Большое путешествие в Древний Египет

Мемфис оказался гораздо дальше, чем думал Петуля. Он все шел и шел, но конца-краю пустыне не было. Из всех припасов у него осталось только пиво. Бонифаций несколько раз прикладывался к кувшину и с благодарностью вспоминал мудрого Ху.

Ночь свалилась на голову неожиданно. Р-раз – и стемнело. Высыпали звезды – крупные и яркие, совсем не такие, как дома. А между ними висел тонкий молодой месяц. Рожки у него смотрели вверх, как у козленка.

– Эй ты, чокнутый! – весело крикнул ему захмелевший Бонифаций. – А ну, стань на место!

Но месяц никак не отреагировал, и Петуля решил: ладно, пускай себе висит, как хочет.

Однако пора было подумать и о ночлеге. Тем более что под ногами стали попадаться какие-то камни, и Бонифаций то и дело спотыкался.

– Хоть бы фонарь повесили, что ли, – бормотал Петуля себе под нос. – Ой! – он опрокинулся на спину, бережно прижимая к животу наполовину опустевший кувшин. Хорошо, хоть пробка не вылетела.

Небо осталось где-то наверху. А здесь, внизу, появились непонятные тени. Они окружили Бонифация со всех сторон. Что-то холодное скользнуло по его руке. С громким жужжанием пролетел мимо рой мошкары.

– У-у-у! – протяжно крикнула ночная птица, мягко задевая Петулю крылом.

– Пи-у-уи! – в воздух взметнулись какие-то шуршащие твари. Их черные тени почти закрыли звезды. Что-то острое царапнуло щеку.

– Кыш, проклятые! – двоечник в страхе взмахнул кувшином.

Он попытался приподняться, но в этот момент перед ним сверкнули в темноте огромные круглые глаза.

– Брысь, нечистая сила! – заорал Петуля, втягивая голову в плечи.

– Ха-ха-ха! – расхохотался кто-то неподалеку нечеловеческим голосом. – Ха!

– Пи-у-уи! Ха! У-у-у! – пищало и гудело все вокруг. – У-ха! Ха!

Черные тени метались по земле. Птица качалась на месяце, как на качелях. Невидимый кто-то заливался хохотом. Круглые глаза то приближались, то отдалялись, вспыхивали то справа, то слева.

– Господи, помилуй! Господи, помилуй! – скороговоркой повторял Петуля, сжавшись в комок и осеняя кувшин на животе крестным знамением. Но ничего не помогало.

Камни вокруг застонали, как живые. Земля вздрогнула. Звезды лихорадочно замерцали и стали осыпаться. Неведомые твари сначала примолкли, а потом с удвоенной силой загудели, завизжали, захохотали, заулюлюкали. Пиво в кувшине жалобно булькнуло.

Земля сильно покачнулась, потом мелко затряслась и с грохотом разверзлась. Из трещины повалили клубы дыма и показались языки пламени.

– Землетрясение, – сообразил Бонифаций и, прижимая к себе кувшин, попытался отползти подальше от страшной ямы.

– Спасите! – воззвал он неведомо к кому, но его голос потонул в адском грохоте.

Внезапно из земных недр с дьявольской скоростью вылетел вверх чей-то неясный силуэт – и тут же что-то большое и теплое шмякнулось рядом.

Все стихло. Исчезли летучие твари, а звезды повозвращались на свои места. Кто-то ласково погладил Петулю по голове.

– Страшно? – раздался вкрадчивый голос. Большое и мягкое рядом с Петулей засветилось голубым неоновым светом.

– Ху! – облегченно выдохнул Бонифаций, обнаружив по соседству существо с человеческим туловищем и собачьей головой. – А я уж испугался…

– Сам ты Ху, – неожиданно обиделось существо. – Я бог.

– Бык? – не расслышал Петуля. – Апис? Что-то ты на себя не похож.

И в самом деле, никакого сходства с крупным рогатым скотом заметить было нельзя. Мордой неизвестный зато здорово напоминал дворняжку, которая вечно дремала на пороге пивной, беспринципно виляла хвостом каждому встречному и, громко чавкая, подъедала за посетителями.

– Апис? – удивился незнакомец. – Тут же кладбище. Человечье. При чем здесь священный бык?

– Ну и что, что кладбище? – возразил Петуля, который уже основательно пришел в себя.

– А то, что я – бог кладбищ и властелин мертвых.

– Ты?! – Петуля невольно расхохотался. – Да посмотри в зеркало, дворняжка блохастая. Так каждая шавка может себя богом назвать.

Шерсть на загривке незнакомца встала дыбом. Он оскалился и зарычал. Потом как будто увеличился в размерах, а голубое сияние усилилось, разлилось и затопило все вокруг: каменные плиты с нарисованными фигурками, летучих мышей, облепивших сухой куст, кувшин и самого Бонифация.

– Я – Анубис!!! – зловеще раскатилось по кладбищу.

– Убис! Убис! – отозвались со всех сторон камни.

– Трепещи, несчастный!

– Пищи! Пищи!

И тут все снова завертелось, закружилось, захохотало и заулюлюкало.

– Верю, верю! – торопливо закивал Петуля. – Прости меня, Господи, я только пошутил!

Анубис сократился до обычных размеров и притушил свои неоновые огни.

– Ну и шуточки у тебя, – проворчал он. – Надо знать, с кем и когда шутить… Ты чего по кладбищам таскаешься? Могилы грабишь?

– За кого ты меня принимаешь? – оскорбился Петуля, незаметно задвигая за камень кувшин Аписа XVII. – Я этих покойников страсть как не люблю, – для пущей убедительности добавил он.

– Это ты зря… Среди них попадаются очень даже миленькие, – Анубис опустил уши, почмокал губами и облизнулся.

– Ты их ешь, что ли? – Петулю просто передернуло от омерзения.

– Бывает, – признался странный бог. – Я же не пес шелудивый, а благородный шакал, как ты можешь заметить по моему лицу.

На этот раз Бонифаций промолчал. Да и что скажешь? Вот Сфинкс – мужик что надо.

– Так кто ты такой? И что здесь ищешь? – настойчиво переспросил Анубис. – Если ты не грабитель, чего ночью по кладбищу шатаешься?

– Да я тут случайно, – признался Петуля. – Шел в Мемфис… по торговым делам…

И он мало-помалу выложил Анубису всю свою историю.

Кладбищенский бог сочувственно кивал и задавал наводящие вопросы. В его глазах вспыхивали и гасли красноватые огоньки.

– Да что ты? – повизгивал он, поводя ушами. – Да не может быть!

– А он ничего себе, – подумал Петуля. – Душевный такой человек… То есть шакал. Отзывчивый.

Он все больше проникался доверием к новому знакомому. И даже поделился с Анубисом своими планами на будущее.

– Торговля – это хорошо, – бог-шакал ласково лизнул мальчика в ухо. – Я могу тебя свести с нужными людьми. Они тут… неподалеку… работают, товар кой-какой имеют. Камешки там, золотишко… Попадаются прелюбопытнейшие вещицы. Вот, кстати… – Анубис протянул руку, и на пустой ладони что-то засверкало. – Модная штука. Это тебе.

– Не надо, – смутился Бонифаций. – У меня день рождения только зимой.

– Бери-бери, – и Анубис бросил ему на колени золотого жука с блестящим камешком. – Это на память.

– Спасибо, – растрогался Петуля. – Какие у вас в Египте все добрые.

– Какие уж там добрые, – тяжело вздохнул бог и щелкнул зубами. – Все так и норовят на халяву прожить, на халяву захорониться… Каждый хочет свое урвать, верно ведь? Ты не представляешь, сколько я сделал доброго для людей – не будем называть имен. Мне не жалко, я же бог. Но они все такие неблагодарные. У нас многие как сыр в масле катаются. А где ты видел храмы в мою честь?

– Нигде, – честно признался Петуля.

– То-то же. Потому что одним все, а другим ничего.

– Точно, – подтвердил Бонифаций. – Вот и у меня так. Петуля такой, Петуля сякой… А когда в классе батарею прорвало, кто первый дыру заткнул собственным телом? И что, Карга хоть спасибо сказала?

– Вот и я говорю, – подхватил Анубис. – Неблагодарны люди, не-бла-го-дар-ны. С ними жить – по-ихнему выть.

Он поднял голову к месяцу и протяжно завыл.

У Петули мурашки побежали по телу, столько безысходной тоски слышалось в вое могущественного бога кладбищ.

– Извини, – сказал Анубис, от души навывшись. – Не мог удержаться. Накипело. Да что я со своими проблемами! Твое положение сейчас еще хуже. Ну ладно, в Мемфисе ты будешь торговать. А жить где?

– Об этом я пока не думал, – пожал плечами Бонифаций.

– А зря. Кто о тебе позаботится, кроме тебя самого? У человека должна быть крыша над головой, живой он или мертвый. Слушай, – оживился шакал, – может, у меня останешься? Я тебе славную могилку подыщу. Просторную, со всеми удобствами.

Петуля с опаской покосился на своего нового приятеля. Сразу вспомнил, чем тот питается. И вообще, в могилку как-то не хотелось.

– Стеснять тебя неудобно, – стараясь не обидеть Анубиса, ответил он и подивился собственной изворотливости. – Но за заботу спасибо.

– Смотри-смотри, предлагаю от чистого сердца. Впрочем, я тебя понимаю. Вы, живые, любите свет, роскошь, а у меня здесь, – бог обвел рукой кладбище, – скромно, зато чистенько. Бедно, но честно.

Бонифацию стало совестно. Ему захотелось сделать для Анубиса что-то такое… такое…

– Пива хочешь? – пылко предложил он, вытаскивая кувшин из-за камня. – Попробуй. Хорошее, свежее…

– Разве что глоточек, – в руках у бога неизвестно откуда появилась мисочка, и он с удовольствием стал лакать из нее пиво, пока кувшин не опустел. – Ой, а мне и угостить тебя нечем, – облизнулся он напоследок.

– Да я не голодный, – отмахнулся Петуля. – Ничего мне не надо.

– Нет-нет, я твой должник, – оскалился шакал. – Мне тоже хочется сделать для тебя что-нибудь приятное. Редко встретишь бескорыстного человека, который вот так просто готов отдать последнее и ничего не требует взамен, – он с головы до ног оглядел Петулю. – Придумал!

Анубис щелкнул пальцами, и Петуля с изумлением посмотрел на свои сияющие коленки.

– Блин! – только и смог вымолвить он. – Кайф!

– Нравится? – шакал переливался от радости всеми цветами радуги. – Очень удобно в темноте, правда? И совсем недорого.

Бонифаций оторопел. Он не понял – подарок это или что?

– Я… это… – пробормотал он. – У меня денег нет.

– Какие могут быть счеты между друзьями? – нежно прогавкал шакал. – Ведь мы же друзья, правда? И ты меня выручишь когда-нибудь в трудную минуту.

– Конечно, – горячо подтвердил сияющий Бонифаций. – Классный ты мужик, Анубис. Да я за тебя…

Долго еще озарялось кладбище двойным свечением новых друзей. Долго еще вели они задушевные разговоры. Так и задремал Бонифаций, почесывая собачью голову, лежащую у него на коленях. Так и заснул бог кладбищ у ног шестиклассника из далекого будущего.

– Пи-у-уи! – пугливо шарахались летучие мыши от мягко переливающихся тел. – Пи!

– Налетай, торопись, покупай живопиись! – орал Петуля, стараясь привлечь покупателей. – Импортные амулеты по ценам ниже рыночных! Лечебное мумие по египетским патентам! Помогает от всех болезней сразу да еще от сглазу!

Его крики сливались с голосами прочих торговцев. Базар был таким огромным, что, казалось, весь Мемфис собрался здесь, чтобы продавать и покупать, толкаться, торговаться, глазеть на заморские диковинки и обмениваться свежими новостями.

На бронзовых крючьях качались свежеободранные туши. В корзинах трепыхалась, переливаясь перламутровой чешуей, только что выловленная рыба. Осы кружили над грудами сочного винограда, сахарного инжира, вяленых фиников. Сводил с ума запах свежеиспеченного хлеба, ломились подносы от лепешек, пирогов и пряников. Пенилось в кувшинах пиво, рекой текло багряное сладкое вино.

Как разноцветные флаги, развевались на ветру ткани – от грубой парусины до тончайшего виссона, и бродячие портные тут же шили на заказ любую одежду из любого отреза. Женщины бросались от одного прилавка к другому, от продавца к продавцу, скупая баночки с притираниями для вечной молодости, краску для глаз, щек и губ. Ослепительно сверкали лотки с драгоценностями: серьги и подвески, браслеты для рук и ног, ожерелья, наборные воротники, золотые цепочки… На круглых болванках рядами стояли парики на любой вкус, цвет и размер, попроще на каждый день и роскошно завитые, со сложными прическами – для праздников.

Купцы-евреи хватали прохожих за полы, предлагая пощупать шелковистое руно нежных овечек, взращенных в долине Иерихона. Толстогубые нубийцы, сверкая белоснежными зубами на черных лицах, показывали каменные ножи для бальзамирования, ароматные смолы – мирру, ладан, кассию – и большие прозрачные камни с необычайно острыми и твердыми гранями. Крутились гончарные круги, и под руками мастеров из бесформенных комков глины вырастали стройные узкогорлые кувшины. А ювелиры на переносных маленьких горнах щипцами вытягивали из слитков золотую проволоку и свивали ее в затейливые кольца. На небольшом помосте в центре базара немыслимо изгибалась обнаженная плясунья, а слепой старик бубном отбивал такт. Глотал огонь и вынимал из уха монету заезжий фокусник. Предлагали свои услуги плакальщики. А писец за низким столиком составлял для всех желающих жалобы, прошения и доносы.

У Петули рябило в глазах. Он оглох от базарного гомона. И, подчиняясь многолюдной толчее, несся вместе с ней, как на карусели, замирая от восторга и лихорадочно выкрикивая:

– Амулет от всех болезней! Мумие от всех бед! Цены по египетским патентам! Налетай! Раскупай! Эй! Мужик в белом фартуке! Купи колечко! А для вас, девушка, есть приворотное зелье! Экологически чистый продукт! Подарок из Африки! Гарантия на десять лет!

Но самым большим успехом пользовались Петулины спички. Он расщепил каждую на четыре части, и слух о великолепных огненных палочках и о молодом торговце, изо рта у которого идет дым, разнесся по всему базару, будоража воображение и рождая самые невероятные домыслы. Так что торговля у Бонифация шла бойко. К нему даже выстроилась длинная, извивающаяся восьмерками очередь.

– Кто последний? Я за вами! – волновался тощий дядька с наполовину выбритой головой.

– Куда же ты? – бежал за ним цирюльник. – Дай закончить работу и расплатись!

Но дядька и не собирался добриваться. Горящими глазами он смотрел, как Петуля закуривает очередную сигарету.

– Может, тебя завить, сестра? Может, побрить? Может, кому зуб вырвать? – метался вдоль очереди оставшийся без клиентов цирюльник. – Все равно ведь ждете!

Но желающих сесть на его циновку не находилось. Очередь змеилась между рядами, создавая заторы, пробки и водовороты. А мимо чернокожие рабы несли на богатых носилках важного сановника, утопающего в складках жира. За носилками бежали слуги, размахивая над головой господина опахалами на длинных ручках. Служанки тащили в корзинах припасы для хозяйского стола. А нищие хватали прохожих за руки, умоляя хоть одним глазком взглянуть на их увечья и проявить милосердие. Ватага загорелых мальчишек, пользуясь всеобщей суматохой, ухитрялась стибрить где горсть фиников, где гроздь винограда, где несколько печенюшек.

Рядом с Петулей остановились двое – старый и молодой, с одинаково непроницаемыми лицами и безупречной осанкой.

– Это ты продаешь огненные палочки? – высокомерно спросил старый.

– Куда лезешь? Ты не занимал! – закричали из очереди возмущенные люди.

Молодой неторопливо обернулся и развернул небольшой папирусный свиток, изображающий человека с солнечным диском на голове.

– Жрецы! – зашептались в очереди. – Служители бога Ра! Им положено.

Покупатели почтительно расступились.

– Сколько берете? – деловито поинтересовался Бонифаций.

– Все, – коротко отрезал старый.

– Это дорого, – напомнил Петуля.

– Не твоя забота, – старый вывалил на прилавок внушительную кучку золотых монет. – Сдачи не надо.

– Спасибо за покупку, – вежливо поблагодарил Петуля, протягивая жрецу коробок с оставшимися восемью четвертинками.

Старый, не говоря ни слова, повернулся и зашагал прочь. Молодой благоговейно принял коробок и направился за ним вслед. Оба растворились в толпе.

Очередь, разочарованно потоптавшись, стала разбредаться, и цирюльник воспрянул духом.

Довольный Бонифаций принялся подсчитывать деньги. По договору с Анубисом он мог оставить себе четверть вырученной суммы.

– Извини, дружище, – ласково лизнул его бог-шакал, провожая на базар сегодня утром. –Ты же понимаешь, поставщики товар не задарма отдают. Самому мне практически ничего не остается. Так что не обижайся, если навар невелик.

Петуля и не думал обижаться. Первый торговый день прошел на редкость удачно. И сейчас Бонифаций чувствовал себя настоящим богачом. Он сложил в небольшой мешочек то немногое, что не удалось продать: маленькую глиняную статуэтку-ушебти, пару амулетов и каменного жука.

– Ничего, завтра загоню, – сказал себе Петуля. Он уже собрался уходить, но внезапно споткнулся о лежащее на земле тело.

– Блин!

И тут Бонифаций увидел, что стоит он в полном одиночестве, как пальма на острове, а все вокруг попадали ниц: и торговцы, и покупатели, и нищие, и заезжие купцы, и цирюльник с чьим– то зубом в щипцах, и даже знатный вельможа на своих носилках.

– Фараон! Фараон! – прошелестело у Петули под ногами.

– Фараоны? – Бонифаций нащупал спрятанную за пазухой выручку. – Менты? Пора сматываться. А то, неровен час, заметут.

Перепрыгивая через лежащие тела, он бросился прочь. Бежал, не разбирая дороги, только ветер свистел в ушах да опрокидывались по бокам лотки с товаром. А с противоположной стороны базара уже входили стражники с плетками и копьями, за ними глашатаи, музыканты, жрецы, писцы, а следом на роскошных носилках слуги тащили Великого Фараона, который, прослышав о чудесных огненных палочках, пожелал самолично убедиться, что это не враки.

Задыхаясь, Бонифаций добежал до пристани и остановился перевести дух. К нему подскочил невзрачный человечек, похоже, джахиец, – и вполголоса осведомился:

– Раба не желаешь?

– Кого? – обалдел Петуля.

Человечек махнул рукой в сторону корабля.

– Свежая партия. Только что доставлена из-за Великого Лазурного Моря. Товар – первый сорт. Бери, не пожалеешь.

– Да на фига мне рабы? – пожал плечами двоечник.

– Молодые, здоровые, искусные в ремеслах! Вот, сам погляди.

Джахиец схватил Бонифация за руку и по сходням потащил его на палубу.

– Че прицепился? Оставь меня в покое! – сопротивлялся Петуля.

– Смотри – отборные, один к одному, – не слушал его купец. Он вытащил из толпы рабов какого-то угрюмого парня и стал поворачивать его во все стороны. – Хорош, а? Сильный, как вол. Злой, как тигр. А зубы? – парень привычно раскрыл рот.– Ни одного испорченного. Кроме того, умеет рисовать и резать по камню.

– Да пошел ты вместе с рабами своими!

– Понял! – кивнул торговец живым товаром. – Есть рабыни. Не девочки, а финики, – он поцеловал кончики своих пальцев. – Эй ты, рыженькая!

От толпы отделилась девчонка и стала рядом с Бонифацием, опустив глаза.

– Тринадцать лет. Куколка! – расхваливал торговец. – Жемчужина! Танцует, поет, готовит, вышивает крестиком. Это тебе не дикарка из пустыни. Дочь лесного царя.

Девчонка шмыгнула носом и пугливо покосилась на Петулю. У него вдруг екнуло где-то в животе.