или нет.
Райли качает отрицательно головой:
– Я не усну без мамочкиной сказки, – очень по – взрослому вздохнув и надув свои разрумянившиеся щечки, изрекает она.
– И что тогда будем делать? – я не знал, что еще сказать и пошел ва-банк, решив предоставить ей выбор. Лицо девчушки внезапно озаряет широкая улыбка.
– Давай есть мороженное! – восклицает она со шкодливым лицом, не задумавшись ни на секунду.
– Думаешь, это хорошая идея? – сомневаюсь, что стоит заняться именно этим. Кажется, не очень правильно кормить ребенка посреди ночи мороженным.
– Я никому не скажу об этом, – хитро она смотрит на меня, поджав свой ротик.
– Ну…, ладно, – сдаюсь, немного помедлив. – Только не говори маме, а то нам попадет, – пытаюсь я подговорить ребенка. Да уж, я не лучший воспитатель, кругом нарушаю все правила и устои.
Райли молчит, продолжая хитро улыбаться, и проводит сложенными пальцами по сомкнутым губам, показывая, что ее рот на замке, и наша тайна останется только с нами.
– Так, давай посмотрим, какое мороженое у нас есть, – заглядываю в морозильную камеру. Райли усаживается за стол, подперев подбородок руками.
– Так, здесь есть клубничное, ванильное, шоколадное и… сырное. Боже, кто может любить сырное мороженое? – разговариваю сам с собой вслух, вспоминая весьма странный вкус этого сорта мороженого.
Райли подозрительно молчит, поэтому я оборачиваюсь и смотрю на её серьезное выражение лица.
– Ты чего? Какое мороженое будешь? – демонстрирую ей коробку клубничного и шоколадного лакомства.
– Сырное! – говорит она. – Моё любимое!
– Вот как? – мои брови вздымаются вверх. – Серьёзно? – недоумеваю я. Только я мог так облажаться, раскритиковав именно тот сорт мороженного, который любит расстроенный ребенок, находящийся под моим контролем. Ещё минус один бал мне как няньке.
– Угу, обожаю его. «Надо еще посыпать орешками», —говорит она, как ни в чём не бывало, словно не слышала мой неуместный комментарий.
– Так, где лежат орехи?
– В крайнем шкафу справа, – инструктирует она меня. Я беру миски из шкафа, решив тоже охладиться этой странной ночью. Кладу специальной ложкой два шарика мороженого для Райли и посыпаю размельченными грецкими орехами.
– Пожалуйста, мисс! – словно официант, подаю ей лакомство. Она хихикает и начинает есть мороженое.
Пока мы едим лакомство, то молчим и переглядываемся. У Райли довольное выражение лица. Я задумываюсь, насколько этот ребенок удивляет меня каждый раз. Никогда бы не подумал, что можно не любить клубничное или шоколадное мороженое, но, оказывается, не такой уж я спец в детских вкусах. Сейчас дети совсем другие, совершенно не похожие на нас.
– Так, ребенок, а сейчас идем спать! – говорю, помыв после нас миски и ложки, вытерев их и поставив на место, заметая следы нашего ночного преступления. Оглядываюсь на Райли, она лишь согласно кивает.
Перед сном я читаю ей несколько страниц её любимой сказки, после иду в спальню Стеллы и ложусь сам. Посмотрев на часы, понимаю, что прошло уже пару часов с тех пор, как Стелла уехала в пекарню, и она до сих пор не звонила.
Беру с тумбочки телефон и набираю её номер.
– Привет, – она почти сразу же снимает трубку.
– Привет, – вторю ей. – Всё в порядке?
– Уфф, – вздыхает она. – Уже практически всё уладили. Оказывается, произошло возгорание на кухне, одна плита была не выключена и завтра кто-то за это поплатится, – по голосу слышно, что она вымоталась из-за всех этих событий.
– Может, нужна, какая помощь от меня?
– Нет, Ник, всё нормально. Ты и так мне помогаешь, оставшись с Райли дома. Мы с Патриком уже всё здесь уладили, – услышав это имя, у меня автоматически сжимается челюсть. Я бы хотел быть рядом с ней, чтобы во всём разобраться, а не этот ублюдок. Почему-то я не переношу его на дух. Словно он тот, кто пытается у меня украсть внимание Стеллы. «Успокойся, Ник, – говорю себе.– Он просто друг и партнер по бизнесу и ничего более».
– Ты не звонила, и я начал волноваться, – говорю спокойно, стараясь не выдать своего раздражения от упоминания имя Патрика.
– Спасибо, что переживаешь за меня.
– Приезжай скорей, без тебя так холодно спать, – смотрю на пустую половину кровати, на которой всегда спит Стелла, и провожу рукой по простыни.
– Скоро буду, поспи пока, – говорит она тихо-тихо.
– Не смогу. Мне нужно, чтобы ты меня убаюкала. Только ты можешь это сделать, – хнычу как маленький, чувствую, что стал гребанным романтиком. Скоро сам себя перестану узнавать. Но этой женщине я готов говорить нежности и свои искренние чувства двадцать четыре часа в сутки, и никогда не устану.
– Похоже, я прямо сейчас всё брошу и примчусь к тебе, – флиртует она со мной своим сладким голосом.
– Жду – не дождусь, – подыгрываю, желая, чтобы она оказалась рядом со мной прямо сейчас, подальше от этого напыщенного Патрика.
– Скоро буду, милый, – кладет она трубку, не давая мне возможность продолжить наш телефонный флирт. Чёрт возьми, она меня просто невероятно заводит. И, кстати говоря, Стелла крайне редко называет меня не по имени. Эти ее обращения «милый» или «дорогой», которые она произносит своим непревзойденным голосом, затуманивают мой мозг.
Так и не дождавшись Стеллу, я всё же уснул и проснулся только утром, обнаружив её рядом с собой. Решив не будить её после напряженной ночи, я отправился на кухню, чтобы приготовить завтрак.
Я провозился на кухне целый час и, как результат, стол заставлен разной едой: бекон, яичница, блинчики, оладьи. На любой вкус и цвет.
– У нас сегодня просто пир, а не завтрак, – говорит Стелла, когда я поворачиваюсь, неся к столу две чашки кофе, и замираю от неожиданности на месте, пытаясь не расплескать кофе в чашках. И как она так неслышно пробралась на кухню?
– Уф, – выдыхаю я. – Ты меня до чертиков напугала, я чуть кофе не разлил по всему полу, – говорю я.
– После того, что ты приготовил, я бы с удовольствием убралась, даже если бы ты залил полы всей квартиры. Ты – мой герой! – хвалит она меня и быстро целует в щёку.
– Просто было нечем заняться с утра, – скромничаю, усаживаясь за стол напротив нее. – Райли еще спит? – закидываю в рот кусочек хрустящего бекона, который обожаю есть по утрам.
– Уже одевается, – Стелла потягивает черный кофе без сахара. – Райли сказала, что вы ночью ели мороженое. Она пошутила? – смотрит она испытующе на меня. Я, замерев на секунду, продолжаю жевать, не зная, то ли признаться, то ли всё отрицать.