Когда зазвенит капель
Эдик протянул руку и сжал холодные Дашины пальцы.
– Конечно это сложно сразу. Понемножку. Шажок за шажком. По-другому никак.
Даша вздрогнула и посмотрела на него. Эдик улыбался и в его взгляде было что-то такое, от чего на душе становилось тепло и хорошо, совсем как в детстве. Она улыбнулась в ответ, едва уловимо, одними глазами, потом разблокировала телефон и набрала номер. Пять невыносимо длинных гудков прошло, прежде чем в трубке раздался веселый голос с акцентом:
– Алле! Слющаю!
– Я по объявлению, – произнесла Даша взволнованно, – вы ведь давали объявление, что вам нужна официантка?
– Да, давал. Очень шюстрый, расторопный девущка нужна!
– Я хочу попробовать!
– Приезжай, красавица, на этот… Как его? На беседа приезжай, посмотрим, поговорым.
Записав протянутым Эдиком огрызком карандаша на салфетке адрес, Даша нажала отбой. Сердце быстро колотилось и она закрыла лицо руками.
– Ну вот, а ты боялась! Только юбочка помялась! – хохотнул Эдик. Даша замахнулась на него в притворном возмущении, но он перехватил ее руку и прижал к столу. – Да у меня самого жопка жим-жим сделала! Я-то на работу еще не устраивался!
– Поедешь со мной? Мне страшно.
– Нет, детка. Сама-сама. Стальные яйца, помнишь?
Даша кивнула.
– Пойдем, я тебя до остановки провожу. Давай прямо сейчас, тут кто первый встал, того и тапки. Такие дела.
Они оделись, и Даша натянула поглубже капюшон, предчувствуя колючий мороз. Автобус долго ждать не пришлось – еще не успели заныть от холода пальцы на руках и ногах, как тяжело пыхтя поднялся в гору старенький ПАЗик и затормозил, скользя колесами по гладко укатанной дороге. Эдик, до этого безостановочно болтавший разные несерьезные глупости, вдруг резко замолчал, притянул Дашу к себе и поцеловал в краешек рта. Потом быстро прошептал:
– Удачи.
И подтолкнул ее к автобусу.
Глава 14
Уже остались позади и ТЭМЗ, и Лагерный сад, а Даша все еще ощущала это легкое прикосновение. Людей было немного, и она села к окну, отогрела дыханием круглый пятачок на замерзшем стекле и смотрела в него на проносящиеся мимо темные дома и деревья, и пыталась представить, что ее ждет там, куда она ехала. Удастся ли ей устроиться в эту забегаловку? А если ее не возьмут, то что будет причиной для отказа? Сколько времени она продержится в этом заведении и хватит ли ей заработанных денег? Сумеет ли она их правильно распределись деньги и рассчитаться с долгами, сумма которых угрожающе выросла в последней квитанции за ЖКУ? Как скоро ее начнут хватать за руки поддатые посетили и сможет ли она им противостоять? А может ничего страшного и не случится, и тогда это кафе на какое-то время станет ее островом, центром, укроет ее от невзгод, и там она сможет переждать это странное, страшное время и потом, постепенно вернуться к нормальной жизни.
Не успела она найти ответы на все эти вопросы, как автобус подкатил к вокзалу, заскользил у остановки, дернулся и затих. Даша подорвалась со своего места, быстрым движением не положила, а почти кинула водителю деньги на капот и выскочила на улицу. Она, оглядываясь по сторонам, торопливо прошагала мимо желтого, с островерхими башенками, здания вокзала к приземистому двухэтажному домику, где помещалось кафе с громким названием «Медея», поднялась на крыльцо и потянула на себя тяжелую массивную дверь. Зная, чем прославилась Медея, Даше было страшно даже заглядывать в меню. Внутри оказалось просторное, вытянутое в длину, светлое помещение. По обеим сторонам, справа и слева у окон расположились столики, покрытые красными бархатными скатертями, а сверху еще нелепыми квадратиками белой клеенки. За двумя столами сидели люди с уставшими лицами и возле них громоздились дорожные сумки, видимо, они зашли сюда перекусить прямо с поезда. Через множество окон лился солнечный свет, падал на деревянный пол – узкие половицы, надраенные полиролью. Пахло котлетами и рыбой. Впереди всю стену занимала длинная металлическая стойка, с лотками с салатами, горячей едой, рядами одинаковых стаканов с мутноватой желтой жидкостью. За стойкой, не отделенная ничем, даже декоративной ширмой, видна была кухня: по периметру высокие оцинкованные столы, уставленные бесчисленным множеством предметов. Там полная женщина в белом халате месила тесто смуглыми округлыми руками. Рукава закатаны по локоть, косынка на голове завязана крепким узлом над краснеющей шеей, но из-под нее все равно выбилась непослушная прядь, прилипла к блестящему от пота виску. Справа у кассового аппарата, подперев одну щеку рукой, сидела белокурая девушка, напряженное ее лицо освещалось то синим, то красноватым отблеском экрана телефона, а указательный палец лихорадочно постукивал по экрану. Своими пухлыми губами и огромными глазами навыкате она напоминала глупую рыбу. Даша помедлила секунду, а потом широкими шагами двинусь к ней.
– Здравствуйте! Я по поводу работы, по объявлению. Звонила сегодня, меня пригласили на собеседование.
Кассир оторвала взгляд от экрана, где тут же засветилась надпись «Game over» и с каким-то тупым недоверием оглядела Дашу сверху вниз.
– Таааань, – протянула она, не оборачиваясь, – проводи девушку к Антону. Толстая женщина с кухни подняла голову, кивнула – то ли поздоровалась, то ли дала понять, что услышала, вытерла мучные руки о фартук и вышла к ним.
– Пойдемте, – коротко бросила она, и, обойдя стойку с раздачей, открыла неприметную дверь с надписью «Только для персонала». Даша торопливо зашагала следом в плохо освещенный длинный коридор с крашеными стенами мимо тяжелых металлических дверей с табличками «Холодильная камера №1», «Холодильная камера №2», «Склад». В конце коридора оказалась еще одна дверь, приоткрытая, из-за которой были слышны неясные голоса. Татьяна заглянула туда и быстро загородила собой проход.
– Там посетители, придется подождать. Постойте тут.
– Спасибо, – поблагодарила Даша женщину. Татьяна мрачно кивнула и удалилась.
Минут двадцать Даша мерила коридор шагами, заготавливала речь, настраивалась, но когда дверь отворилась и оттуда вышла заплаканная женщина в сопровождении хмурого седого мужчины, вся ее решимость испарилась. Даша заглянула в кабинет:
– Можно? – она смутилась, встретившись с внимательными черными глазами сидевшего за столом мужчины. – Здравствуйте! Это я звонила сегодня по поводу работы.
– Ах да, щюстрый девущка, как же, как же! Прахадите, прахадите! – мужчина выкатился из-за стола как колобок на коротких ножках, подкатился к Даше и, взяв ее за руки, усадил на стул, а потом вернулся на свое место. Ладони у него были потные и холодные, лицо со сталинскими усами пухлое и смуглое, черные быстрые глаза и круглая лысина на голове в обрамлении еще не седых волос. – Меня зовут Антон Леонович. А вас?
– Дарья. Даша, – она немного помедлила с ответом, соображая, представиться ли полным именем, но все же решила обойтись без отчества. Она немного удивилась странному сочетанию имени и отчества, совершенно не подходящему мужчине, но вида не подала.
Антон Леонович принялся рассказывать Даше о своем семейном бизнесе, кафе, жене Лейле, о том, как трудно им приходится и какие нерадивые нынче работники. Даша слушала, кивала и теребила пальцами ручки от сумки. Несмотря на сильный акцент, Антон говорил много, быстро и не всегда по делу, то и дело усмехался в усы, но именно это его качество странным образом располагало к себе. Мало-помалу Дашина нервозность отступила, она даже забыла, что пришла устраиваться на работу, и вот уже она внимательно слушала, стараясь запомнить, что ей нужно сделать в ближайшие дни. Видимо, положение у Антона и впрямь было катастрофическое, раз он рискнул не медлить и велел выходить на работу прямо завтра с утра.
Даша выпорхнула на улицу с улыбкой на губах и чудесным предчувствием каких-то удивительных и приятных происшествий. Такого с ней не бывало уже несколько месяцев. Боясь спугнуть это редкое ощущение покоя и радости жизни, Даша некоторое время постояла на крыльце, припоминая подробности разговора, а затем решительным шагом направилась в здание вокзала. Там она в киоске купила новенькую, пахнущую типографской краской трудовую книжку, с некоторым трепетом полистала страницы, бережно убрала в сумку, снова вышла на улицу и направилась к остановке.
Автобус, дребезжа и неловко подпрыгивая на кочках, вез Дашу через весь город. Потянулись старые хрущевки, новые девятиэтажки, помпезные банки, красочные кафе и дорогие бутики. Даша вышла на остановке рядом с поликлиникой, с удивлением отметив, что старое здание отремонтировали и теперь поликлиника гордо сияла стеклом и сайдингом.
Даша вошла внутрь, замерзшими пальцами неловко натянула бахилы на ботинки, покрутила головой и двинулась к высокой стойке за стеклянными окошками с надписью «Регистратура». Отстояла небольшую очередь и, почти просунув голову в маленькое окошко, сказала сидевшей за столом женщине в белом халате:
– Здравствуйте. Мне нужно медкомиссию пройти для санитарной книжки.
– Две тысячи.
– Что две тысячи? – не поняла Даша.
– Комиссия платная. Две тысячи стоит. Оплатите в кассу, чек потом покажете на работе, вам компенсируют. Приходите в любой день с санкнижкой, паспортом и фотографией три на четыре, к восьми утра, оплачиваете, потом ко мне, я вам напишу врачей и кабинеты.
– Это за один день можно успеть? И записываться не надо?
– Успеете, если народу будет не много. Без записи, по живой очереди. И натощак обязательно, надо будет сдавать кровь.
– Ага, понятно. Спасибо! А книжку эту где взять?
– А книжку купите в центре гигиены. И потом еще надо будет пройти обучение.
– Спасибо, – поблагодарила Даша еще раз и отошла от окошка.
Опять деньги. Где их взять? Те, что она успела снять с маминой карточки, прежде чем ее заблокировал банк, уже подходили к концу, хотя она тратила их очень экономно. Даша покупала только самые необходимые продукты, практически не позволяла себе мяса, а уж об одежде, косметике и средствах гигиены речи не шло. Но «мыльно-рыльное» как любила выражаться Дашина мама, уже подходило к концу и недалек был тот день, когда даже постирать станет нечем.
Даша уселась на лавочку в холле, достала телефон и нашла на карте центр гигиены. Но прежде надо сфотографироваться.
Глава 15
Время полетело быстро и незаметно. Даша приходила в кафе к десяти и практически сразу же погружалась в рабочую суету. В трудовую книжку ей сделали первую запись, где значилось «официант», но на самом деле она занималась практически всем: помогала поварам нарезать хлеб, сдвигала столы в линию для свадеб или поминок, перестилала скатерти, подменяла Полину на кассе, когда она ушла на больничный с ребенком, обслуживала клиентов за столиками, на торжествах разносила горячее, убирала мусор со столов, ловко уворачиваясь от назойливых поглаживаний разгоряченных захмелевших гостей, а после оставалась, чтобы привести зал в порядок и перемыть вручную горы посуды. Посудомоечных автоматов в «Медее» числилось аж два, но по факту в чистой мойке один из них стоял сломанный уже полгода, и похоже, что Антон и не собирался вызывать техников. Поэтому Даша сперва натягивала высокие до локтей резиновые перчатки и загружала машину в грязной мойке жирными кастрюлями, сковородами и противнями, потом вооружалась губкой и принималась отмывать до блеска фужеры на тонких ножках, менажницы, салатники и бесконечные одинаковые белые тарелки. Заканчивала работу она к часу ночи, примерно через час после того, как расходились последние «ну давай на посошок» гости со свадеб, а потом Антон на своем минивэне развозил по домам весь небольшой персонал «Медеи». О том, что существуют нормы рабочего времени и доплаты за переработки Даша не знала, и ей и в голову не приходило спросить. Антон в специальном журнале каждый день рисовал цифры отработанных часов, а Даша радовалась, что ей не придется проводить дома мучительные минуты в одиночестве, а можно сразу упасть на кровать без сил и ни о чем не думать до следующего рабочего утра.
С поварами и другим персоналом Даша поддерживала приятельские отношения и не более того. Она ни с кем не пыталась сблизиться и никого не подпускала к себе в душу, не рассказывала подробностей личной жизни и не участвовала в бессмысленной трескотне на бытовые темы, которые из раза в раз заканчивались обсуждением мужиков или знакомых.
Так один день сменял другой и первая неделя пролетела незаметно. За утром наступал день, потом и шумный вечер. Открывалась и закрывалась дверь, и в кафе залетали снежинки, клубился морозный пар, лился пронзительный солнечный свет – свет надежды, окаймленный сверкающими искрами снега. За скрипучей дверью с колокольчиком жизнь продолжала кипеть и эта суета дарила надежду и радость как никогда прежде.
Однажды дверь открылась и в кафе вошла Любава. Даша, которая в это время вытирала тряпкой клеенку на столе, даже не сразу ее заметила.
– Дашка!
Любава выглядела возбужденной, подбежала к Даше и бесцеремонно заключила ее в объятия.
– Ты почему не звонишь, не пишешь? Абонент не доступен, как ни наберу! Мне окольными путями пришлось выяснять, где ты теперь обретаешься целыми днями!
– Так нам нельзя на работе телефоном пользоваться! Да и что звонить-то? У меня ничего не происходит, каждый день одно и тоже.
– Ну ничего себе! Пропала и я знать не знаю, где и ты и с кем! Давай что ли сядем, поговорим!
Даша оглянулась назад, на кухню за стойкой раздачи и сказала:
– Люб, мне нельзя. Антон увидит, оштрафует. Давай лучше я к тебе в выходной заеду, а?
– Эх ты…, – Любава укоризненно покачала головой, – ладно, короче. Я че пришла-то. У меня предки решили свалить на новый год к бабушке. Старушка разнылась, что ее все позабыли-позабросили, она совсем одна и у нее давление. Ну, знаешь, как они манипулируют. Еще и меня хотели утащить, еле отбрехалась! Короче, они поедут к бабушке, где тихо и по-семейному посидят. Ииииии…
– И?
– И вся квартира на новый год в нашем распоряжении! Ты не представляешь, чего мне стоило их уломать, но, в общем, они разрешили собраться нам со всеми и хорошенько отметить! Я уже всех позвала: Сашку, Димедрола с Юлькой. Девочки еще с моей группы будут: Жанна, Олеся и Катя.
На этих словах Любава схватила Дашу за плечи и немного потрясла. Глаза ее сверкали из-под длинных ресниц.
– Ну?
– Что ну, блин?! Приходи, говорю, тридцать первого новый год отмечать! Или тебе уже есть с кем справлять?
– Да нет, я вообще одна дома хотела…
– Дура что ли? Че как бабка старая? Давай к нам, весело будет!
– Ну ладно, – улыбнулась Даша, – приду. А что надо купить?
– Да давай мы с собой спишемся попозже и решим. Только ты телефон включи, будь добренькой!
– Спасибо, Люб! – Даша обняла подругу в внезапном порыве нахлынувших чувств. – Что бы я без тебя делала? – Тут она оглянулась на двух угрюмых парней, занявших крайний от входа столик и выжидающе глядящих на них. – Извини, мне работать надо, а то взбучку получу.
– Давай, работяга! – и Любава упорхнула так же быстро, как и появилась, только уже в дверях оглянусь и погрозила пальцем, – Я жду звонка!
***
Дом показался внезапно – только что его не было, а в следующее мгновение он вдруг вынырнул из-за других, как близнецы похожих домов, – основательный, трехэтажный, покрытый грязно-желтой старой краской, весь в паутине витиеватых трещин. И хотя Даша сотни раз ходила этим маршрутом, она чуть не проскочила мимо, погруженная в свои мысли.
Она не ожидала, что это будет так трудно – отстоять свой законный выходной в новогоднюю ночь. Антон топал ногами, воздевал короткие пухлые руки к небу и кричал: «Самый жирный ночь в году! Самый жирный! И как мы без тибя должны справляться, а?!», но Даша была непреклонна. В конце-концов ее выручила Татьяна. Она отчаянно нуждалась в деньгах и согласилась выйти обслужить гостей за двойную оплату. Но даже при этом она не собиралась убирать разгром после празднования, и Даша клятвенно всех заверила, что придет утром первого числа наводить порядок и мыть посуду.
Опустив тяжелый пакет на бетонное крыльцо, Даша с облегчением растерла побелевшие пальцы, расправила плечи и позвонила в домофон, и внезапно легко взбежала на третий этаж. Чтобы раздеться, ей пришлось протискиваться между горой курток, чрезмерно навешанных в прихожей, и кучей сумок с едой на полу. Она бухнула свой пакет рядом, а тяжелая металлическая дверь с громким стуком закрылась за ней.
Все уже были в сборе. Люба возилась на кухне, а Сашка переносил компьютер в большую комнату. «Делаю нам музыку!», – крикнул он Даше вместо приветствия. Свет в прихожей не горел, поэтому Даша стояла и ждала, пока ее ослепленные искрящимся снегом глаза привыкнут к полумраку, и только потом увидела все сразу – старый советский раскладной стол, расправивший крылья в ожидании пиршества, высокую, в потолок, идеально ровную, искусственную елку с красными и золотыми шарами. Разномастные стулья вокруг стола. Сверкающий дождик в дверных проемах. Снующих по квартире девчонок.
– Ну вот, – сказал Сашка, поднимаясь на ноги и включая компьютер, – теперь у нас будет нормальная музыка, а не хор голодных кошек по голубому огоньку, – и оглянулся на Дашу.
На лице у него была совершенно неожиданная, торжествующая, гордая улыбка. Даша смотрела, как он улыбается и неожиданно вспомнила тот день, когда впервые увидела его. Тогда, первого сентября, Сашка умудрился опоздать на самую первую лекцию в их новой студенческой жизни, и, вихрем влетев в аудиторию, сначала шлепнулся на скамейку рядом с Дашей и только потом спросил: «Можно?» и улыбнулся. И на лице у него было торжествующее и гордое выражение. Такое же, как сейчас. И поэтому Даша сделала шаг ему навстречу и заставила себя улыбнуться. Она еще не знала, что сегодняшняя ночь разобьет ее мирок на множество мелких осколков.
А потом они носили пакеты из прихожей в кухню, раскладывая продукты по столу и холодильнику, чистили и резали заранее отваренные овощи, включали духовку, «Люб, я не знаю, как ей пользоваться», – кричала растерянная Катя, нарезали хлеб, колбасу, сыр и фрукты, носили тарелки на укрытый кипенно-белой скатертью стол и нитки дождика плясали в воздухе, тревожимые снующими туда-сюда девчонками, впуская и выпуская их из комнаты. Сашка наконец-то включил музыку, а потом почти все ушли курить на балкон, и они остались одни – Даша и Любава, и сразу словно стало пусто и тихо, хотя в соседней комнате гремел «Skillet». Было заметно, что Любава собирается с духом, чтобы что-то сказать, что должно быть очень важно, и Даша настороженно смотрела ей в глаза. Она смотрела, не могла солгать этим глазам, молчала, тонула. Но потом захлопала балконная дверь, впуская ребят одного за другим, а вместе с ними терпкий табачный аромат, и Любава так ничего и не успела сказать. Вместо этого она вытащила из холодильника бутылку шампанского и пузатые пластиковые полторашки с пивом и понесла к столу.
Они слушали музыку и хохотали, пили пиво, раскладывали салаты по тонким изящным тарелкам, телевизор в углу беззвучно пестрел яркими картинками, и лишь когда на экране появился президент, убавили громкость и включили звук.
– Так, слушаем все! Отэц родной нам будет бухтеть, какой тяжелый был год! – сказал Сашка, откупоривая пробку у бутылки шампанского и протягивая ее вперед требовательным движением. Пробка не выстрелила, а лишь негромко хлопнула, выпуская белый дымок. Все подставили бокалы, один за другим, под тугую пенную струю, льющуюся из горлышка. Разливал он с размахом, расплескивая капли на скатерть.
– Денег нет, но вы держитесь! – хохотнул Димидрол, вторя речам президента.
– Ну! С новым годом! – произнесла Люба и оглядела гостей. В этот момент комната наполнилась чарующими, волшебными звуками курантов, от которых у Даши всегда замирало сердце. Когда часы пробили последний, двенадцатый раз, она закричала вместе со всеми «С новым годом!», заглянула внутрь своего бокала, потом зажмурилась и выпила его залпом. Подняв глаза на Любу, она увидела, что та до сих пор даже не пригубила.
– А ты что же не пьешь? – спросила Даша и едва выдержала внезапно серьезный пристальный взгляд.
– Не люблю шампанское. Даже запах не переношу, – скривилась Люба и отставила бокал.
В ушах у Даши моментально зашумело, щеки сделались красными и она не рискнула больше пить. Три часа пролетели незаметно. Звук на телевизоре снова выключили. Оказалось, что девчонки приготовили «культурную программу», как они выразились, сплошь состоящую из пошловатых, но смешных конкурсов, и Даше пришлось танцевать с шариком между ног, потом с тем же шариком между двумя партнерами, попадать карандашом, висящем между ног на ниточке, в бутылку. Насмеявшись, все устали, уселись за стол, снова разлили пива.
– Ой! Окорочка же! – внезапно воскликнула Люба, подскочила и убежала на кухню, Олеся встала и пошла следом. Где-то в коридоре хлопнула дверь. Юлька и Димедрол, обнимаясь и уже слегка пошатываясь, ввалились в комнату и плюхнулись на стулья. Жанна с Катей принялись обсуждать предстоящую поездку за границу. И только Сашка не принимал участия в разговорах. А потом его нога прикоснулось к Дашиному бедру. Глаза его не отрывались от телефона, палец скользил по экрану, а колено льнуло к Даше. Помертвев, она оцепенела. За столом четверо ребят весело смеялись, громко разговаривали, перебивая друг друга, бубнил телевизор. Поначалу она решила, что это случайность, что Сашка принимает ее ногу за ножку стола, ждала, что он вот-вот заметит, отодвинется и пробормочет «Извини», но его колено по прежнему прижималось к Даше.
Заслоненный столом, Сашка опустил руку и мягко, опасливо погладил ее колено – так гладят собаку, которая может взбеситься и укусить. Она не кусалась. Не шевелилась. Даже не дышала. Он продолжать читать что-то в смартфоне, поглаживая ногу свободной рукой, и ее разум ускользнул. Он парил под потолком, и она видела себя сверху: сутулые плечи, отрешенный взгляд, давно не крашенные волосы.
А потом в комнату вошли Любава и Олеся, неся на вытянутых руках тарелки с дымящимися картошкой и окорочками. Сашка отодвинулся. Кожа на колене – там, откуда он убрал свою руку, – похолодела, в комнате все пришло в движение и еще больший шум: девочки поднялись, чтобы помочь втиснуть тарелки на и без того заставленный стол, Димедрол уже приготовился накладывать. И никто не знал, что случилось прямо перед ними.
– О, горячее подоспело! – воскликнул Сашка и поднялся.
Люба ушла спать первая. Она за всю ночь так и не выпила ни грамма и со стороны казалось, что ей в тягость все это веселье, только она тщательно это скрывает. Спустя еще час Димидрол завалился прямо на диване, как был, в джинсах и футболке, по-детски подложив под щеку обе ладони. Рядом с ним, кое-как уместившись с краю, на автопилоте пристроилась Юлька и внезапно зычно и громко захрапела.
Олеся с Катей были не такие пьяные и предложили убрать за собой. Даша встала у раковины и привычными, быстрыми движениями соскребала объедки в ведро, мыла посуду, которую девочки приносили из комнаты, а Сашка убирал по местам стулья. Когда с уборкой было покончено, девчонки хихикая, удалились в пустую родительскую спальню
Даша упустила момент, когда Сашка скрылся в комнате Любавы и дверь за ним закрылась. Она подумала, что это даже хорошо, что она так устала: мысли текли медленно и лениво, и то, что любимый ушел спать с лучшей подругой, вдруг перестало ее беспокоить, и несмотря на странное его поведение сегодня вечером, она вдруг отчетливо поняла: ей нужно оставить этот любовный треугольник.
Даша взяла свою сумку и потихоньку прошла в ванную. Даже когда мама была жива, они не запирали двери на защелки, а уж одна Даша и вовсе не имела такой привычки, поэтому дверь просто прикрыла. Там она с облегчением стянула надоевшие за день джинсы, тесную рубашку и бюстгальтер, натянула просторную домашнюю футболку и долго и тщательно мылом и холодной водой смывала макияж. А когда она подняла глаза, то увидела в зеркале Сашку.
Даша вздрогнула и резко обернулась. Кровь хлестнула ей в лицо. От страха она не могла ничего сказать и только глубоко дышала.
– Извини, не хотел пугать.
Он подошел, положил ладони на талию. Его глаза – медленный, нежный, теплый, все обволакивающий яд.
– Сашка, ты что, дурак? Ты что?!
– Я ведь вижу, как ты на меня смотришь. Думаешь, не понимаю?
Даша хотела что-то сказать и не могла. Не могла солгать этим глазам. Она молчала, тонула…
– Но… Любава?
– Не увидит. Спит она. Крепким сном беспробудным спит.
– Но как же так… это не правильно…
– Тссс, – приложил палец к ее губам, заставляя молчать, – К черту все! Думаю, тебе понравится, что сейчас будет, – шепнул ей в самое ухо Сашка. Он медленно, медленно, все глубже вонзая в сердце острую, сладкую иглу – прижался плечом, рукою, весь. Она отодвинулась и уперлась спиной в стиральную машинку – больше путей к отступлению не было. Даша не двигалась. Сашка поднял руку и накрыл шею ладонью. Спустился ниже к предплечью, к рукам, к линиям жизни, рассматривая их, проводя подушечками пальцев. Дашка обжигалась об эти прикосновения, страшась мысли, что все это ненастоящее. Что все пройдет, развеется как горький дым, станет чужим. Хотя оно и было чужим…