Безымянные

– Небось, ночами самоудовлетворяется, вспоминая твоё ангельское личико!

– Ну и хер с ней. Пусть. Пусть хоть раз в жизни кончит по-человечески.

В последние полгода обрывки таких разговоров регулярно долетали до слуха Риты сквозь приоткрытую дверь магазинчика. А всё, чего она хотела – однажды прийти на работу и не застать здесь того парня. Никогда. Но не потому, что не желала его видеть, а лишь оттого, что вот уже шесть месяцев мечтала только об одном: чтобы тот завязал. Чтобы соскочил, остановился, прекратил рушить свою жизнь, пока это ещё возможно.

– Фу, пошли нахрен отсюда! Вдруг оно заразное…

– Эй, Стив, не хочешь поцеловать свою жабу. А вдруг…

– На хуй иди!

Стив. Стивен. Его зовут Стивен.

С тех пор личное наваждение Риты обрело имя.

Стивен приходил регулярно. В последнее время – практически ежедневно, по нескольку часов зависая в притоне этажом выше и выходя оттуда в полувменяемом состоянии. Он убивал себя настолько стремительно, что у Риты сердце кровью обливалось. Но сказать хоть слово она не смела. Не имела права.

Рождество. Эту пору Рита любила до сих пор. Ей нравилось наблюдать за суетящимися горожанами, бегающими в поисках подарков из одного торгового центра в другой, за счастливо улыбающимися мамашами, неспешно прогуливающимися с колясками по щедро украшенному иллюминацией городу, за крепко держащимися за руки пенсионерами, на чьих лицах так отчётливо читался отпечаток счастливо прожитых лет. А ещё в это время люди настолько были заняты своими делами, что никто не обращал внимания на одинокую девушку с обезображенным лицом.

Славное время.

Она чистила на крыльце снег, иногда возводя взгляд в небо и с удовольствием подставляя лицо под сыплющиеся хлопья, когда у обочины притормозило такси. Одного лишь взгляда на выбирающего из авто Стива хватило, чтобы понять, что он сегодня не в духе.

– Чего вылупилась?! – агрессивно спросил тот, сжимая руки в кулаки. – Застрелиться не хочешь? Таких отстреливать нужно ещё при рождении.

Вот так.

Таким был человек, которого Рита полюбила.

Бросив на неё мимолётный испепеляющий взгляд, Стив влетел в дом.

А Рита… в тот момент, в Сочельник она окончательно разочаровалась и в Стиве, и в любви в целом.

"А чего ты хотела? Калека! Уродина! Надеялась на чудо?! Сама виновата, дурочка! Иди, читай свои книжечки, чудеса только в них" – вертелось в спутанных мыслях, пока дрожащими руками Рита с остервенением отбрасывала снег в стремительно растущий сугроб.

Кое-как успокоившись и с трудом дождавшись конца рабочего дня, она вышла, чтобы спрятать на ночь стоящую на крыльце вывеску, когда увидела выбегающих из дома наркоманов. Всех. Всех, кроме Стива. Нехорошая догадка скользкой гадюкой подползла к самому сердцу…

Разбегаясь, кто куда, они с испуганными глазами едва ли не под машины бросались, унося ноги. Последним выбежал Гарри.

– Нас здесь не было! – выплюнул он в сторону застывшей Риты. – Кому-то ляпнешь – порешу!

Спустя минуту она уже взбегала по ступеням, впервые в жизни оказываясь в наркопритоне. Худшие опасения подтвердились: у Стива передоз.

Скрюченный от непрекращающихся судорог, он лежал на пыльном вонючем ковре в коридоре в луже собственной рвоты. Лежал без сознания.

С трудом поборов охватившееся оцепенение, Рита упала перед ним на колени, приподнимая голову и не давая Стиву захлебнуться рвотными массами. Пальцы скользнули к шее в надежде нащупать пульс, но в ответ столкнулись с тишиной. Пусто. Сердце не билось.

Чертыхнувшись, Рита оттащила Стива с ковра и разорвала на груди рубашку, попутно вспоминая, о чём читала в медицинских журналах или в историях о врачах.

Один. Два. Три.

– Ну же, сукин ты сын! – рычала она, ритмично давя на грудину.

Один. Два. Три.

И тишина.

– Давай же, чтоб тебя…

Один. Два. Три.

– Не смей, слышишь? Не смей!

Один. Два. Три.

Набрав полные лёгкие воздуха, Рита наклонилась и впервые в жизни приникла к единственным в мире губам, о которых когда-либо мечтала, которых когда-либо касалась.

Терпкий, омерзительный привкус чужой рвоты – таким был вкус её первого поцелуя.

Но в тот момент она не задумывалась о происходящем. Всё, чего она хотела, это чтобы чёртов засранец не умер у неё на руках.

Чтобы не умер.

Господи, пусть он останется жив…

Один. Два. Три.

Выдох.

Один. Два. Три.

Выдох.

И так по кругу. Снова и снова. Пока под давящими на грудину ладонями не послышался хруст, а который месяц сводившие с ума глаза не распахнулись, шокировано уставившись на склонившееся над ними лицо.