Волчья ягода

Борис Львович, не ожидавший отпора, попятился, но тут же зло рассмеялся.

– Угрожать мне вздумал, щенок?! Да я тебя в порошок сотру! Думаешь, ты что-то из себя представляешь?! Да без моих денег и связей ты ноль! Ноль! Пустое место! Ты никто, Ромка! Никто!

– Да понял я, хватит, не распыляйся, – хмыкнул Рома, глядя на происходящее будто со стороны.

Сколько раз он всё это слышал? И не счесть. В какой-то момент даже готов был согласиться со всем сказанным, с упрёками и обвинениями, а потом забил. На отца и на себя. Так казалось проще.

– Ты кем себя возомнил? Вершителем судеб? Рома, то, что произошло сегодня ночью – это срок! Реальный срок! И ты бы в него вписался, если бы не я! Это ты понимаешь или нет?!

Мученически скривившись, Рома устало прорычал. От вчерашнего пойла раскалывалась голова, а отец не на шутку впрягся в воспитание.

– Ты о чём вообще? – лениво приоткрыв один глаз, фыркнул Ромка. Отец взвыл раненым зверем.

– О чём?! Я об изнасиловании! Я об избиении сотрудницы клуба! Ты хоть представляешь, сколько бабла я отвалил, чтобы тебя отмазать?!

Ромка кисло улыбнулся и безразлично фыркнул.

– Ну, молодец! Вот только ты что-то путаешь. Я никого не избивал и, упаси бог, не насиловал.

– Да?! Тебе, может, предъявить видос, который мне пришлось выкупать? Или, думаешь, я не видел ту девчонку?!

– Ты про Алинку, что ли?

Рома выразительно закатил глаза и, пожевав губами, спрятал руки в карманах потёртых джинсов.

– А ты не предположил… ну так, на минуточку… Не влезла в твою голову мысль, что ей так нравится? Тупо нравится! Или, как вариант, что за подобные услуги она имеет неплохую надбавку к жалкой зарплате официантки? Нет? Об этом не подумал? Так вот зря! Потому что за этот жалкий потасканный вид она уже успела отгрохать себе квартиру в центре! А благодаря тебе и… – на этом Рома прищурился… – В какую сумму, говоришь, ты оценил мою свободу?.. Хотя лучше не называй её, судя по багровой физиономии, отвалил ты достаточно. И благодаря тебе малышка в придачу к квартире получит ещё и новенький авто.

– Это ты мне сейчас предъявил вместо благодарности? – охнул Борис Львович, а Рома безразлично пнул случайный камешек на вылизанной до блеска садовой дорожке.

– Бать, ты бы остыл… Задолбал уже выть, как пожарная сирена.

– Пошёл вон… – выдохнул Новак, не в силах выдержать безразличие сына. – Пошёл вон, убирайся! – взревел он, переводя дыхание, но не стерпел и бросился в драку, желая наказать нерадивого отпрыска, желая размазать эту паршивую ухмылку по его лицу.

Рома, выигрывая в росте, в силе, в физической подготовке, с лёгкостью ушёл и от первого удара, и от второго. Он, не напрягаясь, отмахнулся от унизительной оплеухи, ушёл от смазанного тычка в грудь. Оттолкнуть отца просто пришлось. Борис Львович от неожиданности оступился и неловко завалился на всё ещё зелёную лужайку.

– Хватит! – прикрикнул Рома, не собираясь извиняться за применённую силу.

Он лениво посмотрел по сторонам, не желая возвращаться взглядом к родителю. А отец, меж тем, ошарашенно моргал, хватал ртом воздух и пытался осмыслить происходящее.

– Удавлю! – прорычал он, силясь подняться.

Рома лишь брезгливо поморщился и нервно цыкнул зубом.

– Удавлю! – закричал отец, бросившись на него всей массой.

Рома, ловко увернувшись от очередной нападки, терпеливо выдохнул и примирительно выставил перед собой ладони.

– Бать, но ты ведь понимаешь, что я не мог этого сделать? – совершенно серьёзно выдал он, на что отец вызывающе рассмеялся:

– Я привык доверять своим глазам, сынок! И я прекрасно вижу, во что ты превратился! Я не верю тебе, – добавил он, понимая, что сын ждёт именно такого точного и чёткого ответа.

Рома бросил на отца тяжёлый взгляд исподлобья и стиснул зубы. В который раз тот окунул его в бездну своего разочарования. В который раз унизил недоверием, презрением, в который раз бросил вызов. Рома растёр ладонью грудь, которую болезненно стянуло горькой обидой, однобоко ухмыльнулся.

– Бать… – выдавил он из себя вместо встречного упрёка. – А ты маму вспоминаешь?

В ответ на непонимающий взгляд отца, Рома жадно перехватил воздух ртом и продолжил:

– Мне она снится. Почти каждую ночь. Красивая… как живая… И мы снова за столом. Все вместе. Куда всё ушло, а?..

Отец вращал бешеными глазами и зло пыхтел.

– И прекрати… – вскрикнул он и подавился глотком вдруг ставшего спёртым воздуха. – Прекрати всякий раз прикрываться памятью о матери!

Глаза Ромы сверкнули ненавистью и притаившейся за ней болью.

– Ну, конечно! – вызывающе рассмеялся он. – Зачем тебе вспоминать мать, если есть эта, как там её… – Рома пощёлкал пальцами, – Мадлен! – зло и колко выкрикнул он, припоминая отцовскую пассию. – Хотя какая из неё Мадлен?.. – задался парень бестолковым вопросом. – Наверняка по паспорту какая-нибудь Машка или Маринка, – Рома в отчаянии махнул рукой.

– Да ты рехнулся?! – будто нехотя рассмеялся отец. – Ты мне ещё будешь указывать?! Ублюдок! Ничтожество! – переполненный возмущением, выкрикивал он. – Да если бы не мать… давно бы топтал плац где-нибудь за полярным кругом! Нет же, послушал её: Ромочке надо учиться, Ромочка у нас талант! Да твоё счастье, что она всего этого не видит! Сгорела бы со стыда! Вместо мужика вырастила тряпку! Балбеса, повесу! Ты только посмотри, в кого превратился!..

– Слышал уже, – невежливо хмыкнул Ромка, сбивая отца с очередной оскорбительной реплики. – Если это всё, что хотел сказать, то я, с твоего позволения, пойду спать.

– Куда ты пойдёшь? Куда? Спать? – отец, вероятно, почувствовал себя злым властелином, так сейчас рассмеялся. – А ты, скажи на милость, заслужил это самое «спать»? Эту кровать… личную комнату… роскошный особняк..? Да ты даже на эти шмотки, которые натянул на себя, не в состоянии заработать! Ничтожество! Ты не уважаешь себя – мне это уже неинтересно. Но меня ты уважать будешь, а иначе…

– Давай ты договоришь в следующий раз, ОК? Дико болит голова, – отмахнулся Рома и направился в сторону дома.

Борис Львович опешил. Он оказался просто не готов воспринимать реальность в таком свете! Он оказался не в силах принять ту истину, в которой сын его ни в грош не ставит. А Ромка раздолбайской походкой всё удалялся. Его не заботили ни переживания отца, ни его мотивы. А ведь до пункта «Неоспоримые условия» они даже не дошли. Да что там… они к нему даже не приблизились. Сыну было плевать на все условия. Ему было плевать на собственное будущее. Да и на настоящее, пожалуй, тоже. Стоило принимать кардинальные меры. Нужно было срочно брать ситуацию под свой контроль и Новак, наконец, решился. Он догнал сына, дёрнул того за руку на себя и выдал фразу, которая, казалось, давно лежала на поверхности и почему-то виделась единственно верной, единственно правильной:

– Убирайся из моего дома, – зашипел, заколотился в напряжении отец.

Рома отчего-то воспринял подобное заявление как очередное проявление эмоций. Он лениво взмахнул рукой и как всегда безразлично усмехнулся.

– Убирайся из моего дома! – прозвучало из уст отца непривычно твёрдо, категорично, упрямо.

Рома вдруг остановился и присмотрелся к родителю внимательнее.

– Ты меня выгоняешь? – наконец, осознал он смысл происходящего и удивлённо моргнул.

Отец с довольным видом потёр влажные ладони.

– Ты считаешь, будто что-то из себя представляешь? Отлично! Вот и посмотрим, что именно! – победно провозгласил тот и вскинул сальный подбородок.

Рома взглянул на отца со смесью жалости и презрения.

– Тебе надо, ты и уходи, – фыркнул он.

Борис Львович беспомощно оглянулся по сторонам,

– Ты… ты что себе позволяешь?! Ты как посмел, щенок, сопляк, ты…