Младший брат

– Что сказал.

– Ну-ка, ну-ка…

– Не ждут, и всё!

Он отстранил меня и спрыгнул на пол.

– Чай будешь?

– Нет, ты сначала объясни, что происходит.

– Позвонил Ярек и сказал, что его вызвали. Срочно.

– А Гарик знает?

– Знает, я сам ему перезванивал.

– А что же ты мне раньше не сказал?

– Не сказал и всё. Какая разница? Вот теперь говорю. – Он наливал в чайник воду.

Я засмеялась:

– Ну и болван же ты!

Он посмотрел на меня и серьёзно спросил:

– Ты думаешь? – Подошёл ко мне и остановился в полушаге.

Теперь он смотрел на меня чуть сверху – я скинула туфли в прихожей.

Мне снова стало не по себе. Словно какое-то поле, излучаемое им, проникало в мои клетки. Или смерч, только без движения воздуха… Это неведомое что-то корёжило мою плоть, разум, чувства. Может быть, так и должно быть между мужчиной и женщиной?..

Неужели, и вправду, со мной не случалось ничего подобного?

* * *

С мужем, моим единственным мужчиной, я не испытывала сильных ощущений. Всё происходило ровно и обыденно. А последние годы – почти никак. Он уставал всё чаще, и его измождённое тело, спрятанное к тому же в невесть с чего появившуюся в обиходе пижаму, стало таким далёким. Мне тоже пришлось завести ночную рубашку, к которой я долго не могла привыкнуть. Но женщина, как известно, привыкает ко всему…

Я любила своего мужа, и другие мужчины не составляли для меня иного интереса, кроме дружеского.

У нас была большая весёлая компания, точнее, семья. Старший брат, Гарик, с женой и двумя сыновьями. Младший, Рома – Ромашка, как все его звали – тоже с женой и сыном. И мы. Забавно, но у нас тоже сын. Итого: десять дней рождений в году, плюс самый главный праздник – день свадьбы родителей. До сих пор не встречала подобного – многие знать не знают, когда их родители стали семьёй. А у нас это – святой день. И теперь, когда они живут далеко от нас, мы собираемся за большим столом и празднуем их очередную годовщину.

Кроме того, всяческие общие праздники и множество разных поводов для встреч. Совместные пикники, мужчины с сыновьями в бассейне или на рыбалке, женщины в хлопотах на огромной Ромашкиной кухне – идиллия, ни дать, ни взять…

Только вот Ромашка омрачил эту пастораль. Не он, вроде бы, а его жена – так все считают. Во всяком случае, она ушла от него к другому. Пять лет назад.

***

Я помню, как он плакал в нашем доме и уснул на моих коленях. Я пожалела его сладкий сон и просидела с онемевшей спиной до часу ночи, пока он не проснулся. Видно, забыв во сне про горе, и решив, что я – это его Светка, он начал страстно ласкать меня, в темноте ища губами мои губы. Я сказала: Ромашка, перестань, это же я. Он, казалось, не удивился, но успокоился, перевернулся на другой бок и уткнулся лицом мне в грудь. Тогда я впервые в жизни пожалела, что мой муж не такой пылкий, как его младший брат.

Потом Ромашка запил.

Ярослав отобрал у него ключи от квартиры и перетащил к нам. Наш сын тогда только поступил в медицинский в Москве, туда же, где учились отец и дед, и дядька поселился в его комнате.

Муж отвозил его на работу и забирал с работы, даже, если ему приходилось возвращаться назад в клинику. Вечера мы проводили, в основном, вдвоём, и постепенно Ромашка перестал тосковать. Он водил меня в кино или погулять по вечернему городу, а потом стал брать с собой в рекламную студию.

Он работал оператором и увлёкся фотографией. В нерабочее время он забавлял меня фокусами компьютерной обработки изображения, попутно творя шедевр за шедевром. А шеф устроил как-то выставку его работ, принёсшую успех и Ромашке, и шефу, и студии.

Через несколько месяцев Ярослав решил, что Ромашка вновь готов к самостоятельной жизни, и снял арест. Но тот не рвался в свою пустую громадную квартиру, из которой сбежала Светка с сыном Серёжкой, в квартиру, которую оставили ему родители, продав богатому соседу примыкающие к его апартаментам две из своих пяти комнат, и купив на вырученные деньги полдома на Азовском море в Темрюке.

Можно после Нового Года? – спросил он брата. Тот сказал: да хоть вообще не уходи, надо же моей жене с кем-то нянчиться.

Ромашка ушёл неожиданно, за несколько дней до праздника. Может быть, это было связано с… Не знаю, теперь я ничего не знаю.

Накануне ночью, когда муж вернулся поздно, что стало нормой последних лет, мне показалось, что от него пахнет какими-то духами. Я, смеясь, спросила, что это за мыло у них в клинике такое душистое. Он ответил мне так грубо, что я онемела.

Я ничего не могла понять. Его усталостью такое не могло объясниться. Никогда прежде он не позволял себе грубости – ни со мной, ни с сыном, ни с кем-либо другим. Я и не подозревала, что он может быть таким.

Дождавшись, когда он ляжет и уснёт, я пошла на кухню и села в темноте. Я не испытывала ничего – ни боли, ни обиды. Недоумение – вот, пожалуй, единственное ощущение, заполнившее меня.

Я не имела опыта семейных сцен. Я ни разу не плакала по причине разлада с мужем. Наша жизнь протекала так спокойно, что мелкие неурядицы и конфликты происходили без траты лишних нервов. И иммунитет против грубости отсутствовал – мне не сделали прививку ни в детстве, ни позже.

И что теперь? Как к этому отнестись? Забыть и выбросить из головы… из души? Или обидеться и ждать раскаяния? Фу, как мерзко! Меня передёрнуло.

В кухню вошёл Ромашка. Я и забыла про него. А вдруг он слышал? Это ужасно…

Он присел на корточки передо мной, обхватил снизу мои колени и положил на них голову.

– Ромашка, ты что? Что ты не спишь?

– А ты?

– Не спится.

– Аналогично.

Мы помолчали.

– Чай будешь? – Умней я ничего не могла придумать.

– В полтретьего ночи? – Он зевнул.

И вдруг я заплакала.

Ромашка не шевельнулся, только крепче стиснул мои ноги и прижался к ним лицом. Я гладила его волосы и рыдала в кухонное полотенце.

Когда я успокоилась, он, так и не шелохнувшись, сказал: