Понять Молдову. Записки странствующих социологов

Привычка подстраиваться. Под того, кто сильнее. На протяжении веков. Когда правили греки-фанариоты, молдавские бояре вместо того, чтобы договориться вместе – сбросить чужака, они писали кляузы друг на друга, чтобы приблизиться к этому чужаку. XVIII век. (ж., 35+, СМИ)

Мы не привыкли к собственности, мы не умеем ею воспользоваться правильно и грамотно. Земли были раздарены людям, потом они их потеряли, продали. Знаете, откуда это появилось? Это стратегия выживания. Постоянно были набеги. Создавать что-то на долгие века не имело смысла: то татары заберут, то турки, то какие-то авары. Это стратегия быстрого проживания, быстрого воспроизводства, быстро воспользоваться условиями, а дальше будь что будет. Я не планирую на 20 лет вперед, только на 3—4 года – максимум. «А потом видно будет» – вот наш менталитет. Большинство этим руководствуется, даже политические элиты – только до следующих выборов, а долгосрочных стратегий нет. Нет государственного мировоззрения ни на уровне граждан станы, ни на уровне элит. (м., 35+, медиа)

Я по дороге иду, и я вижу: этот молдаванин, этот русский. Различаю их легко. Это выражение лица, выражение глаз. Молдаване неуверенные. Он продает, но не может продать свой товар, ему как-то стыдно. Я не знаю, чего он боится, но он не умеет, не знает, не подготовлен. Русские здесь всегда были из высшего общества, например, администрация, которая была после Второй мировой войны. Молдаване были крестьянами, мы русских сёл не имеем. Это накладывает отпечаток, это провинция. (м., 45+, управление)

…молдаване… их считают и считали вторым классом людей. Они от этого страдают. Они понимают, что их как бы немного недооценивают и используют. С этой проблемой они живут. От этого избавиться не могут. (м., 45+, управление)

Для меня богатство – это быть уверенным, что я смогу обеспечить семью необходимым, обеспечить младшую дочь нужным обучением, пойти вовремя к врачу – такие тривиальные вопросы. Это не всем гарантировано. Это нечеловеческий труд, без уважения. Их слишком сильно обкрадывают, потому что-то, что у них есть, это не то, что у них должно было быть. Скажем так. Они работают намного больше. То, что им остается, это остатки. (м., 45+, управление)

С одной стороны, это хорошо, то, что у нас природные условия. Но, с другой стороны, это не сыграло роль для воспроизводства. Достаток – это чтобы иметь что-то на зиму, чтобы в погребе было. Полный чердак и полный погреб – признак самодостаточности. То есть если у него была одна корова или несколько овец плюс то, что он собирал со своего участка – это был достаток для него. Он не продавал излишек. Это не дало ему развить торговлю или развивать сельское хозяйство. Это страна выживания. (м., 45+, наука)

До 1940 года существовала еврейская торговая инфраструктура. Они были коммерсантами, они закупали у крестьян. Еврей покупал у крестьянина тогда, когда тому нужны были деньги. Еврей из Бельцев приезжал в село и говорил: «Дядя Ион, в этом году виден большой урожай орехов, ты мне продашь, я сейчас тебе ссужу перед Пасхой деньги». На Пасху у нас было принято одевать детей. «Я тебе сейчас даю деньги, а ты осенью мне продашь орехи. Я у тебя покупаю будущую кукурузу» и т. д. То есть он давал ему деньги весной тогда, когда крестьянину они были нужны. А потом осенью он покупал по той цене, которую он диктовал. (м., 65+, наука)

Голодомор был не только на Украине, у нас тоже. Мама говорила, что бабушка рвала траву и варила непонятно что. Кукурузу молола и делала какие-то лепешки, чтобы мы не умерли с голоду. То поколение 40-х годов, которые поднимались, я знаю депутата парламента, он постоянно говорит: «Я не могу забыть тот голод. Я даже сейчас иду в магазин, у меня состояние такое, что я хочу кушать, у меня на подсознании. Я сознательный человек, доктор экономических наук, дошел до депутата, живу нормально, и всё равно на подсознании этот голод». (ж., 45+, управление)

В 40-м году только освободили, только аплодировали на площади, как на следующий день списки были уже готовы – кого депортировать. Вторая депортация – в 46-м году. (м., 45+, наука)

Было несколько волн (депортации). Была волна 13 июня 1941-го – до начала войны, очевидно, Сталин готовился к войне, не знаю как, и он убрал отсюда возможно около 10 тысяч семей… Вторая волна была 6 июля 1949-го. Я уже ее помню и видел. Потом была волна в начале 50-х – депортация крестьян, например, иеговистов. (м., 65+, наука)

Миролюбивость эта в каком-то смысле положительная, а в каком-то смысле негативная из-за той же этнопсихологии фатализма. Но что еще делать этой части народа, этой части земли? Она отделена от родной части Молдавского княжества. Возможностей как-то воспрепятствовать этой повальной миграции, повальному приходу сюда разных этносов не было возможности. Это было причиной молдавского миролюбия и того, что с ними можно было так поэкспериментировать. А потом это дало свой эффект – молдаване привыкли к мультикультурности. Мы до сих пор являемся одной из немногих в мире наций, где более или менее мирно сосуществуют разные этносы. Я не могу сказать, что это плохо. Это хорошо. Но нужно подумать еще о том, что делать дальше. (м., 35+, медиа)

У каждого народа есть своей менталитет и, на мой взгляд, абсолютно этнический. Каждый народ имеет какую-то свою определенную черту характера. Например, немцы очень педантичны, они не очень открыты. Финны, например, очень медлительные, не совсем досконально, но все-таки досконально. Русские как бы открытые, но всегда была агрессивность, с моей точки зрения как историка… Например, итальянцы. Они шумные. Они жестикулируют. Они гостеприимные, веселые и находчивые… У нас особенно в Республике Молдова и вообще молдаван есть черта какой-то жертвенности, безысходности. Вся эта жизнь, историческое развитие страны постоянно это была бедность, какое-то недоедание. У нас создается виноватость – не дай Бог, мы обидим гостя. У нас иногда гостеприимство зашкаливает до маразма. Мне это говорят люди, приезжающие к нам. Какая-то жертвенность, комплекс неполноценности. Мне кажется, вся эта история развития последних 300 лет все-таки влияет как-то на характер. У нас даже есть поговорка. Не знаю, как перевести дословно, но в переводе она означает: «Склоненную голову сабля не рубит». (ж., 45+, наука)

Я верю в то, что Молдова – страна которая процветет. …я работаю, у меня есть свобода, я библиотекарь, у нас есть свобода мысли, свобода слова, не у всех стран такое есть. У нас у большинства есть свои дома, то чего нет в Европе, уверяю, да хоть что-то маленькое, где-то в селе, но это свое. Молдова в этом плане впереди, может, люди об этом не знают. У нас маленькие зарплаты, но могу сказать, что есть цены, с которыми можно жить. (ж., ст., в/о)

Я знаю, что за этот год произойдут перемены. Произойдут перемены в лучшую сторону. Если субъективно, я говорю не за всех, я говорю только за себя, потому что в контексте каких-то объективных факторов я не рассчитываю на то, что стране будет лучше, я думаю, на каждом это отобразится и будет еще хуже. (м., ст., в/о)

…остались люди, которые мало что говорят, потому что они уже устали защищать свои права и ходить на какие-то там демонстрации, кричать там. И они останутся и будут подчиняться и молчать. И будут говорить: «О, у нас хорошо. Дали одну машину в деревню, чтобы врачи там вели прием, ну и слава богу. Спасибо, хорошо». То есть вот такой вот народ. Я не говорю, что мало умный. Это тоже умные люди, хорошие, но они просто устали бороться. (ж., мол., в/о)

…когда у нас есть запал какой-то, и мы упираемся в преграды – у нас времени не хватает. И как только человек поднимается на какой-то уровень, что он может получить через коррупцию какие-то деньги, то он прекращает эту войну. И если ему там финансово комфортно, то все заканчивается. Если все были бы порядочные, что-то бы получилось, а у нас никогда ничего не получается. Потому что у нас, когда кто-то поднимается, то думает, что мне хватит, остальное побоку. У нас никогда и ничего не поменяется. (м., ср., в/о)

Я часто смотрю на наше государство и провожу аналогию: «Государство словно мама, которая не смотрит за своим ребенком, которой наплевать на своего ребенка». То есть мы стараемся любить ее (маму-страну) такой, какая она есть, стараемся что-то делать дома, но ей это не надо, ей все равно, мы ей не нужны. Как будто мама (страна) пытается только воспользоваться нами. (м., ср., с/о)

…От Штефана и по сей день каждый, кто приходит к власти, должен платить, чтобы прийти к власти, это у нас в крови, не изменить. (м., ср., с/о)

Понимаете, видят, что стараются люди выживать как-то, и у нас народ такой, вот само население этой маленькой страны, оно трудоспособное, оно прошло многое. И вот те, наверху, видят, что нагнулся молдаванин – и дальше пашет. На нашем терпении держится страна, потому что они всё равно знают, что наш человек выжмет какие-то деньги в Италии, Испании и что-то будет здесь вкладывать. И они же будут сюда привозить товар. Потому что человек захочет сделать какой-то забор. Возвращаются со временем, ностальгия и семья, поэтому будут пользоваться нами и ломать нас. (м., ср., в/о)

Вот мы и политики сейчас в одной машине, которая застряла в реке, и мы вот люди по одному камню ставим, чтобы эта машина выбралась из грязи, а они там все коррупцией занимаются. А честный человек попал в эту коррупцию и не может оттуда вылезти, потому что его тоже заставят в этой коррупции работать, потому что иначе этот механизм не будет работать. То есть если он себя настолько уважает, то он должен уходить из этой структуры. А структура такая: или ты берешь, или уходишь. (ж., ср., в/о)

…мне кажется, что мы виноваты. Мы безразличны, очень безразличны. Мы не реагируем ни на одно их беззаконие. (ж., ст., с/о)

…вижу будущее оптимистично, но скажу почему. …наш народ Молдовы очень особенный и необычный, говорят специалисты из психологии, социологи. Изъян содержится в комплексе неполноценности, и поэтому не могут найти себя. Специалисты сказали, у молдаван есть этот минус, который они могут перешагнуть, если осмыслят его. Есть эта черта, не у всех, но у большинства. И если перешагнуть этот комплекс, то дела могут улучшиться. (ж., ст., в/о)

Глава III. Повозка странствий Молдовы, ее колеса и седоки

или бочонок Рара нягрэ

В этой главе я опять вернусь к транспортным средствам, на которых народу более всего удобно передвигаться в истории, и расскажу, на чем, по моему мнению, движется Молдова.

Рара нягрэ – это старинный молдавский сорт винограда, сорт, который пережил взлёты и падения, полное забвение и возрождение. Вино из этого сорта – рубиновое, яркое, свежее во вкусе с нотами вишни, сливы, сухофруктов. В настоящее время вино Рара нягрэ переживает второе рождение и набирает популярность после длительного периода забвения.

Лошадь-ресурсы тянет Повозку-страну, в которой едет население страны.

Молдавская крестьянская лошадка совсем небольшая, подчас ростом с пони, но других статей, с тонкими, стройными ногами. Как будто обычную лошадь уменьшили в размерах или одну большую лошадь разделили на две одинаковые, но маленькие.

Она тянет бричку, небольшой, двухколесный экипаж. «Такая бричка была у нашего председателя колхоза, – говорит Мош. – У него там было мягкое сиденье. А когда он напивался, то лошадь сама привозила его к конторе».

Лошадка небольшая. Повозка легкая, тоже небольшая. Мест в повозке совсем немного. Пара, тройка, не больше. Четвертому разве что на подножке и ехать. За места в повозке шла и идет адская борьба.

Повозка двухколесная, потому что стоит только на культуре народной, первой оси Повозки Странствий, второй оси, оси высокой культуры, в молдавской повозке нет или почти нет. Последние ее остатки держатся на труде энтузиастов, которым время от времени говорят, что им, видимо, просто ехать некуда, иначе бы их давно в стране не было.

Отступление

Она была так красива, так романтична, ее красивые руки так артистично взлетали в такт ее словам… Она была так грустна, раздосадована и придавлена происходящим с ней, что мне, несмотря на мою изначально заданную позицию наблюдателя, безумно захотелось ей помочь. Слушая ее ламентации, я, как булгаковская Маргарита, испытала сильное желание просить за нее у сильных мира сего. Маргарита просила Воланда не подавать Фриде платок. Я же должна была просить о том, чтобы Фриду не ставили в такие условия, когда она вынуждена удушить ребенка.

Ее ученики, задушенные нищетой, уезжали. Очередной раз, очередной выпуск уезжал в полном составе, не в силах вынести груз житейских проблем, наваливающихся на бедных людей. Она только-только выучила их, воспитала, выпестовала – и они бросали ее. Ее дело страдало, ансамбль рассыпался, красота исчезала. Я перебирала в голове всех, кого я знаю, но не находила подходящего человека. Маргарите повезло больше, у нее на примете был Воланд.

Я долго думала, к кому же из моих друзей или знакомых я могу обратиться с просьбой помочь ей. И не придумала. У Эксплозии масса своих дел и проблем. Инфлакарата пообещает и тут же переключится на что-то другое. Мош Бэтрын пребывает в статусе мудреца и не хочет ни расширять его, ни проверять. Обратиться было не к кому.

«Балет не нужен…» – горько сетовала она. Не нужен… Вспомнился Скрипач из «Кин-дза-дза», который был не нужен и оставлен в пустыне… Балерины в белых лебединых пачках, с лебедиными перьями на красивых головках, провожали глазами покидающий их звездолет… Сквозь стекло иллюминатора я заглянула в уплывающие от меня серые глаза, и мне стало мучительно стыдно…

Я не смогла остановить ни Фриду, в руках у которой вновь появился платок, ни Аннушку, хронически разливающую масло…

Производители культурного продукта уже больше ориентируются в своем производстве на Румынию и через нее на Европу, чем на Молдову. Как сказал респондент, «unirea для молдавской интеллигенции уже совершилась», имея в виду что румынский и молдавский культурные рынки уже давно соединились. Но была ли это unirea, то есть союз, объединение? На мой взгляд, процесс больше похож на культурную ассимиляцию, когда Мунтения главенствует, когда бухарестское произношение, бухарестские вкусы, бухарестские манеры и привычки становятся единственно правильными и эталонными.

Для читателя, мало погруженного в румыно-молдавский вопрос, я должна напомнить, что румыноязычных государственных образований на большей части исторического периода было два – княжества Валахия и Молдова. Иногда и больше, когда из общего румыноязычного целого выделялись Бессарабия, Буковина и прочие небольшие части, на время переходившие под управление иных государств. Граница между империями часто определяла границу между княжествами и в течение последних веков проходила в самых разных местах, но большей частью по территории княжества Молдова. Каждая война между сильными игроками вела к пересмотру границ в этом регионе. Государство Румыния возникло как попытка объединения двух княжеств в единое государство, оно образовалось в середине XIX века, но нынешняя территория государства Молдовы под именем Бессарабии в него не вошла, оставшись в составе Российской империи. Следующим шагом объединения говорящих на румынском и уже несколько, в силу существования в разных государствах, обособившегося от него молдавском языках, которые, по мнению одних респондентов, вызывающих наше полное уважение, являются одним и тем же языком, но, по мнению других не менее уважаемых нами респондентов, все-таки имеют некие отличия, было присоединение Бессарабии к Румынии в 1918 году. В сороковом, сорок первом и сорок четвертом годах территория между Прутом и Днестром вновь переходила от одного государства к другому, пока в 1992 году не стала отдельным ото всех, независимым государством. Но, поскольку граница и сейчас проходит по территории бывшего княжества Молдова, большая часть исторической Молдовы (и никто не спорит, что область также называется Молдовой и на ее территории живет региональная общность под названием «молдаване») сейчас находится в составе государства Румыния. Меньшая же часть, ранее, в составе Российской империи именовавшаяся Бессарабией, стала сначала Молдавской ССР, а потом государством Республика Молдова[17 - Данное описание схематично. Более детальное описание истории вопроса можно посмотреть в других источниках, например: Кушко А., Таки В. (при участии Грома О.). Бессарабия в составе Российской империи (1812—1917) / Андрей Кушко, Виктор Таки, при участии Олега Грома). – М.: Новое литературное обозрение. 2012. – 400 с.: ил. (Серия «Historica Rossica / Окраины Российской империи»).].

Молдова и Румыния гораздо ближе, чем думает русскоязычный читатель. У людей, живущих в разных государствах, одни и те же герои одной и той же истории, одни и те же литературные классики, поэты и композиторы, воители, крестители и сказители. Это создает определенное напряжение. Российский читатель может его прочувствовать, если он представит себе, что существует некое другое государство, где говорят по-русски, хотя и с резко отличным акцентом, изучают свою историю по «Повести временных лет», считают Александра Невского своим героем, а Пушкина – своим национальным поэтом.

Экономика двух стран почти не связана, поскольку правила ЕС жестко блюдут экономические границы. Около миллиона граждан Молдовы имеют вторые, румынские паспорта.

На мой взгляд, раздвоение одного этноса на два государства произошло неслучайно. Сам ход жизни, бурные отношения с соседями, а также сам крестьянский характер культуры разложили этническое и культурное зерно в две корзины, что было очень мудрым историческим решением, настолько мудрым, что я не стала бы приписывать его одному человеку. Именно две корзины и позволили этносу выжить. Эти государственные образования одновременно тяготели и отталкивались друг от друга, отчаянно конкурируя за территорию, население, статус старшего, право влиять на отношения с соседями и ход истории. Они то разбегались по разным политическим союзам и становились частью разных империй, то пытались объединиться или хотя бы войти в один союз и начать свою собственную игру. Они часто воевали на разных сторонах и даже между собой, предавали, подставляли друг друга, но тут же вспоминали о едином языке, религии и культуре и начинали говорить об объединении. Так было и, на мой взгляд, так будет еще довольно долгое время.

Подобная диалектика – залог сохранения и развития данного этноса. Один язык, одни воители, крестители, сказители, но две страны. Ему так удобно, этому этносу, в двух корзинах.

Это похоже на то, как одна большая семья едет в двух экипажах. На каждой остановке кто-то пересаживается из одной повозки в другую.

Два ли это этноса или один, разделенный на два субэтноса, – они спорят со времен своих первых летописцев[18 - Я имею в виду Мирона Костина и его «Летопись стран Молдавии и Мунтении» и «Истории в польских стихах о Молдове и Стране Мунтенской». См. также: Валентин Бенюк, Эдуард Волков, Виктор Степанюк. Молдавская общественно-политическая мысль (XVI—XIX вв.); Гос. ин-т междунар. отношений Молдовы. – Chisinau: S. n., 2017, с. 26—27.] и будут спорить. Пусть спорят, но без нас. Потому что, придя к некому мнению, убедив нас в нем ценой многих усилий, они могут изменить его на следующий же день, если им это будет выгодно и в очередной раз поможет сохранить физическое и культурное генетическое зерно. А мы останемся в дураках!

В Румынии, что абсолютно естественно, своих, «румынских» молдаван не слишком сильно любят, считая их людьми с менее качественным человеческим капиталом, назовем это так. А попросту ленивыми и склонными к аферам. (Я спрашивала, мне отвечали.) Молдавские районы Румынии беднее, чем прочие районы Румынии, и можно предположить, что они получают меньше средств и внимания управленческого центра. Румынская Молдавия для бухарестских чиновников все равно остается «другой корзиной», в которую они не спешат вкладываться. «Румынских румын» в Молдове также считают людьми с неважным человеческим капиталом, что тоже абсолютно естественно (кто любит конкурентов?), а попросту говорят, что они скользкие и хищные, не соблюдающие договоренностей плохие друзья. (В одной из версий баллады «Миорица» именно мунтенец с трансильванцем убивают молдаванина!)

Тем не менее тренд на слияние имеет место, он всегда имел место, как центробежная сила в стабильной системе уравновешивается центростремительной, и никто в Молдове не спорит, что под влиянием Евросоюза Румыния достигла определенных экономических успехов и что там больше рынок, доступнее ресурсы и легче делать бизнес, учиться, творить и жить в целом.

Сейчас история грузит корзину Валахии, особенно сильно нагружая кофр Мунтении, я бы так сказала.

«Сложно жить молдаванке в Румынии, – говорит мать невесты в фильме Верджилиу Марджиняну (Virgiliu Margineanu) „Свадьба в Бессарабии“. – Все будут смеяться над твоим произношением». Многие молдаване говорили мне о том, что они для румын люди второго сорта.

Я написала Элеватии и прямо спросила ее, что она думает об unirea. Она долго не отвечала. Настолько долго, что я подумала, что задала ей крайне неприятный вопрос и она решила не отвечать. И румыны, и молдаване обычно именно так и поступают в подобных случаях. Но она все-таки ответила: «Я не отвечала, потому что ты задала очень серьезные вопросы, а у меня не хватало душевного спокойствия для единственного ответа. Теперь я постараюсь ответить тебе, но постепенно, по частям». Она так именно и написала – «единственного ответа», что тоже важно в данном контексте. И румыны, и молдаване склонны менять свои ответы в зависимости от ситуации. Элеватия поняла, что я хочу искреннего, последнего ответа, и я его получила: