Приснись

– Кому на хрен нужны эти бирюльки? А с гитарой хоть по электричкам сможешь зарабатывать!

В жизни не встречала человека, желающего своему сыну такого конкретного будущего… И, кстати, электрички у нас не ходят.

Пальцы у Мишки ловкие, быстрые, но одно это не поможет ему в совершенстве овладеть гитарой, которую он ненавидит.

– Достаточно, – прошу я.

Мне больно за них обоих.

Симпатичное Мишкино личико уныло обвисло, безнадежность давит на его плечи, зудит в кончиках пальцев, стертых о струны. Он смотрит на меня взглядом каторжника, у которого впереди еще целая бездна мучений.

– Хочешь, я еще раз поговорю с твоим папой?

– А смысл? – откликается он по-взрослому. – Разве мой папа кого-то послушает?

– Я учитель. Ко мне он должен прислушаться.

Миша издает невнятный звук, похожий на «пф-ф», выражая крайнюю степень падения учительского авторитета в обществе. И возразить на это нечего… Но я уже знаю, что не сдамся, ведь меня ничуть не привлекает роль мучителя этого ребенка. Я не могу заставить ученика полюбить гитару, хотя сама с ней не расстаюсь и даже спать укладываю рядом, как любимую дочь. Единственную.

Мишка со стариковской угрюмостью смотрит в пол. Такое выражение я не раз замечала у постояльцев дома престарелых, куда раз в неделю захожу просто поиграть. Разумеется, бесплатно. Мне нравится наблюдать, как их лица светлеют, омытые паутинными волнами музыки, но с Мишкой этот номер не проходит. Он терпеть не может мой инструмент… При этом я ничуть не сомневаюсь: если б Миша Кравцов познакомился с гитарой как слушатель, то открыл бы сердце ее колдовским переборам. Неправильность была в самой их встрече…

– Хорошо, что я выбрала гитару, а не твой контрабас. С ним мы могли бы мериться бедрами! И зрители мысленно прикидывали бы: у кого из нас больше объем?

Моя коллега, преподаватель по классу виолончели и контрабаса, откликается смехом, точно зная, что не обидит меня. С Ниной мы работаем в музыкальной школе уже лет десять, и у нее было время убедиться: я не притворяюсь такой.

– Ой, Женька, ты как скажешь… По кофейку?

Как Нине удалось раскрутить нашего нового директора на хорошую кофемашину, до сих пор остается загадкой даже для меня. Хотя с длиной ног как у Джулии Робертс и похожей улыбкой, думаю, это не составило ей труда. У меня от кинозвезд, пожалуй, только нос, как у Барбары Стрейзанд, которую я, понятное дело, обожаю… В шестнадцать лет я часто повторяла себе: уж если она с таким носом стала кинозвездой, то мне не составит труда одолеть жизнь обычного человека. Сейчас я больше не нуждаюсь в подобном самовнушении, ведь выжить мне уже практически удалось.

И знаете, что самое поразительное? Я обожаю этот мир!

* * *

Ненавижу этот мир.

Родился я с этой ненавистью в мире, лишенном солнца. Вы в курсе, что в Москве двести пасмурных дней в году? С детства низкое небо осыпало меня серыми хлопьями уныния, вот почему то и дело тянет взвыть – я постепенно превращаюсь в волка.

Или я рос обычным мальчишкой до того момента, когда пошел гигантский град? До сих пор слышу, как он стучит по окну, через которое, вскарабкавшись на подоконник, я следил, как «Скорая» увозила маму. Какие слова он выбивал? Или только одно-единственное? Мне до сих пор трудно выговаривать его даже мысленно… Только будь я проклят, если кому-нибудь в этом признаюсь!

Отчим тогда не поехал с ней, в те годы еще не вошло в моду, чтобы мужья присутствовали при родах. Наверное, поэтому у меня застряло в памяти: Коновалов не спас ее. Сволочь.

Градины, похожие на ледяные пули, изрешетили мамино тело, и она истекла кровью.

Так и не сказав мне ни слова, Коновалов напился вечером, а утром за мной приехал мой родной отец. Такие машины, как у него, никогда не появлялись в нашем дворе, и поглазеть на «шикарную тачку» сбежались все окрестные пацаны. В другой день это стало бы источником ликования, но тогда я не чувствовал ничего. Я весь целиком был онемевшим, как отсиженная нога. Колоть стало позднее…

Еще в подъезде папа взял меня за руку, видно, по мне не было похоже, что я самостоятельно доберусь да машины, но я машинально вырвал ее. Еще не хватало, чтобы на глазах у пацанов меня вывели во двор, как малыша. Кажется, он понял. Открыл передо мной дверцу, и это было уже совсем другое дело, как будто это я хозяин роскошного автомобиля.

Раздался стон:

– Ма-акс! Это твоя?!

Я кивнул. Как мне представлялось, сделал это с достоинством, а как там вышло – черт его знает! Кто-то из моих друзей, теперь уже бывших, запулил снежком вслед нашему автомобилю, но не добросил. Почему-то это запомнилось…

– Мы едем к маме? – спросил я отца, когда он сел рядом со мной – за рулем был его личный водитель.

Он замялся, отведя глаза, такие же, как у меня, – серые с синевой, в узорчатых радужках все пытаются что-то прочесть… И пробормотал:

– Сынок, ты поедешь со мной. Ты же не против?

Помню, как я обрадовался, ведь обычно папа забирал меня по воскресеньям, а сегодня был только четверг. С тех пор я ненавижу четверги.

– В Сокольниках погуляем? Или на ВДНХ?

Он вздохнул:

– Конечно. Где-нибудь… Но сначала…

И только тогда я сообразил, точно открутив действие немного назад: отец вынес большую спортивную сумку, которую водитель поставил в багажник. До меня дошло, что мы забрали всю мою одежду. Зачем? И почему он велел упаковать в большой пакет мои любимые конструкторы? Похоже, я был туповат в семь лет.

Странно, я отлично помню этот невнятный момент моего переезда к отцу, но совершенно забыл, как именно он объяснил мне, что мамы больше нет. Какие слова подобрал? Представляю, как ему было тошно… Ведь он любил ее, я сам слышал, как мама со смехом говорила кому-то по телефону, что «бывший» до сих пор надеется нас вернуть. Нас обоих.

– Ну ты представляешь? Три года как развелись! Ведь женился уже, а все не может успокоиться, что я предпочла ему Коновалова.

Почему ей нравилось звать второго мужа по фамилии? Не так уж она благозвучна… А учитывая, что мама погибла в руках врача, хоть и совсем другого коновала, приобретает еще и зловещий оттенок. Наша с папой фамилия Оленин куда красивее, но его мама называла только безликим «бывшим».

С трудом укладывается в голове, что я уже ровесник его тогдашнего, ведь он стал отцом, едва окончив институт. А у меня семья и дети – только в перспективных планах, весьма смутных… Мне же удастся зачать ребенка лет в пятьдесят?

Мой батя, как я зову его за глаза, и его вторая жена Ольга – лучшие люди в моей жизни. Если б не они, я вырос бы еще большей скотиной… Впрочем, многие считают меня отличным парнем, перечисляя в уме банальный набор: красив, умен, богат… Последнее наверняка становится первым в сознании девушек, которых я время от времени привожу из клубов в новенькую квартиру, подаренную отцом на тридцатилетие.

Одна из них проснулась сейчас рядом со мной. Господи, помоги мне вспомнить ее имя! Впрочем, через час я снова забуду его, и уже навсегда, как и ее саму, неотличимую от десятков других длинноволосых блондинок.

Но сейчас ее голос тонкими иглами впился в мой страдающий от похмелья мозг:

– Котик, ты сваришь кофе?

Почему они все так противно растягивают слова?! Это кажется им милым? «Котик» с удовольствием выел бы сейчас ее мозг, смачно почавкивая, только вряд ли он обнаружится в этой изящной черепной коробке…

Моя собственная готова взорваться от боли. Большие пальцы уже нащупали точки в основании черепа, которые нужно давить изо всех сил, чтобы заглушить болью еще большую. Этому научил меня врач, с которым мы пили в каком-то кабаке. За последние годы его совет стал самым полезным из всего бурного потока информации, который обрушивается на нас, как только мы спросонья берем в руки телефон.

Пока я со свирепым выражением давил на скрытые точки, безымянная блондинка сползла с постели и скрылась в ванной. Лучше бы в подъезде, но и это уже неплохо. Своего кофе она так и не дождалась, но я не обижу ее, останется довольна. Правда, хоть убей не помню: заслужила ли она свой гонорар? Но это, как говорится, мои проблемы… Пить надо меньше. Надо меньше пить! Все же смотрели тот легендарный фильм?

– Макс, ты отвезешь меня?

Кажется, я задремал, пока она смывала с кожи следы моего существования. И даже успел ухватить обрывок странного сна, будто уже виденного или… Не знаю. Может, мне просто знакома эта смешная девчонка, похожая на веселого слоника? Я толком и не помню тех, с кем учился в школе и в институте… Была она среди них? И с чего вдруг приснилась? Такая точно не из тех, о ком можно грезить ночами…

– Не могу, – простонал я, изображая еще большие страдания, чем испытывал на самом деле. – Вызови такси. Деньги в шкатулке на столе.

Я всегда готовил их заранее перед тем, как отправиться в клуб, уже зная, как будут развиваться события.