Верная подруга Императрицы

Вторая гостиная представляла собой просторную комнату, где предметы убранства и обивка мебели были всех оттенков зеленого цвета. По желанию Ее Величества в одном углу была пристроена небольшая лесенка и балкон, который весной утопал в фиалках. В этой комнате висели портреты Их Величеств и несколько изысканных миниатюр Их Высочеств, выполненных Каульбахом». Особенно хорош был портрет Великой княжны Марии Николаевны.

Книг было множество; Ее Величество очень много читала, но Ее главным образом интересовала серьезная литература. Библию Она знала от корки до корки. Библиотека находилась рядом с зеленой гостиной, где на круглом столике лежали книжные новинки и свежие номера журналов, тотчас же заменявшиеся самыми последними, по мере их выхода в свет.

Ее Величество была большой любительницей писать письма. Писала Она повсюду, где Ей только заблагорассудится. Бюро Ее стояло в комнате рядом со спальней, но я часто видела, как Она пишет прямо на коленях, подложив под листок блокнот. Причем неизменно использовала вечное перо. До войны Она ежедневно писала своей большой подруге, жившей в Германии, и всякий раз читала мне ответные письма от этой дамы. Почтовая бумага и конверты, как и белье, были обыкновенными, но с инициалами и Императорской короной Ее величества. Поскольку уже отмечалась склонность Государыни к сирени и ландышам, хочу добавить, что Ее величество любила всякие цветы, но в особенности лилии, магнолии, глицинии, рододендроны, фрезии и фиалки. Любовь к цветам сродни любви к духам, и Ее Величество не была исключением. Из духов Она предпочитала «Белую Розу» парфюмерной фирмы Аткинсон. Они, по ее словам, были прозрачными, без всякой примеси, и бесконечно ароматными. В качестве туалетной воды она использовала вербену».

Когда я впервые познакомилась с Ее Величеством, Она не курила, но во время революции приохотилась к папиросам. Как мне представляется, курение успокаивало Ее издерганные нервы.

Государыня имела обыкновение вести дневник, но вскоре я расскажу, как мне пришлось сжечь Ее дневники, а также дневники княжны Софьи Орбелиани и Анны Вырубовой и, наконец, все письма, которые отправил Ей Государь – как после Их помолвки, так и во время супружеской жизни Их Величеств.

КНЯЖНА СОФЬЯ ОРБЕЛИАНИ

Доктора Боткина, преданного друга Царской Семьи и лейб-медика, представила мне Анна Вырубова. Он мне сразу пришелся по душе. Это был умный, либерально на-строенный господин, и, хотя его политические воззрения расходились с идеологией монархистов, он настолько привязался к Его Величеству, что позабыл свои прежние взгляды.

Думаю, что на основании моих воспоминаний, которым, я полагаю, нельзя отказать в объективности, читатель убедится, что правителей одной из величайших империй, которые когда-либо знал мир, окружала простота. Простота была характерна для всех их дел, эта же простота привела и к их падению. Их Величества захотели жить, как живут частные лица; они воображали, что в России не принято, да и невозможно, чтобы Царь был обыкновенным человеком со свойственными человеку чувствами. Он символ, воплощение вековых традиций; Царь – это отец народа и в то же время величественный, непобедимый и недоступный монарх. Император или Императрица, так сказать, в домашнем халате никогда не задевали души своих подданных. Подобно тому как английский фермер хранил и берег безобразные олеографии, изображавшие Королеву Викторию со знаками своей королевской власти, так и русский крестьянин лелеял дешевые репродукции, изображавшие Государя Императора и его Августейшую Супругу в Царском облачении. Ни фермеру, ни крестьянину не пришлись бы по вкусу «семейные» фотографии их властелинов. Воображение простолюдина влекут порфиры, горностаевые мантии, золотые короны и скипетры – символы Царской власти. Все остальное его не интересует и не представляет для него ценности.

В марте, после рождения моего Тити, Ее Величество написала мне, что ей не терпится повидать своего крестника, которому тогда исполнилось девять месяцев. И я с сыном отправилась в Царское Село. Их Высочества возились с малышом и по очереди купали его. Устроились мы в домике Анны, где под личным наблюдением Государыни была приготовлена комната для ребенка. Она прислала для него кроватку, а занавески и покрывало Она связала собственноручно. Ее Величество часами занималась с мальчиком, играла с ним, фотографировала. После первого визита мне то и дело передавали «повеление» «прибыть и привезти с собой младенца». Помню, однажды я опоздала на поезд и не успела к ленчу. Ее Величество, которая ждала меня, заметив мою усталость, велела подать чай. Посадив Тити к себе на колени, Она проговорила:

– Я вижу, Лили, Вы голодны и утомлены. – с этими словами Она принялась потчевать меня бутербродами – совсем как мать, желающая утешить усталого ребенка. О ней можно сказать, что она была в большей степени матерью, чем сама мать, в большей степени русской, чем сами русские. Любила Она Англию и Россию. Я заявляю совершенно определенно, что любви к Германии, как к своей родине, Она не испытывала. Ей дорог был Дармштадт, поскольку в Ее глазах это был Ее домашний очаг, но никакой привязанности к другим областям Германии у Ее Величества не было.

Шли месяцы, и все больше крепла наша дружба с Государыней. Осенью Императорская Семья отправилась в Ливадию, где я гостила у своего дядюшки и, таким образом, имела возможность часто бывать в Ливадийском Дворце Царской Четы. В первый же день, как только я встретила Ее Величество в Ливадии, Она вручила мне комплект приданого для Тити, изготовленный Ею собственноручно. Я было удивилась, когда она телеграфом запросила у меня размер малыша, – теперь я поняла, для чего это Ей понадобилось!

Ее величество нередко заезжала к моему дядюшке и забирала с собой на прогулку моего малыша. Ребенок научился узнавать Ее Величество, и однажды, разглядывая Ее фотографию, он произнес «Бэби»; с тех пор Тити начал называть Императрицу Всероссийскую Тетя Бэби. Он знал Ее лишь под этим именем, и во многих Своих письмах Ее Величество, когда речь шла о Ней самой, ссылалась на это ласкательное прозвище. Нет нужды говорить, что внимание, оказываемое мне и моему малышу Царской Семьей, было темой для всяческих пересудов со стороны придворных.

И я пришла к определенном выводу. Я твердо решила, что никакие материальные соображения не должны повредить этой дружбе, являвшейся источником такой радости для меня. Муж мой целиком был согласен со мной и всякий раз отказывался от постов, о которых время от времени заходила речь. Государыня поняла и одобрила мою точку зрения.

– Вы всегда можете рассчитывать на Меня, если все останется прежним, – сказала Она. – Я не хочу потерять свою Лили, дав ей официальную должность.

ЛИВАДИЙСКИЙ ДВОРЕЦ В КРЫМУ

Жили мы тогда счастливой жизнью. Великие княжны на глазах превращались из девочек в цветущих, очаровательных девушек. Нельзя сказать, чтобы Они были похожи друг на друга внешне, каждая из Их Высочеств обладала характерной для нее внешностью. Но все Они были наделены милым нравом. Не могу себе даже представить, что нашлись нелюди, которые, говорят, стреляли и наносили удары штыком этим беспомощным созданиям в екатеринбургском доме смерти. Не только их красота, но и их приветливость должны были бы послужить Им защитой. Однако, если правда, что Они погибли, то лучшей эпитафией Им будут эти бессмертные слова: «Милы и прекрасны они были при жизни, и смерть не смогла разлучить их».