Охота на мышку

Слышу, как наверху хлопает дверь. Ну всё, она дома. Мышка в норке. Значит, третий этаж…

Слизываю кровь с губы, прикрываю глаза, улыбаюсь. Я нравлюсь тебе, Танечка. Как бы ты ни брыкалась, это чувствуется. И ты мне нравишься. Очень.

Кто знает, может, это всё надолго…

А твоего пи*ора на мерине мы как-нибудь нейтрализуем.

Выхожу на улицу, там всё ещё адски холодно. Но мне теперь на это пох*й. И даже от необходимости идти домой уже не так выворачивает. Мышкины поцелуи забрались под кожу и греют. Кайф.

Втыкаю наушники и шагаю, хрустя кроссами по снегу. Красивые улицы центра постепенно сменяют мрачные закоулки моего района. Но сегодня мне на это насрать. У меня шикарная новая игрушка. Всё остальное отходит на задний план.

Захожу в подъезд, поднимаюсь на второй этаж, включаю фонарик на телефоне, потому что не видно ни черта. Кто-то опять спи*дил лампы. Руки бы поотрывать.

Нахожу в темноте свою дверь, прислушиваюсь. Вроде тихо. Вставляю в скважину ключ, проворачиваю, захожу.

В нос бьёт запах перегара, чужого тошнотворного пота и грязных носков. Значит, она снова не одна. Интересно, кто на этот раз?

Стягиваю куртку, разуваюсь, включаю в кухне свет. На столе пустая бутылка из-под дешёвой водки, грязные тарелки с размазанными по ним остатками салатов. Которые тоже источают мерзкий запах. Видимо, уже успели прокиснуть. Меня тянет блевать.

Захожу в комнату, не включая свет. Эта шлюха голая, вырубилась верхом на каком-то мужике. Блять. Хочется уе*ать ей. Подойти и свернуть шею. Отсидеть потом лет десять-пятнадцать, но только не видеть больше никогда её голой на чьём-то вонючем члене.

Врубаю свет. Они морщатся, перекатываются, пряча морды в подушки, но не просыпаются.

– Подъем! – рявкаю я.

Мать шевелится, кое-как перемещается в сидячее положение, светя своими обвисшими сиськами. Потом наконец соображает, что не мешало бы прикрыться.

– Ой, Толя, оденься, Серёжа пришёл. А ты чего так рано сегодня? – едва ворочая языком, спрашивает она меня.

Рано, блять. Двенадцать ночи.

– Толя, оделся и съ*бался нах*й отсюда, – понизив голос, чтобы не слышали соседи, цежу я. Стены у нас картонные.

Толя оказывается огромной жирной тушей. Поднимается, как гора, на материном разложенном диване, щурится, разглядывая меня. Чешет свои волосатые яйца.

Отвратительный, с заплывшей рожей, воняет на всю квартиру, как ей не противно с таким?*

– Это твой отпрыск, что ли? Чё борзый такой? – басит это чмо.

Начинаю закипать:

– Ты в курсе, что она замужем? Оделся и пошёл нах*уй отсюда, я сказал!

– А ну замолчи! – Мать встаёт с постели, накидывает на себя халат, завязывает вокруг талии пояс. – Тебя не касается моя личная жизнь, сколько раз говорила – не лезь! Я для того тебя растила, чтобы ты теперь мне всё портил?!

– Шлюха, – цежу я. – Отец скоро выйдет, как ты ему в глаза смотреть будешь?!

– Да как ты смеешь! – взвизгивает мать. – Твой отец сам сделал выбор, когда сел! Я его ждать не обещала!

– А что ты ему обещала? Со всем районом перетрахаться?! Чё уставился, козёл, я сказал, одевайся и вали отсюда!

– Пасть свою завали, щенок, не дорос еще мне указывать.

Достаю отцовскую монтировку из-под своего дивана.

– Давай проверим, дорос или нет.

Боров наконец соизволяет натянуть трусы, поднимает свою тушу с дивана и идёт на меня.

– А ну отдай, детям такие штуки не игрушка.

– Ты своих детей воспитывай, урод. А меня и мать оставь в покое.

Предпринимает попытку отобрать у меня монтировку, но я замахиваюсь и бью ему по рёбрам. Толя сгибается пополам, корчится от боли, а я опускаю монтировку ещё разок, поперёк его жирной спины, добавляя острых ощущений.

Мать визжит, вцепляется сзади в мою толстовку, пытается оттащить назад. Я быстро выкручиваюсь из её рук, но чёртов боров, воспользовавшись заминкой, успевает схватить меня за щиколотку и повалить на пол.

И в тот же миг на меня начинают сыпаться удары. Такое ощущение, что сразу отовсюду. В голову, в печень, в живот. Вспышки адской боли ослепляют, а потом я отрубаюсь.

10. Над пропастью

Не понимаю, как так вышло, что всего за несколько дней моя жизнь из нормальной и привычной, подчинённой строгому порядку, превратилась в полнейший неуправляемый кошмар. Ощущение такое, будто я вишу над пропастью на очень тонкой ниточке, которая в любой момент может оборваться. И я полечу вниз, на дно этой пропасти, и разобьюсь там вдребезги. Самое страшное, что конец ниточки находится в руках человека, которому совершенно плевать на мою судьбу. В руках Сычёва. Подонок играет с ней, наматывает на палец, щёлкает рядом ножницами, дразня и запугивая меня, доводя до исступленного отчаяния. Для него это всего лишь забава, игра, а для меня – моя драгоценная жизнь. Репутация. Честь. Будущее.

Но Сычёв слишком ограничен, слишком безнравственен, слишком жесток, чтобы понять это. Он без зазрения совести перережет нитку и отправится дальше со своей фирменной наглой ухмылкой на губах. Забавляться с другими, развлекать себя как-то иначе. И ничего даже не дрогнет у него внутри…

Возможно, я утрирую. И не всё так страшно. Возможно, Сычёв не до такой степени подонок. В чём, конечно, я очень сомневаюсь. Как подумаю, что мои фотографии разойдутся по школе… От ужаса начинает тошнить.

Я всегда, с самого детства мечтала стать учителем. А сейчас моя мечта оказалась в руках отморозка с сомнительными намерениями. Сычёв может с легкостью уничтожить её всего парой движений пальцев по экрану своего телефона.

Кто же позволит мне работать с детьми после такого скандала? Если только переехать в другой город… А если узнает отец? Как он станет смотреть на меня после этого? Я же навсегда останусь в глазах папы непроходимой наивной дурой. И до конца своих дней он будет просчитывать и контролировать каждый мой шаг.

А может и прав отец. Не могу я ещё сама о себе позаботиться, раз уж попала в такую чудовищную ситуацию.

Но этот псих Сычёв ведь абсолютно неуправляемый!

Я понятия не имею, что от него можно ожидать. И боюсь его. Хоть и стыдно это признавать, но я правда его очень сильно боюсь. Он же ненормальный совершенно!* И это ещё не вся моя боль.

Сильнее всего меня убивает реакция собственного организма на действия этого гада.

Понятия не имею, в чем причина. Может, у меня тоже какое-то психическое отклонение? Или всё дело в адреналине, который вырабатывается от натиска подонка?

Не знаю. Но я ещё никогда и ни с кем не испытывала подобных эмоций.

Когда Сычёв поцеловал меня вчера силой возле подъезда… это было… как взрыв. Я словно закипела вся изнутри и расплавилась, стекла к его ногам. Словно снова потеряла всякую связь с реальностью. Забыла даже, как ненавижу гада, в тот момент.

Его губы были такими… мягкими. И тёплыми. Очень уверенными. Настойчивыми. Вкусными…

До Сычева я целовалась лишь с Женей. Но никогда не любила это сомнительное занятие. Думала, что я ненормальная. Чересчур брезгливая. Ну вот эти слюни чужие, пусть даже принадлежащие рту моего жениха, они совершенно не вдохновляли меня! Не понимала, как другие ещё получают какое-то удовольствие от подобных вещей? Это казалось дикостью.