Её слова Яшке совсем не нравились – от них снова пробежал холодок, вздымая волоски на руках.
– А если бы я знал, где это место?
– Тут тоже два варианта: либо ты туда поедешь скоро, либо по прошлому тоскуешь.
Разговор с ней беспокойство мог разве что усилить, а не наоборот. Яшка пожалел, что заговорил. Воистину: многие знания – многие печали. Где-то он это слышал, не сам придумал – это точно. Но где – не помнил.
Зато он хорошо помнил деревню.
5
Деревня не показалась ни на другой день, ни на третий. Если сначала Яшка никак не мог точно решить, была она или нет, то к среде уже почти убедил себя – это сон.
Но деревня явилась вновь.
Он и глаза опять почесал, и ущипнул себя за руку – прямо в несошедший синяк. Тропа, которая вчера огибала частокол деревьев, снова, обернувшись дорогой, устремлялась вглубь леса.
Яшка ощутил тревожное, азартное предвкушение – точно каскадёр перед новым и сложным трюком. Но не страх, пока не страх. Отметив это, он кивнул сам себе и сказал вслух для пущей храбрости:
– Хватит за нос водить!
Он двинулся прямо к первому дому. Если это не сон, значит, та женщина с жутким лицом должна быть там.
Яшка намерился постучаться, но оказалось, что дверь приоткрыта. Тем не менее, чтобы войти в неё, пришлось приложить усилия: она рассохлась и едва шевелилась в проёме.
Что за дом такой, что внутри как в бане: веники да кадушки? Над ними – ряды полок с банками, на полу – подсолнухи, видно, только сорваны – яркие, свежие.
Пахло травой. Не сушёными травами: дикой лесной травой. Так она пахнет, если свежую размять как следует пальцами, растереть в ладони.
Стол знаком – тот же стол под белой кружевной скатертью, на нём – погасшие свечи. Всё тот же венок, и ладанка свисает на длинной ленте.
Услышав хлопанье крыльев где-то под потолком, Яшка поднял голову. По длинной жёрдочке переминалась сова – чёрноглазая неясыть. Таких разве что на картинке в атласе увидишь – оттуда он её и узнал. Отчего ж она не спала? Разве не положено так ночной хищнице – или совы вовсе не спят?
Холодно вдруг стало, Яшка поёжился.
– Не боишься больше? – спросил за спиной голос одновременно мурлычущий и надтреснуто-старческий.
Яшка вздрогнул от неожиданности, сглотнул, глядя на половицы. Он весь покрылся потом снаружи, и раздражением от собственной трусости – изнутри. Он ведь знал, что тут живёт та женщина – всего лишь женщина, хоть и изуродованная! – так отчего же никак не мог обернуться?
– А на днях тебе здесь не понравилось, – голос – вполне дружелюбный – звучал уже впереди и казался совсем молодым. Теперь он журчал как весёлый ручей.
Яшка заставил себя поднять глаза. Перед ним стояла девчонка – ровесница, или, может, старше на год-два. Лёгкий румянец на щеках, светлые глаза насмешливы, как у Любки, а одета и причёсана нелепо. Волосы убраны в высокую косу, уложенную на темени восьмёркой. Платье голубое с оборками, до самого полу длиной – такое только в учебниках на картинках с буржуями и увидишь. Небось, выудила из бабкиного сундука.
Хотя Яшка и не успел особо разглядеть ту ужасную женщину, но и виденного достаточно, чтобы отметить явное сходство. Дочь или сестра.
Девчонка приветливо улыбнулась, села на лавку, и, подняв с пола подсолнух, принялась лущить его прямо на скатерть. Из-под стола, лениво потягиваясь, вышла чёрно-белая собака: один глаз на чёрном, другой на белом. Зевнула, равнодушно взглянула на Яшку и примостилась у лавки.
Солнце светило в окна, покрытые паутиной. Не осталось следа от недавнего холода.
– Ты кто? – осмелел Яшка.
– А ты? – отодвигая со лба выбившиеся волосы, рассмеялась девчонка. Пальцы у неё длинные и тонкие, руки красивые. Совсем не рабочие, ни намёка на трудовые мозоли. Но двигались они ловко. – Ты – гость, тебе и представляться.
– Яшка. Из ближней деревни, Красная горка.
Она кивнула, продолжая споро лущить подсолнух.
– А я Лиза. Хорошо, что снова зашёл. Мне тут бывает одиноко.
Второй раз сказала про прежний визит: выходит, точно видела Яшкино позорное бегство. Стало очень неловко.
– Одиноко? Разве ты не с мамой живёшь?
– Нет. Пока я здесь одна.
– Но я видел тут женщину…
Лиза пожала плечами.
– Сейчас в деревне больше никого нет. Ты не мог видеть кого-то, кроме меня – а меня почему-то напугался.
Яшка промолчал. Что тут сказать? Не говорить же, что Лиза показалась ему гораздо старше, а, главное, чудовищно безобразной. Однако, если не шутит – и это в самом деле была она – значит, у него, и правда, с головой нелады.
– Садись, – хозяйка указала глазами на табуретку напротив лавки.
Яшка сел. Тоже поднял подсолнух и принялся семечки выбирать. Вроде как надо что-то делать, раз пришёл, да и занять себя – когда руки при деле, и в голове меньше волнений.
– И как у вас там, в Красной горке? – спросила Лиза. Так, между делом: как будто они давно хорошо знакомы, а сейчас он просто в гости заглянул.
– Да как всегда, – пожав плечами, он непроизвольно ответил в тон. – А у вас отчего тут пусто? Где все?
– Уже скоро вернутся, – улыбнулась Лиза.
Помолчали.
– Густо у вас подсолнухов в этом году, – смущённо сказал Яшка.
Он столько хотел узнать у жительницы деревни – а теперь ничего не приходило на ум.
– Да. Хороший год.
Снова тишина, но не гнетущая, не нервная, не виноватая, как бывает после ссоры с отцом или матерью, когда они разговаривать не хотят. Это другая была тишина: приветливо-выжидающая.
– И сложно ж найти вашу деревню, – выдохнул Яшка.
– А ты, как получается, искал?
Яшка смутился, потупился. Лиза опять рассмеялась – широко, открыто, искренне. И разговор в свои руки взяла. Он сразу потёк рекой.