Улитка в тарелке

– Но разве мы что-нибудь сделали, чтобы эти подонки лишились власти?

Неда беспомощно вздохнула:

– Да что мы могли? Дрим, мы заботимся об этих несчастных детях. Разве это мало? Мы любим их!

– Любим?! – он опять захохотал, забыв о раскрытом окне. – Да Руледу всю перекашивает, когда чья-нибудь морщинистая ручка невзначай коснется ее! Только невзначай, осознанно прижаться к ней никому из них и в голову не придет. Она расхаживает между ними, словно опутанная колючей про волокой.

– Я уже подумывала заменить ее, – пробормотала Неда. – Но это не так просто. До сих пор такого не случалось, все мы с ними с самого начала. Как можно объяснить детям появление нового человека? Откуда он взялся, если по нашей версии людей, кроме нас, вообще нет?

– А мы – люди? – спросил Дрим.

Пропустив его вопрос, Неда устало продолжила:

– А Руледа… Наверное, у нее просто кончилось терпение. Ты же сам знаешь, чего это стоит: постоянно держать себя под контролем, следить буквально за каждым своим словом! Чтобы даже не намекнуть им на то, о чем знать не положено. Она не рассчитала свои силы. Молодость проходит… В студенчестве мы все были энтузиастами. Кучка идеалистов, ненавидящих телевидение и мечтающих о единении с природой. Двенадцать лет единения – это ведь немало, а?

– Ей недолго осталось мучиться, – тускло отозвался Дрим. – По общечеловеческим нормам любому из них уже далеко за семьдесят.

«Семьдесят – чего? – попыталась угадать Мира. – Не килограмм же… А ростом мы все намного больше семидесяти сантиметров. Я уже почти метр шестьдесят! Не совсем еще, но…»

– Пойду я, пожалуй, – сказала Неда. – Уже совсем поздно. Что случилось с тобой сегодня?

Дрим откликнулся не сразу:

– Да в общем-то и ничего… Я увидел во сне море.

«Что такое – море?» – замерла Мира.

– Оно было до того синим, что просто дух захватывало. А у берега совсем зеленым. Живым.

От восторга у нее быстро и сладко заколотилось в груди: «Так это… Море! Вот как называется эта вода… И ему она тоже снилась! Вот это да…»

– Я проснулся и подумал, что никто из них этого не увидит.

– Ты подумал о Мире…

– Когда произносишь в этом падеже, не поймешь, о чем идет речь – о девочке или о том, где мы жили…

«Я тоже хочу туда, – волнуясь все больше, сказала себе Мира. – Почему мне нельзя туда? А когда вырастем, то уже будет можно? Почему же тогда воспитатели здесь?»

– Нам остается только смириться, Дрим.

– Но я не могу с этим смириться! – чуть ли не по слогам прокричал он. – Это… неестественно, понимаешь? Это противоречит всему устройству мира!

Неда печально подтвердила:

– Так и есть. Только что теперь сделаешь?

– Что-то можно… – сказал Дрим почти умоляюще.

– Уже нет… Поздно. Остались считанные недели.

– Только до окончания нашего контракта! Но там указано, что это лишь, если… если это случится со всеми…

До Миры долетел чей-то вздох, наверное, Неды, потому что она заговорила:

– Ты же знаешь, с определенного возраста… процесс идет все быстрее.

– Но почему недели? Разве что-то меняется? Я не заметил. Хотя бы месяцы!

– Это в лучшем случае. Но ведь не всем суждено быть долгожителями.

Больше не слушая их, девочка тоскливо повторила про себя: «Я хочу туда. Там – море…»

Она пропустила, когда Неда успела проститься, и услышала только, как открылась дверь. Чудом не вскрикнув и не бросившись наутек, Мира бесшумно попятилась и укрылась за углом дома. Страдающие бессонницей кузнечики от нечего делать заглушали ее дыхание, хотя вряд ли Неда стала бы прислушиваться. На крыльце она потянулась и громко, с облегчением вздохнула.

– Хорошо! – сказала Неда с непонятным девочке вызовом. – Сколько трагедий происходит на Земле – Боже мой! А такие вот ночи все еще случаются. И разноцветные закаты. И пузыри от дождя. И радуга. И первый снег.

– Это не доказывает, что мы вправе поганить этот мир еще больше, раз он так стойко держится.

Мире показалось, что голос Дрима прозвучал в темноте, как молния. Если бы, конечно, она могла звучать… С раскатом грома это не имело бы ничего общего.

– Придется смириться, Дрим, – печально сказала Неда. – Ничего другого просто-напросто не остается.

– Ты уже говорила о смирении. Я и сам ищу его в себе… Но его нет, понимаешь?

– Наверное, ему учатся.

– После. Но не – до!

Этот звук так и завис в тишине, которую ни один из них уже не решился наполнить словами. Он стал последним и вместе с тем прозвучал той нотой, с которой все начинается. Мира не знала нот, но интуитивно почувствовала, что этот загадочный разговор не может вот так кончиться. И что, наверное, сейчас каждый продолжает его про себя и так же начинает горячиться, споря с самим собой.

На всякий случай она подождала немного, поглядывая на звезды, которые теперь стали казаться совсем другими. Оказывается, они видели гораздо больше, чем она думала и могла представить. Может быть, даже море…

«Если только Дрим говорил о той же воде, – встревожилась она. – А если есть еще что-то такое же… сине-зеленое… Живое. Почему они скрывали от нас? Вот была бы я постарше, хоть поняла бы, о чем они говорили!»

Эта досада на свой возраст была в Мире всегда, сколько она себя помнила. Иногда она мечтала найти календарь своей жизни (ведь бывают же календари года!) и разом выдернуть целую пачку листков. Разве это не приблизило бы ее к Дриму? Только бы его календарь никто не тронул…

Ей опять стало обидно: «Но ведь он обманул меня! Он всегда говорил, что за Стеной ничего нет, кроме пропасти. Почему? Как он мог?»

В какой-то момент она рассердилась настолько, что чуть не вернулась к его домику и не ворвалась внутрь, чтобы с криком потребовать объяснений. Но успела сообразить: если станет известно, что она знает о мире за Стеной, то взрослые сделают все, чтобы не пустить ее туда. Раз не пускали до сих пор… Была какая-то причина, почему они так поступали, только в одиночку Мира не могла найти ее.

И в одиночку отправляться за Стену было страшновато. Хотя Руледа и называла Миру «индивидуалисткой» (девочка уже выяснила у Дрима, что это значит), и ей действительно быстро надоедало делать все вместе со всеми, но такую грандиозную вылазку она не могла предпринять без помощи. Хотя бы без помощи Эви… «Струсит», – подумала она с сомнением, и тут же отголосок стыда ожегом прошелся по сердцу. Этот мальчишка был ее единственным другом, а Дрим учил, что о друзьях нельзя говорить плохо. Особенно про себя, когда они не слышат.

Ей так хотелось разбудить Эви немедленно, вытащить его из постели бормочущего, с подкашивающимися ногами и сунуть головой под кран, чтоб поскорее проснулся, что Мира решила не следить больше за Дримом. Все равно, не станет же он теперь разговаривать вслух с самим собой! А она уже услышала столько, что это переварить бы…

– Если я его не разбужу, то меня разорвет на части, – бормотала Мира, перебегая от дерева к дереву.

Это оказывалась то шершавая сосна, к которой лучше не прижиматься, не то сухая кора может и зашуршать, выдав девочку… То холодноватая береза, к которой, наоборот, хотелось прижаться потеснее…