Осиновая корона

Зачем он сделал это? Шун-Ди покинул племя Лиса несколько лун назад, и с тех пор они не встречались. Он думал, что этого не случится уже никогда, и как-то свыкся с этой мыслью. Значит, так было угодно судьбе и Прародителю…

Несмотря на то, что Лис так долго был с ним рядом – или, говоря честнее, он был рядом с Лисом. И на то, что именно Лис помог ему добыть у драконов-Эсалтарре ту самую Вещь. То, что должно было стать (но не стало) главным доводом в его пользу в глазах Совета. Вещь действительно была великой тайной и великим сокровищем, но Советники не поняли этого и не оценили её.

Они вообще ничего не поняли.

Сердце наконец-то прекратило колотиться, словно у мальчишки-раба, и билось ровно, но Шун-Ди всё равно чувствовал каждый его удар об рёбра. Ниль-Шайх болтал о чём-то новом – и, кажется, он даже что-то отвечал. Минуты тянулись, подобно часам, и Шун-Ди мерещилось, что прошла целая вечность к тому моменту, когда Лис наконец спустился.

Шун-Ди не выдержал и поднялся ему навстречу. Ниль-Шайх удивлённо приподнял брови: любой менестрель, каким бы талантливым он ни был, по статусу гораздо ниже купца… Шун-Ди не собирался ничего объяснять.

– Лис.

– Досточтимый Шун-Ди, – промурлыкал Лис, согнувшись в издевательском поклоне. Он был тонким и гибким, как кошка, и по-прежнему бронзовым от загара. Видеть на нём драпировку заурядной миншийской одежды было крайне непривычно – как и копну рыжевато-золотистых волос, бережно собранную в хвост… Шун-Ди сглотнул слюну, пересилил себя и посмотрел в глаза – янтарно-жёлтые, звериные, с вертикальными щелями-зрачками.

Ниль-Шайх, конечно, не отличается сообразительностью – но неужели даже эти глаза не насторожили его?

– Присаживайся, менестрель. – (Ниль-Шайх небрежно бросил Лису подушку – и не заметил презрительного взгляда, который получил в ответ. Шун-Ди этот взгляд всегда пробирал до костей. Он всё ещё не верил в то, что происходит. Может, хьяна и усталость швырнули его в яркий сон?). – Так вы правда знакомы?

– О да, нам доводилось встречаться, – Лис гортанно протянул это раньше, чем Шун-Ди успел отреагировать. Потом бесшумно сел, скрестив ноги, и водрузил на колено лёгкую лиру кезоррианского образца. Пробежался по струнам пальцами, и Шун-Ди замер от гармоничной вязи звуков, разнёсшейся над прудом… Он смотрел на Лиса, хотя понимал, что это уже до неприличия долго и нужно отвести глаза. Почему в западных землях он ни разу не упомянул, что умеет играть на лире? Или это всего лишь одна из его многочисленных ролей?

– Я… Не ожидал тебя здесь увидеть, – выдавил он. – Значит, ты бывал в наших краях раньше?

Уголки губ Лиса задрожали от улыбки, и он показал глазами на Ниль-Шайха. Шун-Ди сообразил, что неверно задал вопрос. Ниль-Шайх (как и все здесь, видимо) считает Лиса менестрелем из северных королевств.

Менестрелем. О Прародитель, какой же он, Шун-Ди, непоправимый глупец…

– Разумеется, бывал, – Лис ответил ему на гладком миншийском, а затем повторил фразу на кезоррианском и ти’аргском. – Или досточтимый Шун-Ди думал, что я провёл на западе всю жизнь?

Шун-Ди будто придавило этим знанием. Выходит, его догадки не были безосновательными. Когда он познакомился с Лисом в его племени, тот уже побывал здесь, на востоке, уже изведал иные уголки Обетованного… Это многое объясняло.

А ещё неожиданно больно ранило. Сколько ещё всего скрывал от него Лис – вопреки тому, до каких пределов сам Шун-Ди ему открылся?

Ниль-Шайх пытливо переводил взгляд с одного из них на другого, поэтому Лис невозмутимо занялся лирой, подбирая мелодию. Его длинные пальцы очень бережно касались струн – легко и быстро, как он всегда двигался. Нечеловечески легко и быстро.

Шун-Ди вздохнул и решился.

– Ты никогда не говорил мне, – тихо произнёс он на родном языке Лиса. Тот на секунду вскинул на него глаза; обожгло расплавленным золотом, но выражения не прочесть.

– А ты никогда не спрашивал… Что мне сыграть, о Ниль-Шайх? – (Вновь перейдя на миншийское наречие, Лис с насмешливым уважением повернулся к хозяину). – Что-нибудь из песен о Великой войне, может быть? Или о Восстании? Мой голос робеет в присутствии столь славных мужей, как ты и твой друг.

Глаза Ниль-Шайха заблестели от этой лести. Он всегда был на неё падок – даже на не столь тонкую.

– Лучше что-нибудь лёгкое и весёлое: сегодня не время для мрака. Шун-Ди нужно поднять настроение.

Лис склонил золотистую голову.

– Как скажешь, господин мой.

Он немного подумал и начал игривую мелодию, не знакомую Шун-Ди. Пока он не помогал себе голосом, но, наверное, готовился запеть. Его явно увлекли струнные переливы, резкие скачки из высокого в низкое – захватывающе, точно горная река; но Шун-Ди не мог справиться с собой и в том, что играл Лис, искал какое-то послание. Лис сидел так близко – почти как в бесконечном лесу за океаном… Только костра и его соплеменников не хватает. И простой дудочки из тутового дерева – вместо лиры. Невероятно.

– Когда мы сможем встретиться? – спросил он, во второй раз переходя на язык Лиса. Ниль-Шайх недовольно нахмурился от чужих звуков. Шун-Ди знал, что обходиться там с хозяином дома – верх невоспитанности, и… Виновато позволил себе об этом забыть. – Я хочу поговорить. Наедине.

Лис соорудил сложный аккорд и слегка улыбнулся. Блеснули хищные белые зубы – и на секунду Шун-Ди отчаянно пожелал, чтобы Ниль-Шайха здесь не было, а над ними в самом деле шумел лес.

– Через две ночи, полнолуние. Твой сад, – обронил он. Шун-Ди кивнул с облегчением и тревогой одновременно: значит, Лису уже известно, где его дом? Конечно, Рюй – маленький остров, и это нетрудно узнать, но… Всё-таки Лис искал его? Он здесь не просто так, из своей вечной тяги к странствиям? Лис помолчал и вдруг добавил: – Нам надо обсудить Вещь.

У Шун-Ди опять пересохло в горле. Лис ещё не знает, что он отдал с таким трудом добытую Вещь Светлейшему Совету… И будет очень зол, когда узнает.

– Вещь? – переспросил Шун-Ди. Ему надо было убедиться, что они говорят об одном и том же.

Жёлтые глаза Лиса блеснули, а зрачки хищно расширились. Он чуть подался вперёд – и на мгновение похолодевшему Шун-Ди показалось, что он сейчас прямо при Ниль-Шайхе и слугах примет другой облик… Тот, в котором ему обычно было удобнее.

Тот, который так ему шёл.

Но Лис разумно не стал этого делать.

– Вещь, которую ты привёз от нас, – негромко уточнил он. – Драконье яйцо.

ГЛАВА IV

Альсунг, наместничество Ти’арг. Замок Рориглан

– Посмотри-ка… Разве он не чудо?

Тётя Алисия говорила шёпотом, чтобы не разбудить ребёнка. Вместе с ней Уна склонилась над колыбелью и улыбнулась, увидев мирно сопящего малыша. Он казался самым безмятежным существом в мире – со своими сжатыми кулачками и приоткрытым беззубым ртом.

– Точно, – сказала Уна и осторожно сняла руку с резного конька на колыбели. Всю поверхность из отполированного ясеня украшала резьба: в браке тётя не утратила страсти ко всему красивому и чуть странному. – И такой крошечный. По-моему, Горди был больше.

По какому-то негласному соглашению, все в семье звали старшего сына тёти Горди, а не Горо; особенно на этом настаивала мама. При этом она не озвучивала своих мыслей, но на лице у неё было написано: «Не приведите боги, чтобы невинное дитя постигла судьба пьяницы, хама и неудачника».

Тётя вздохнула и опустила полупрозрачный полог. В последнее время она располнела, а по числу морщинок почти догнала отца – но глаза по-прежнему сверкали юной синевой, и чёрные кудри остались чёрными. Рядом с ней Уне было спокойно и безопасно, будто зимним вечером у очага – даже если стоит тёплое лето.

Они приехали в Рориглан вчера вечером; дядя Колмар лично вышел на мост через ров, чтобы их встретить. Росинка под Уной совсем утомилась и к тому же прихрамывала: подъездная дорога к замку шла через густой ельник, была слишком узкой и ухабистой для избалованной лошади. Уна поглаживала её по гриве, утешая, пока дядя Горо обкладывал мужа сестры дружелюбными ругательствами: мол, когда уже займёшься своими дорогами, толстощёкий папаша-лорд?..

Рориглан был раза в два меньше Кинбралана и во много раз уютнее. Уне отвели её постоянную гостевую спальню – с бархатной обивкой на стенах и окном, выходящим на поле и деревушку, жавшуюся к крепостной стене. Судя по тому, что несколько домов были сложены из побелённых камней, а прикрывали их черепичные крыши, крестьянам дяди Колмара жилось отнюдь не плохо. Или, может, дела пошли на лад с заботливой руки тёти Алисии? Она всегда знала, как обойтись с простым людом.

В отличие от матери. И – тем более – от самой Уны…

Уне нравилось, что вокруг так тепло и тихо, что слуги сияют от счастья не меньше дяди Колмара, а на знамёнах замка вышита толстая рыжая белка – герб лордов Рордери. Тётя Алисия не признавала кормилиц, поэтому ей приходилось целыми днями пропадать в детской (где Уна пропала заодно с нею), а ещё недосыпать по ночам. Она радовалась этому, как безумная. Ей ежеминутно казалось, что малыш снова голоден или что ему срочно надо сменить пелёнки – так что служанкам можно было посочувствовать. Мальчик, однако, выглядел спокойным, тянул молоко за троих и редко плакал.

Надолго и громко расплакался он единственный раз – когда Уна взяла его на руки.

Никто не догадался, почему это так заметно расстроило её. Тётя поспешила забрать свою драгоценность и свести всё в шутку, а мама… Мама посмотрела как-то странно. Уна предпочла не предполагать, о чём она подумала в тот момент. Что дочь станет плохой матерью – или что она всё чаще отпугивает детей и животных?..

К подаркам, которыми детская уже и так была завалена, прибавились погремушка с медными колокольчиками (от дяди Горо) и оберег – статуэтка длинноволосой богини Льер (от матери). Погремушка, разумеется, имела больший успех.

Сегодня Уна вернулась в детскую сразу после завтрака – пока мама отправилась проведать четырёхлетнего Горди, на время обделённого родительским вниманием. Как-то нечаянно (или не совсем?..) вышло, что Уна осталась с тётей наедине. И тихо мучилась, размышляя, подходящее ли сейчас время и место, чтобы начать тягостный разговор.

– Альен Рордери, – с любовью выдохнула тётя, поудобнее устраиваясь в кресле возле колыбели. – По-моему, потрясающе звучит.