Папа для сладкой Булочки

Отпиваю по глоточку тёплый чай, а найдёныш кормит меня с рук. Моё счастье пахнет печёными яблоками. Наше счастье. Потому что лицо найдёныша тоже светится от радости, а Булочка смотрит на нас и довольно гулит.

***

Ярослав

Играю у окна с рыжим хомяком. У меня нехорошие ассоциации с этим цветом. Солнечное утро кануло в небытие, возвращая меня в суровую действительность. Метель разогнала с детской площадки мамаш с детворой. Двор вымер, если не считать забуксовавшую старенькую бэху у трансформаторной будки. Четверть часа она пытается выбраться из снежного плена. У подъездов громоздятся сугробы. Один их них мог бы вчера стать моей могилой, если бы не Кира и её милая бабушка. Как страшно вдруг лишиться прошлого. Что произошло со мной? Я не запойный алкоголик однозначно. Похмелиться желания нет. Как я попал в этот двор? Что это за район? Это точно окраина города… Какого города? Как всё запущено! Меня выкинули из машины, или я сам сюда приполз? Почему на мне чужая одежда? Мысли текут лениво, перебивая друг друга.

Мне не хочется уезжать от Киры. Рядом с ней уютно. Мне нужно просто отлежаться. Голова гудит, тело ломит, а от мыслей о бесплатной медицине совсем нехорошо. В больницу, как и в милицию, обращаться без документов бессмысленно. Я человек без лица… Кто-то лишил меня всего и бросил на улице замерзать. Предположим, я не выжил. Что бы со мной стало? Хорошо если бы нашли тело до весны. Впрочем, какая разница? Свезли бы в морг и, не опознав, похоронили бы как бродягу.

Водитель бэхи разжился лопатой и наконец-то выехал с парковки. Во двор боязливо вползла другая колымага и тут же заняла освободившееся место. Закрываю глаза. А я умею водить машину? Кнопка стартера, нажать на тормоз, включить передачу, газ. Умею. Почему я не могу так же легко вспомнить остальное? Голова кружится, и я усаживаюсь в кресло. Мои спасительницы твёрдо намерены отторпедировать меня к врачам.

Баба Шура у гладильной доски шипит утюгом по моим влажным брюкам и приговаривает:

– В мокром нельзя ему ехать. Застудит хозяйство, а то вообще сляжет с воспалением лёгких.

– Нужно было на батарею ночью повесить, – Кира расстроенно вертит в руках здоровенную куртку милитари в застарелых масляных пятнах.

Совершенно точно: добровольно не надел бы на себя такой наряд. Апельсиновые шаровары и то приличнее.

– Кир, можно я просто отлежусь у тебя? – Я готов остаться жить в этом кресле. – Не выгоняй меня, пожалуйста.

– Никто тебя не выгоняет. – Кира подмигивает мне и пристраивает куртку на батарею. – Но тебе нужно обследоваться. Я скорую вызову! Пусть тебя для начала врач хотя бы просто осмотрит.

Кира хватает телефон и пристраивается возле меня на подлокотнике кресла. Мне хочется погладить её острые коленки, обтянутые голубыми джинсами. По Кире не скажешь, что она недавно рожала. Её немного выдаёт мягкий животик, но только когда она раздета. До сих пор стыдно, что я вчера Киру так нахватил на кухне. И в то же время это самые приятные воспоминания в моей жизни. С улыбкой наблюдаю за Кирой.