
Против течения на велосипеде
Маршрут на сегодня не окончен: после обеда группа туристов отправилась на «Видовку» – гора, с которой открывается потрясающий обзор на озёра Светлое и Золотарное, что устроилось у самого подножия. Инструктор рассказал, что раньше Светлое называлось «Святым»: если смотреть на него сверху, то в очертаниях озера можно увидеть купол церкви. Ничего удивительного, что большевистская власть не оставила это название. Но по сей день, если подняться высоко-высоко, можно увидеть среди густого хвойного леса, что взбирается на покатые горы, огромный купол этого озера, излучающего спокойствие, свет и какую-то необъяснимую, невидимую силу. И тот, кому посчастливится созерцать всё это, проникнувшись тишиной и гармонией здешних мест, наверное, не сможет не вспомнить о боге. А ещё отсюда видно, как горит тайга. Чёрные клубы дыма поднимаются над макушками столетних елей, сосен, кедров, уничтожая всё живое. В небе сделал круг вертолёт, видимо, фиксируя площадь, охваченную огнём. Полетал да исчез. В это лето задыхается в дыме наша Россия: полыхает родная Сибирь, и Дальний Восток, и Алтай.
Показалось, что шли долго. Несмотря на то, что из одежды на нас лишь майки и шорты, очень жарко, щёки горят, а пить хочется постоянно. Инструктор не рекомендовал пить при подъёме, потому что сейчас наши сосуды похожи на раскалённые печки, которые недовольно зашипят, если брызнуть на них водой. А сердце бежит впереди меня, отчаянно барабаня в голове и ушах. Уже сейчас, в первый день похода, я поняла, что моих тренировок в городе было недостаточно. Бег к «раненым солдатам» на шесть-семь километров по ровным дорожкам парка и набережной – это, конечно, неплохо, но всё-таки слишком мало, чтобы идти в Саяны. Что ж, недостающую физическую подготовку мне придётся компенсировать упорством и волей. Здесь, в горах, понимаешь, что совсем неважно, сколько у тебя сбережений на банковской карте, какую должность ты занимаешь, и какой автомобиль ждёт тебя на парковке. Здесь ты остаёшься наедине с самим собой. Есть только горы и бесконечное небо над ними. И нужно действительно хотеть подняться, быть предельно честным с собой и рассчитывать лишь на свои силы. И даже твоё огромное желание ещё не гарантирует встречи с вершиной. И именно там, Наверху, посмотрят на тебя и решат: пропустить или учинить грозу, тогда непогода отрежет все пути. Но погода нас миловала: к вечеру на чёрном небе загорелись яркие огромные звёзды. Значит, и завтра будет ясно!
Группа вернулась с «Видовки» уставшая и голодная. Быстро поужинав, мы с Жекой взяли вёдра и отправились вниз к озеру за водой. Женя подняла коромысло. Никогда ещё нам не доводилось носить воду таким способом. Сейчас это кажется чем-то удивительным, а раньше без коромысла невозможно было и представить крестьянский быт. Несколько десятилетий назад молоденькая девчонка Аня, тогда ещё не знавшая, что станет нашей бабушкой, к концу лета протирала до дыр коромыслом ситцевое платье на плечах: воду приходилось носить каждый день по несколько раз, а платье-то шилось одно на всё лето.
Тропа от берега Светлого круто поднималась к лагерю через камни, корни, кочки. Мы принесли четыре ведра чистейшей холодной воды наверх и даже подогрели на костре в кухне. Поодаль от палаточного лагеря под раскидистыми ветвями елей притаилась русская баня, сложенная из кедровых брёвен. Но в этот день её никто не топил, а значит, будем довольствоваться малым: в нашем распоряжении лишь скромная помывочная – небольшая палатка без днища и крыши, скорее похожая на ширму, где можно вылить на уставшее тело несколько ковшей воды, без пара, веников и прочих излишеств.
После заката температура в горах резко падает. Уже и не верится, что днём мы шагали на «Видовку» по жаре, ведь теперь нас трясло от холода в тесной сырой «душевой», по мокрым спинам бежали мурашки и плечи будто бы сами поднимались к ушам.
– Жека, этот шампунь точно для людей? – при тусклом свете небольшого карманного фонарика, который мы подвесили на стене палатки-«душевой», я старалась разглядеть этикетку на бутылке. – Ты где его купила, не в зоомагазине, случайно?
– Не, в нашем универсаме. Это дегтярный шампунь, – успокаивает Женька. – Я уже не успевала выбирать, взяла какой был.
– А мы не облысеем? Воняет, как собачий, – не унималась я.
– Аха! Может, наоборот, покроемся густой шерстью! Завтра увидим! – Жека понюхала открытую бутылку и сморщила нос.
Надев шапки, и наглухо застегнув синтепоновые куртки, мы устроились на биваке у костра в кругу остальных участников похода.
– Завтра идём на перевал «Мраморный», надо хорошо выспаться, – предупредил инструктор Вадим Михайлович.
– Вадим Михайлович, а медведи тут есть? – тихим голосом, не то смущаясь, не то сомневаясь в уместности вопроса, поинтересовалась хрупкая женщина, укутанная в большой дутый жилет с капюшоном.
– Конечно, есть. Медведи – это обычные обитатели Саян, здесь мы у них в гостях. Но встретить медведя – большая удача. Главное, не привлекать зверя самим. Нужно правильно себя вести, не выбрасывать остатки пищи на тропе, не хранить еду в палатках, и тогда всё будет хорошо, – пообещал инструктор.
На биваке в общем кругу сидел долговязый парень лет четырнадцати, уши его лопухами торчали из-под кепки, широкие крылья носа, лоб и щёки усыпаны воспалёнными прыщами, что заметно даже при слабом свете догорающего костра. Весь он такой нескладный, какими только бывают люди в непростой период пубертата. И одновременно этот ребёнок-подросток кажется обаятельным, светится в нём особенная искра. Стоило ему лишь начать рассказывать историю, как люди, словно мотыльки, слетелись к нему, прислушиваясь.
– Вот помню, в прошлом году здесь случай был, – начал молодой рассказчик с серьёзным видом бывалого, с удовольствием потягивая горячий чай и громко швыркая. Тут же сидящие у костра повернули к нему головы. – Собрались мы с мужиками за перевал. Идём, значит, а тут! Тут из леса прямо на нас медведь бежит!
Женщины так и ахнули в голос, съёжились, а рассказчик продолжал:
– Бежит он, здоровый такой, лохматый! Догоняет, лапами машет и матерится-ааа!.... Орёт: «Мужики-и-и! Есть закурить?».
Мы с Женькой и все сидящие на биваке расхохотались, а хрупкая женщина в большом жилете растерянно округлила глаза и спросила уже практически шёпотом:
– Правда?…
Тут мы снова залились смехом, и самый суровый старый медведь в Ергаках, устроившийся на ночлег в ельнике за лагерем, снисходительно улыбнулся.
Первый вечер у костра был посвящён знакомству участников. Только мы с Женей и ещё пара туристов приехали в Ергаки издалека, все остальные были красноярцами и удивлялись, как нас сюда занесло. Выделялась из всех участников сплочённая шумная команда женщин-йогов, которые отправились в поход ввосьмером, все они были мамами, дома их ждали дети и мужья. В приветственной речи группа йогов заявила, что их цель в Ергаках – «единение с природой и созерцание прекрасного». Инструкторы лагеря в своей внетуристической жизни педагоги и бывшие геологи. Наполненные, отзывчивые, добрые люди, так точно подобравшиеся друг к другу, словно пазлы единой картинки, пришлись они мне по душе, с ними приятно разговаривать, жить рядом, идти к вершине. Утром всех участников похода инструкторы настойчиво пригласили на зарядку: похоже, её не избежать. Эта традиция очень напомнила мне летний загородный лагерь для школьников. Мы с Жекой явились на большую поляну, где собрались люди весьма забавного вида: заспанные, зевающие, с торчащими вихрами волос на головах, некоторые одеты в домашние пижамы. И мы пополнили их ряды. Только директор лагеря Альберт Валерьевич, который был ведущим зарядки, выглядел бодро и радостно. Похоже, он единственный, кто осознавал всю значимость происходящего.
– А теперь наклончики! Формируем внутреннюю улыбку, друзья! – Альберт Валерьевич показывал упражнения, и все остальные честно старались повторить. – Кто знает, как кричит Кинг-Конг? Аа-а-а-а-а-а!
Директор лагеря застучал обоими кулаками по выпяченной груди, извергая дикий рёв. Криками разъярённых кингконгов оканчивалась зарядка, когда двадцать взрослых человек на просторной зелёной поляне колотили себя в грудь и орали что есть силы, на одном выдохе, взрывая тишину утра. Казалось, сейчас пошатнутся горы и запустят в нас снежной лавиной. Но горы сохраняли свой покой, зеркальная гладь Светлого тоже оставалась недвижимой, и речка Тушканчик не собиралась поворачивать вспять. С зарядки все уходили с улыбками. Потом повар застучал половником по металлической крышке от огромной кастрюли, сигнализируя: завтрак готов, пожалуйте к столу! Сегодня нас ждал перевал «Мраморный». Собрали всё самое необходимое: бутылка с водой, лёгкие куртки на случай дождя, несколько сушек, горсть кураги, пара шоколадных конфет. Жека наводит порядок в нашем жилище, расправляя спальники, а я уселась напротив раскидистой сосны, в бурый ствол которой прикручена белая двойная розетка. К сосне подошла девушка, поправляя длинные мокрые волосы. Через одну руку перекинуто махровое полотенце, в другой – фен. Да, самый обыкновенный фен.
– О! Не рабоатет, что ли? – девушка попробовала включить вилку фена в розетку, но фен не реагировал. Расстроившись неудачей, барышня ушла. Что поделаешь, кому-то сегодня придётся шагать за перевал без причёски… Инструкторы заговорщически переглянулись с поваром-физиком дядей Толей: шутка удалась, не зря он принёс и установил розетку здесь, в тайге, где электричество можно встретить лишь в двух видах: то, что вырабатывается генератором в палатке-бытовке, и то, что ниспосылает небо во время грозы.
– Эх, женщины! Удивительный народ! Каждую смену находится красавица с феном или плойкой. И не лень же нести такую тяжесть! – улыбаясь, покачал головой дядя Толя.
– А у меня с собой просто бигуди, они совсем лёгкие, – едва слышно призналась Наталья, приятная брюнетка, чьи волосы завитками спускались из-под ковбойской шляпы к плечам. На вид Наталье лет сорок, взгляд мягкий, с рассеивающимися лучиками тепла.
– Ого! Когда же Вы, Наталья, успеваете ещё и бигуди крутить? – удивилась я, вспомнив вчерашний насыщенный день.
– Перед сном кручу, на ночь, – смутилась Наталья.
Разве возможно выспаться с эдакой «батареей» на голове?.. Перед новой радиалкой – так среди туристов называют однодневные походы налегке с возвращением на ночлег обратно в лагерь – инструкторы собрали всех участников под голубым навесом в столовой.
– Друзья! – звонким восторженным голосом начала хрупкая девушка с белокурыми косичками, начинающий инструктор Варя. – Чтобы лучше узнать друг друга и стать одной командой на предстоящих восхождениях, предлагаю поиграть. Игра называется «Ангелы-хранители». Каждый из нас на время всей смены станет «ангелом-хранителем» для другого, будет заботиться о своём подопечном. Например, угостит шоколадкой или подарит красивую шишку или развесит промокшие вещи сушить. Но делать это нужно тайно, чтобы играть было интересней. Ещё с сегодняшнего дня у нас будет работать таёжная почта. Можете отправлять друг другу письма и посылки.
– Уууу, – едва скрывая недовольство, тихо промычала Жека. – Какой-то прям пионер-лагерь.
– Да погоди ты, может, интересно будет, – постаралась я смягчить Женькин настрой.
– Я от людей отдохнуть хочу, не буду я ни за кем ухаживать, – прошептала Женя.
– Ну вдруг тебе в подопечные я достанусь? – не отставала я.
– О тебе я и так забочусь. На вот, съешь, – Жека протянула мне шоколадную конфету.
По условиям Вариной игры каждый участник должен придумать для себя какое-нибудь слово-ассоциацию, вроде шифра, написать её на бумажке и отправить в перевёрнутую кепку в руках у Вари. Я размышляла совсем недолго и накарябала «Юлия омская». Интересно, кто вытащит мою записку и о ком придётся заботиться мне? Варя перемешала все собранные шифры и пошла с кепкой вдоль деревянных столов, за которыми сидели участники и с таинственными улыбками вытягивали маленькие свёрнутые бумажки. Дойдя до нас, Варя остановилась около Жени.
– Не, я не буду играть. – Женя вытаскивать записку не собиралась, и все собравшиеся с недоумением глянули на неё.
Я же вытянула бумажку, на которой ровными печатными буквами было выведено «ХУДОЖНИК». Как романтично, как здорово начиналась моя игра! Наверное, это одинокий странник, приехавший сюда с кистями и красками. Ранним утром он будет стоять на берегу озера, неспешно закурит длинную сигару и, выглядывая из-за мольберта, станет создавать прекрасное на своём холсте, а может, устроится под огромным кедром, набрасывая в блокноте эскизы: лица людей, палаточный городок, костёр, гитара… Наверное, это высокий молодой мужчина, с бородой, как у Хемингуэя и длинными белыми пальцами. А может быть, не совсем молодой? Что же ему подарить? И это совсем неважно, что Хемингуэй – писатель, в моём воображении «Художник» был очень на него похож.
Я стала внимательно разглядывать участников: отыскать среди собравшихся кого-то хоть немного имеющего сходство с Хемингуэем не удавалось. Я показала записку Жене.
– Оооо, – Жека драматично вздохнула, прикрыв глаза.
– Теперь пришло время представиться: вставайте по очереди и называйте свой шифр. «Ангелы-хранители», будьте внимательны, не пропустите своего подопечного и не выдавайте себя! – протараторила Варя.
«Я – космос», «Я – Оля весна», «Я – Дикий ветер», «Я – Наталья скрипка» – один за одним вставали участники, называя свои шифры. И наконец прозвучало: «Я – художник». Из-за стола поднялась невысокая полненькая женщина лет шестидесяти – шестидесяти пяти в белой панаме и синих в мелкий горошек хлопковых бриджах, подтянутых чуть выше талии. Оказалось, Клавдия Николаевна приехала сюда с внуком. Когда-то в молодости она увлекалась походами, любила сплавы, объездила добрую половину Союза, и вот теперь принялась сеять семена «бродячей» жизни у подрастающего поколения. А «художник» она неизвестно почему: ни кистей при ней нет, ни мелков. И с Хемингуэем эта дама если чем и похожа, так только вязаным свитером, в котором она вчера сидела на вечернем «огоньке». Женьке, конечно же, очень хотелось расхохотаться и она сделала вид, что поправляет носки, наклонилась, прыская и хихикая, пряча лицо где-то под лавочкой. Всю неделю мне предстоит быть «феей» для пожилой дамы в панамке.
– Ну, ладно, ты не переживай, может, твою записку вытащил какой-нибудь «Прынц»! – подливала Жека масло в огонь.
– Я и не переживаю. А вдруг «Художник» – это как будто ты или я в старости, может, мы такими же будем? – решила я отнестись к своей миссии философски.
Вот интересно, а Андерсен там, в своей Небесной канцелярии, тоже так вытянул из шапки записку с моим именем? И всё-таки мне бы больше хотелось, чтобы он выбрал меня сам. Как бы то ни было, здесь, в горах, я стала часто вспоминать Андерсена и чувствовала: он где-то рядом.
Сегодняшний путь лежал через озеро Медвежье. Какое же оно удивительное! Сказочное, будто сошедшее с полотен Шишкина, такое уютное, спрятавшееся в тени тёмного нехоженого бора. Наверное, сюда часто наведываются на водопой дикие звери, может, даже купаются в такую-то жару. «Медвежье» оно потому, что его дно и берега густо усыпаны хвоей, оттого вода в нём выглядит бурой, словно шкура Потапыча. Да! Конечно, и мы будем купаться! Группа туристов с восторженными криками влетала в прохладную воду. По местным меркам озеро тёплое, обычно прогревается до семнадцати градусов, а поскольку это лето выдалось аномально знойным, то теперь температура Медвежьего доходит до девятнадцати. В это озеро я буквально влюбилась, и покидать это место вовсе не хотелось. Но перевал ждал нас. Моя Клавдия Николаевна с внуком и ещё несколько человек под руководством инструктора Вари отправились обратно в лагерь: перепад атмосферного давления, жара, долгие подъёмы и крутые спуски забирали много сил. У меня кружилась голова, но мы и не думали возвращаться.
Величественный водопад Мраморный звал нас, бежал нам навстречу по крутым скальным ступеням, неся шумные потоки ледниковой воды, остужая пыл восторженных туристов, фотографировавшихся и плескавшихся на его уступах. А около водопада на большом камне был прикреплён лист бумаги, аккуратно закрытый прозрачным полиэтиленом. На листе напечатан список погибших туристов на Мраморном в последнее десятилетие за подписью поисково-спасательной службы природного парка «Ергаки». Этот список пугал своей правдивостью, беспристрастной формой изложения: «Дата, пол, возраст погибшего, причина смерти». Становилось не по себе, и мы с Жекой старались внимательно слушать инструктора и следовать за ним.
На пути через перевал Мраморный нам предстояло пройти через бесчисленное множество камней, кажется, закроешь глаза и всё равно будешь видеть эти серые глыбы. Я была в каком-то невероятном восторге от масштабов увиденного: скалы, пропасти, зелёные массивы тайги, озёра с отражающимися в воде облаками, и россыпи скальных обломков. Всё это было космически огромным, а я никогда ещё не чувствовала себя такой маленькой, такой незначительной для этого мира. Наша группа из пятнадцати-двадцати человек напоминала мне муравьёв, карабкающихся по огромному кедру, чья грубая кора с множеством трещин и отслоений кажется гигантским, едва преодолимым лабиринтом. Уставшие люди с раскрасневшимися лицами жадно прикладывались пересохшими губами к бутылкам с водой, валились прямо на камни, уложив под голову куртку или рюкзак.
Поднявшись на перевал, с которого было видно озеро в форме разбитого сердца, одиноко распластавшегося среди бесчувственных камней, мы с Жекой устроились на рюкзаках. Я достала телефон – на экране загорелся значок сети с высоким уровнем сигнала. Да! В отличие от лагеря, где не сотовая связь, а скорее её тень, появляется, если только подбросить телефон кверху, здесь, на высоте две тысячи метров, сигнал устойчивый! Я набираю номер мамы и дозваниваюсь. Мама родным голосом рассказывает, что поливает помидоры в огороде, собирает малину, а вечером пойдёт на прогулку с собакой к Иртышу, и мне не верится, что где-то за много-много километров остался наш уютный дом на абсолютной равнине, где земля кажется плоской, взгляд преграждают стены многоэтажек, и неба так мало, лишь рваные клочья облаков висят между крышами. Там, далеко, осталась моя комната, которая сейчас пустует и, наверное, ждёт меня.
– Ну, как вы там? Как погода? – спрашивает мама.
– Всё хорошо, с погодой отлично, – отвечаю.
Мама, милая наша мама, как жаль, что ты никогда не была в горах, никогда ты не видела этого мира без мишуры и декораций, сделанных человеческими руками. Здесь нет ни дорог, ни машин, ни подъёмных кранов, ни лифтов, здесь так мало людей, и все они идут своими ногами. Мама, родная, как хорошо, что ты никогда не была в горах и не представляешь, с какой верхотуры мы тебе дозвонились. Пусть наши походы не приносят тебе тягостных тревог и долгих пасмурных раздумий на ночь.
После короткого отдыха путь продолжался: нужно успеть вернуться в лагерь до наступления темноты. Никогда нам не доводилось так уставать: ни одна тренировка по волейболу, ни одна пробежка, ни одна велопрогулка по городу не могли сравниться с этими походами в Ергаках. Никогда ещё не хотелось есть так сильно, как теперь. У многих участников болели колени, точнее, мышцы и связки под коленками. Инструктор Вадим Михайлович объяснял, что в обычной жизни, даже если человек регулярно бегает и тренируется в спротзале, всё же не задействована та группа мышц, которая работает сейчас при подъёмах и спусках. Я была в числе путешественников с полосками эластичных бинтов на ногах. Так и загорела: от шорт до бинтов, от бинтов до носков.
По возвращении в лагерь на вечернем «огоньке» Варя вручила несколько писем, пришедших по «Таёжной Почте», а мне протянула плитку шоколада. Вот это да! Мне мой тайный ангел-хранитель подарил целую плитку моего любимого молочного шоколада! Кто же он, этот загадочный отправитель? Шоколад здесь, в горах,– это почти роскошь, даже захудалого ларька не встретишь, не то что супермаркета. Заброс продуктов в лагерь осуществлялся силами специальных людей, называемых шерпами, их задача – приносить провиант для лагеря в рюкзаках на собственных плечах.
– Ёлки-палки, надо было и мне участвовать! – смеётся Жека.
– То-то же! – подмигиваю я Женьке.
Новый день открыл дорогу на двухтысячник Динозавр, одну из самых высоких точек Ергак. Путь не столько сложный, сколько длительный и изматывающий. Женька то надевала штаны и куртку, то снимала, то снова надевала, поскольку дул крепкий ветер, и облака то рассеивались, то сгущались, закрывая солнце.
– Здесь недавно отдыхал медведь, – Вадим Михайлович показал на примятую траву в укромном месте у зарослей кустарника.
Ещё не раз на пути нам встречались «приветы» от хозяина тайги в виде помёта, следа от толстопятой лапы на влажной почве рядом с ручьём, царапин на коре сосны от когтей. У озера Золотарного группа остановилась сделать несколько кадров, собрать траву, называемую «саган дайля». Здесь, в Саянах, она широко распространена и славится как мощный природный энергетик: возвращает силы, утоляет жажду, а также обладает антимикробными свойствами. Что ж, поверим на слово бывалым: пробуем, жуём, берём с собой, чтобы заварить чай в лагере. Ещё здесь много черемши, или «медвежьего лука», – растение, действительно напоминающее молодой зелёный лук. Дядя Толя обещал приготовить вкусные оладьи с черемшой, если мы принесём ему этот ингредиент. Поднимаемся на перевал Пикантный по глыбам суровых камней, в голове, словно колокол, бьёт пульс. С перевала открывается потрясающий вид: с одной стороны внизу осталось Золотарное озеро, с другой – Цветные озера в цирке, словно заточённые в скальных стенах. При ярком солнце гладь этих двух озёр играет радугой красок, однако сегодня, в пасмурный день, эти озера серые, тяжёлые, словно налитые свинцом. Ветер поднимает наши чёлки из-под бандан, хлещет по щекам, треплет парусящие штаны, шуршит болонью курток, которые, надуваясь, становятся похожими на огромных воздушных змеев. За клубящимися облаками виднеется Зуб Дракона – один из самых высоких и могучих пиков Ергак. Восхождение на него является самым сложным и долгим из тех, что включены в программу наших походов, наверное, потому Зуб Дракона стоит последним пунктом восхождений, чтобы участники могли заранее оценить свои силы, посмотрев на него со стороны. Ветер рассеял облака, и Динозавр лежал, довольно подставляя ласковому солнцу каменистую спину с зелёными чешуйками травянистых вкраплений.

– Я-то думала, что приеду в Саяны «созерцать», а попала, похоже, на тренировки для спецназа! – едва преодолевая одышку, пожаловалась одна из йогов.
Уставшие туристы рассредоточенно ковыляли по пологому подъёму на скалу: здесь запланирован привал. Перекусив курагой и печеньем, люди отдыхали: кто спал, кто рассматривал плывущие облака. Йоги, приняв позу лотоса, уселись кружочком в стороне: началась коллективная медитация. Нам с Жекой удалось ненадолго вздремнуть. «Шея» Динозавра представляла собой ровные, словно специально кем-то уложенные горные плиты, что выступали над пропастью, а дальше – резкий обрыв, подойти к которому нельзя, а вот подползти можно. И Жека поползла. Я смотрела на Женьку, лежащую на самом краю обрыва, словно повисшую над каменной пропастью, и сердце замирало. Нет, лучше не думать о плохом, не предаваться дурным мыслям: надо скорее занять чем-то тревожные руки, и я достала фотоаппарат. Так у меня получился захватывающий кадр.
Возвращались, спускаясь вниз по крутому склону с каменистой осыпью. Нужно передвигаться не спеша и соблюдать дистанцию. Я шагала за Жекой. Здесь мы первый раз услышали выражение о том, что горы не любят торопливых. И хотя мы не торопились, были сосредоточенны и осторожны, Женька вдруг поехала вниз по склону, как по ледяной горе: мелкие камешки крутятся под подошвами кед, превращаясь в сотни маленьких, но проворных колёс. Женька упала удачно, если вообще можно использовать это слово относительно падения. Обошлось без травм и ушибов, значит, удача всё-таки помогла.
Когда мы наконец спустились к озеру, хлынул колкий ливень. Там, Наверху, будто ждали, когда мы пройдём опасный участок, ведь мокрая «сыпучка» грозит утащить в каменную бездну. Я шла, уже не обращая внимания ни на что вокруг, и, наверное, пропустила много красивейших пейзажей, взгляд мой держался лишь пары Женькиных кед, мелькающих отсыревшими задниками впереди меня, и я следовала строго за ними. Уставшие, голодные и промокшие, мы всё-таки вернулись в лагерь, когда горы стала заволакивать розовая дымка заката.
За завтраком нового дня мы уселись напротив Натальи «Скрипки», той, что призналась, что спит на бигуди.
– Девчонки, вы вроде похожи между собой, а вроде и нет. Вы подружки или сёстры? – Наталья первая начала беседу.
– Мы сёстры-подружки, – улыбнулась я.
– Надо же! Редко встречаю сестёр, которые дружат между собой. – Наталья говорила довольно тихо, плавно, посматривая то на меня, то на Женю с каким-то родительским теплом.