Его безумная ярость

Он нехотя кивает и идет к себе, а я закрываю дверь и наконец-то сбрасываю ненавистные туфли. Маленькая съемная квартира с потеками на обоях и потрескавшейся плиткой на кухне и в совмещенном санузле, старые деревянные рамы на окнах, щели в которых зимой приходится затыкать утеплителем, чтобы не превратиться в сосульку. Но зато дешево. Пусть район и не самый благополучный, но я точно знаю, что никого из своей прежней жизни здесь не встречу.

Тишина в квартире непривычная, без Веры как-то пусто и одиноко. Только ей пока без меня будет лучше.

Переодевшись, делаю чай и, несмотря на усталость, думаю, глядя в окно, что же делать дальше. Марк был последней надеждой, но он мне не поверил.

Обратиться в полицию? Смешно. И что я им скажу? Мне угрожают, потому что думают, что я кого-то шантажирую. Наверное, по такому поводу еще никто и никогда к ним не обращался – запомнят надолго, только вряд ли что-то сделают.

Открываю ноутбук и, найдя папку с фотографиями, долго смотрю на иконку. Пусть здесь основательно все почистили, но не подумали, что я сохраняю все еще и на карты памяти. И зачем я перенесла эту папку снова на компьютер, сама не знаю. Мне, наверное, нравится издеваться над собой.

Нажимаю на иконку и вздыхаю. У меня его фотографий очень много, в этой папке самые любимые. Вот Марк смотрит прямо в объектив, улыбаясь, и его темные глаза светятся такой любовью, что это взгляд способен растопить лед. На следующей он в профиль, с обнаженным торсом и чашкой кофе в руке. Пальцы сами тянутся к экрану, чтобы дотронуться до груди, но чувствую я, конечно, только стекло.

Чай давно остыл, за окном уже занимается рассвет, а я смотрю фотографии, с каким-то извращенным удовольствием вспоминая, как я была тогда счастлива. Я помню каждый день на этих снимках, воспроизвожу в памяти, и боль разливается по каждой артерии, идя прямо от сердца по всему телу.

Звонок в дверь раздается в полшестого.

«Борька», – думаю я и, не глядя, открываю.

Делаю шаг назад, испугавшись, а предательское сердце готово выпрыгнуть из груди.

Марк совсем не вписывается в своем дорогом костюме в серость этого подъезда, в убогость моей квартиры.

– Марк… – выдыхаю я, и он морщится.

Переступает через порог, захлопывает дверь и говорит:

– Миленько у тебя.

– Что ты?.. То есть зачем?..

Я не нахожу слов, а Марк, не обращая на меня внимания, проходит прямо в обуви в кухню и смотрит на экран ноутбука.

Господи…

Смотрит долго, и я замечаю, как на его лице эмоции сменяют друг друга. Весь спектр. И мне бы бежать отсюда – я это чувствую. Увиденное Марку не нравится.

– Какого черта, Милена? – наконец-то переводит взгляд на меня.

– Прости…

Сама не знаю, за что извиняюсь, но и слов других нет.

– Ты… – Марк делает шаг ко мне, второй, третий.

Мы слишком близко, и это сводит меня с ума. Он тяжело дышит, водит взглядом по моему лицу, по телу.

Катастрофа слишком близка. Мы не можем это контролировать…

Глава8. Марк

Фотографии…

Как мало в них жизни и как много в них смысла.

Я помню тот день. Милена была моей… женой. Но больше всего мне нравилось, что она была моей. Сумбурно, но штамп в паспорте для меня ничего не значил. Больше значили чувства.

Память – странная штука, и я ее закапываю каждый день уже полтора года,  просыпаясь в одиночестве. Бью в стену кулаками, понимая, что мне не хватает Милены, но и простить, принять саму мысль не могу. Дилемма, которая довела меня, хоть с виду и не скажешь, что меня что-то жрет изнутри.

И сейчас она не могла знать, что я приду. Значит… Да ни черта не значат эти дурацкие фотографии? Нравится ей смотреть? Пусть смотрит и вспоминает, что потеряла.

Только ярость уже закипела во мне. И это «прости» только больше вывело из себя.

– Зачем ты приехал? – снова спрашивает Милена, но не отходит ни на шаг.

Мы так близко, и без узкого коктейльного платья, без туфель на шпильках она такая родная, домашняя.

И ведь действительно, нахрена я приперся, едва получил сообщение с адресом?

Всю дорогу повторял сам себе, что хочу взглянуть на фотографии, но как-то неубедительно.

– Фотографии, – отвечаю, хотя сейчас мне нет до них дела.

А вот до Милены, кажется, есть. Это какое-то безумие – так ненавидеть и так хотеть ее.

И она это понимает. Мы слишком хорошо знаем друг друга, чтобы не заметить малейшее изменение во взглядах, в жестах, в мимике.

Еще эта квартира… Она почти копия той, в которой началась наша семейная жизнь. И ведь мы были там счастливы, несмотря на отсутствие ремонта и наличие тараканов на кухне. Оказавшись здесь, я будто перенесся на почти десять лет назад, когда у меня не было ничего. Была она, моя жена. И пусть я ничего не мог ей дать, она все равно была со мной.

Когда все изменилось и полетело в бездну?

Милена вздрагивает, когда я наклоняюсь к ней, но не отступает.

– С годовщиной, милая, – тихо произношу и, сжав пальцами ее лицо, целую.

Я сам себе отвратителен в этот момент. Будто сдыхающий от жажды, нашедший в пустыне только ракетное топливо. И ведь будешь пить, потому что жидкость. Дурацкое сравнение, но чувствую я себя именно так.

Милена цепляется за мою руку, которой я продолжаю давить на ее лицо, чуть ниже локтя. Больно, но ей от моей хватки наверняка еще больнее. Только что это значит, когда внутри намного хуже?

И тут острая боль, как выстрел, пронзает мозг. Отстраняюсь и прикладываю пальцы к губе.

Кровь… Ненавижу ее вид.

Один уголок губ Милены тоже в моей крови, и я усмехаюсь:

– Решила зубы показать?

– Жизнь заставила.

Передо мной уже не та восемнадцатилетняя девочка, которую я встретил ровно десять лет назад. Сейчас я вижу и пролегшую на лбу морщину, и темные круги под глазами, и изменившийся, немного погасший взгляд.