Двадцать семь. Рассказы о войне

– Твоего бы деда к нам на уроки истории, вот бы уж где ему досталось, – усмехнулся Витя.

– Ему и так досталось, – не отступал Егор. – Пришёл с германской контуженый, полуслепой – а ему потом и выдали, в нашем же сельсовете: ты, мол, империалистов защищал, против братьев-рабочих немецких воевал, скажи спасибо, что терпим тебя здесь, и то только из-за твоей немощи, да возраста. А ведь он простым солдатом был – куда скажут, туда и иди, в того и стреляй. И попробуй откажись.

– Многие, однако, отказывались, особенно после революции, – вступил в разговор Миша. – Мой дядя Пётр братался, говорят, с немцами, потом в партию на фронте вступил.

– Как с такими можно брататься! – неожиданно возмутился Фёдор. – Вот мой дед в плену у немца два года сидел. Знали бы вы, что они вытворяли, как издевались над пленными, особенно русскими. А ведь он на хуторе работал на хозяина. А многих на фронт посылали, окопы немцам рыть. Это против своих, значит. А тех, кто отказывался – сразу к стенке. И скольких постреляли…

– Вот проняло-то Федьку, – улыбнулся Егор. – Мой дед тоже говорит, что не брататься надо было, а добивать немца.

– Ну, коли не понял немец тогда, что русский и с дубиной может навалять, что-то теперь с ним будет, когда у нас вдосталь и танков, и самолётов, и пушек и, наверное, много чего такого, о чём мы и не догадываемся, – продолжал, воодушевившись, Фёдор. – Зря ли в Горьком заводы день и ночь дымят?

– Но пока-то немец возле Курска и Орла так и стоит, а не мы у Берлина, – кисло вставил Витя.

– Дайте срок, ребята, – примирительно сказала я. – Они же в сорок первом со всей мощью исподтишка навалились на нас.

– Прогоним немца, непременно прогоним, – сказал Егор, словно стараясь уверить самого себя. – Да и кто с такой страной сможет справиться? Кто такие леса пройдёт, озёра и реки переплывёт? Да у нас и девчата, если надо, не хуже парней воевать могут, – добавил он и при этом выразительно взглянул на Люду.

Но та на сей раз проигнорировала приглашение пококетничать. Она быстро шла по косогору, вглядываясь куда-то вдаль, и вдруг остановилась.

– Тише, ребята, – сказала она. – Слышите?

Все как по команде замолчали. И то ли у Люды был самый тонкий слух – как-никак, в музкружке в школе занималась – то ли ей просто померещилось, но никто так ничего и не услышал. Разговор возобновился, хотя и без прежней живости. Каждый из нас явно пытался уловить что-то негромкое и далёкое, но тщетно. Однако вскоре Нина вдруг насторожилась.

– А точно, – тихонько прошептала она.

Мы остановились, напряжённо вслушиваясь в предвечернюю тишину, опускавшуюся на окрестности. Откуда-то с северо-запада, где догорал закат, доносился какой-то странный звук, низкий, подвывающий, временами, казалось, даже всхлипывающий. «Виий-ууууу, виий-ууууу, виий-ууууу…» И было в нём и впрямь что-то жуткое, от чего в первую секунду хотелось бежать куда глаза глядят и спрятаться, зарыться поглубже, только бы не слышать его. Но мы, боясь пошевелиться, были словно парализованы им. А между тем звук становился всё громче и громче. Вот на горизонте, наверное, не меньше чем километрах в пяти-шести, показались какие-то чёрные точки, медленно скользившие совсем низко над землёй, вот они стали прямо на глазах расти, приобретая чёткие формы.