Метресса фаворита (сборник)

– Желаете осмотреть труп? – Миллер отхлебнул холодного напитка.

– А что делать? – Псковитинов подвинул доктору блюдо с пирогами. Но тот отказался.

– Только предупреждаю, я не судебный медик, с трупами, постольку-поскольку дело имел. Мои пациенты обычно обращаются с кашлем, лихорадкой или подагрой. Впрочем, если готовы, пойдемте.

Они поднялись, Псковитинов вытер губы вышитой салфеткой, машинально отмечая на ней две буквы «А» и «Ш» – Анастасия Шумская. Получается, что домоправительница снабжала своими инициалами салфетки в личных покоях его сиятельства. Характерная подробность.

Вместе они прошли по белой лестнице, застланной синеватым пушистым ковром, и свернули в сторону широкого зала, у дверей которого преспокойно сидел Жеребцов с «Еженедельником для охотников до лошадей»[38 - Еженедельник для охотников до лошадей издавался в Москве в 1823 г. П. Цорном. В следующем году издание продолжалось под заглавием: «Записки и т. д.». Это первое издание в России, посвященное конному спорту.] в руках. При виде Псковитинова и Миллера он поспешно поднялся, оставив чтение.

– Для повторного осмотра трупа нам понадобятся, по крайней мере, два свидетеля и пара мужиков перенести тело, – не дожидаясь, когда губернатор снова начнет вопить, опередил его следователь. – Его сиятельство, должно быть, желает поскорее предать земле останки госпожи Шумской, так что лучше бы не задерживать. Вы могли бы пригласить сюда пару офицеров из ревизионной комиссии? И еще кто-то должен вести протокол осмотра.

Жеребцов кивнул, было понятно, что оскорбившего его Псковитинова он не собирается прощать так быстро. Впрочем, в сложившихся обстоятельствах, прогнать наглого следака он тоже не мог.

Как и предупреждали заранее, покойница лежала во гробе, одетая положенным образом и подготовленная к погребению. Псковитинов огляделся, нежно-зеленые стены залы были богато украшены белым лепным орнаментом. Он где-то даже читал, что этот стиль, по мнению зодчих, соответствовал традиции росписи античных вилл и вошел в моду при государыне Екатерине II[39 - Екатерина II Алексеевна Великая (урожденная София-Августа-Фредерика Ангальт-Цербстская, в православии – Екатерина Алексеевна; 21 апреля [2 мая] 1729 г., Штеттин, Пруссия – 6 [17] ноября 1796 г., Зимний дворец, Петербург) – императрица всероссийская с 1762 по 1796 г.]. Широкий стол с ножками в виде грудастых грифонов и покрывающим всю столешницу большим панно, цветочный узор которого был выложен из всевозможных полудрагоценных камней, показался более чем удобным для осмотра тела. Если бы, конечно, эту махину удалось сдвинуть поближе к окну. На крошечном столике у изголовья возвышался букет с белыми розами. При ближайшем рассмотрении ваза оказалась греческой, или выполненной в греческом стиле, по крайней мере, на ней изображались юноши и девушки в античной одежде. Похожие вазы стояли на специальных подставках у стен. Все они сочетали в себе светло-зеленые и розовые тона, что могло говорить о том, что вазы либо специально покупались для этой комнаты, либо были выполнены особым заказом. В северной части комнаты обнаружился эффектный мраморный камин с кронштейнами в виде львиных голов и лап. Скорее всего, в иное время эта комната использовалась как столовая, в которой принимали высокопоставленных гостей. Александр Иванович с сожалением оторвался от разглядывания окружающей его обстановки.

– Где было обнаружено тело? – В ожидании понятых Псковитинов вертел головой, пытаясь сохранить в памяти как можно больше деталей.

– Во флигеле, где и жила Анастасия Федоровна. Желаете до осмотра трупа взглянуть на место происшествия? Только там уже почти все прибрали, – поспешил с ответом Миллер.

– Раз прибрали, то не к спеху.

По лестнице застучали сапоги, и вскоре в комнату вошли трое офицеров, в одном из которых Псковитинов не без удовольствия узнал фон Фрикена. Следом шел не в меру энергичный Жеребцов, за которым тащились два парня в простых синих рубахах. В руках самого молодого офицера имелась папка с бумагами, следом мальчишка нес чернильницу и перо.

– Добрый день, господа! – поприветствовал вошедших следователь. – Тот, кто будет вести протокол, может расположиться за маленьким столиком, вот за тем, ага, остальных я попрошу внимательно следить за работой доктора и моей.

Увидев, что молодой человек с папкой занял предложенное ему место, Псковитинов кивнул Миллеру, и вместе они подошли к покойнице. – Ну-ка, парни, перетащите большой стол ближе к свету, хорошо. Теперь аккуратно возьмите тело и положите его на стол.

– Голову придерживайте! – вовремя подскочил Миллер. – Голова-то…

– Делайте, как велит доктор! – рявкнул Жеребцов. Губернатор принципиально старался не смотреть в сторону Псковитинова, но следователя такое отношение не беспокоило. Восемьдесят миль до Новгорода, когда еще пришлют другого дознавателя, да и кого пришлют? Корытников уволился, у Иванова отпуск, у недавно поступивших новичков еще молоко на губах не обсохло. Новые кадры, их бы теперь прислали у опытного следователя учиться, уму набираться, но распутывать такое дело в одиночестве…

Перекрестившись и наскоро произнеся молитву, мужики извлекли тело из гроба и, тщательно поддерживая голову покойницы, в последнем им помогал доктор, положили труп на стол.

– Тело следует раздеть. – Псковитинов не спешил приступать к осмотру, наблюдая за происходящим как бы со стороны.

– Но ведь только обрядили? – вырвалось у одного из мужиков.

– Обрядите еще раз, да и не в кровавое, ишь как пропиталось! Так хоронить все одно нельзя, – нетерпеливо потирал руки Жеребцов.

– Возьмите ножницы и аккуратно срежьте с тела всю одежду. Чтобы ни тряпки не осталось. – Псковитинов спокойно наблюдал за происходящим, его время еще не настало.

Миллер извлек из саквояжа ножницы и принялся аккуратно срезать дорогое платье. Отвернувшись к окну, Александр Иванович разглядывал красивую клумбу с какими-то розовыми цветочками. Доктор отлично знал свое дело, что же до Жеребцова, несмотря на то что он тут был явно не нужен, губернатор от чего-то не желал угомониться и хотя бы немного отдохнуть.

Тело было готово к осмотру, и лишь лицо покойницы покрывала пропитанная запекшейся кровью вуаль. Когда Миллер снял и ее, воспользовавшись на этот раз не ножницами, а влажным полотенцем, Псковитинов глубоко вздохнул и подошел к столу.

– Начинайте, Карл Павлович, – попросил он, ощущая спиной, как напряглись стоящие рядом понятые.

– Производится повторный осмотр тела Анастасии Федоровны Шумской, – затараторил Миллер. – На теле присутствуют многочисленные ножевые раны в области живота, вот извольте посмотреть, в области груди, шеи. Обратите внимание, раны на горле настолько глубокие, что можно разглядеть шейные позвонки. Но, это важно, по следу ножа нетрудно заключить, что проделано сие было в несколько приемов. То есть имело место несколько, как бы это сказать, режущих движений. Далее, пальцы жертвы сильно повреждены, вот посмотрите, этот, можно сказать, и вовсе отрезан, это говорит о том, что госпожа Шумская оказала своему убийце или убийцам отчаянное сопротивление, она хватала нож за лезвие. Кроме этого, губы жертвы также разрезаны. Как мы видим, тут движение уже не режущее, а колющее. – Взяв в руки какой-то инструмент, он открыл рот покойницы и, внимательно осмотрев язык, сообщил, что тот тоже надрезан.

После этого Миллер тщательно, сантиметр за сантиметром, осмотрел все тело жертвы, не найдя более серьезных повреждений.

Псковитинов был доволен осмотром, когда Миллер закончил свое дело, Александр Иванович внимательно изучил ногти жертвы, два оказались обломаны, скорее всего, тот, с кем дралась Шумская, вышел из боя с заметными царапинами. Кроме того, одежда убийцы явно была вся в крови. Велев снова готовить покойницу для погребения, следователь забрал господ офицеров во флигель, принадлежащий бывшей домоправительнице, где надеялся найти еще что-нибудь. К сожалению, пол в китайской гостиной, где была убита Минкина, тщательно вымыли. Кстати, это был не просто пол, а дорогущий наборный паркет, выложенный в виде цветов и китайских зонтиков, а софу, возле которой произошло убийство, отправили на задний двор, где собирались вскорости сжечь. Псковитинов встал посреди комнаты, изучая обстановку.

Китайская комната – ничего из ряда вон необыкновенного, начиная с XVIII века в России, вслед за Европой, возник интерес к искусству Китая. И Псковитинов на своем веку повидал немало образцов «китайщины» разной степени дороговизны и вкусовых достоинств. Здесь же восточная тема прекрасно сочеталась с элементами классического интерьера. Живописный плафон с изображением драконов и обезьян прекрасно смотрелся рядом с лепным золоченым фризом[40 - Архитектура Средних веков определяет фриз как отделку верхней части сооружения в виде сплошной полосы, которая часто служит украшением. Полосу зачастую украшают орнаментом, росписью либо скульптурным рельефом. В искусстве Китая такого украшения, равно как и беломраморного камина, нет, поэтому Псковитинов заостряет внимание на непривычном сочетании Востока и Запада.] и белым мраморным камином.

Стены были обиты светло-голубым китайским шелком с изящной росписью, в том месте, где стояла софа, на стене виднелись пятна, скорее всего, кто-то из слуг безрезультатно пытался оттереть впитавшуюся в материю кровь.

Разобравшись с комнатой, Александр Иванович прошел на задний двор, где внимательно осмотрел испорченную кровью мебель, силясь отыскать еще хоть что-нибудь, но, увы, в этой части расследования удача оставила его.

– Обнаружено возле тела. – По приказу Жеребцова один из офицеров протянул Псковитинову завернутый в тряпицу предмет. Огромный мясницкий нож весь в крови. – Доктор Миллер сказал, что разрезы на теле соответствуют этому, м-м-м, инструменту.

– Хорошо. – Пройдясь по особнячку домоправительницы, Псковитинов вполне удовлетворился обследованием. – Не мог бы кто-нибудь указать, как именно лежало тело? На софе только брызги крови, стало быть, убивали ее на полу. В каком часу было обнаружено тело и, кстати, кем?

– Насколько я успел выяснить, – заложив руки за спину, Жеребцов принялся прогуливаться перед носом Псковитинова, – насколько я успел выяснить, тело было обнаружено 10 сентября в седьмом часу утра. – Он сделал паузу, давая ведшему протокол офицеру записать за ним. – Обнаружила комнатная девушка, по имени… – Он извлек из кармана небольшой блокнот и, полистав, прочитал: – Прасковья Антонова[41 - Антонова Прасковья (1804 г., село Грузино, Новгородская область – 1825 г., Чудовская волость, Новгородская губерния, Россия) запорота кнутами по приговору суда. Дочь Антона Игнатьева и Натальи Кононовой. Сестра Василия Антонова и Николая Антонова.].

Веранда, извольте посмотреть, справа от вас, – Жеребцов сделал приглашающий жест рукой, – служила местом, откуда госпожа Шумская утром отдавала распоряжения дворне. Но 10 сентября Настасья Федоровна не вышла к челяди. Сначала подумали, что она заспалась, прождали полчаса, час… начали беспокоиться. Послали Антонову. Она обнаружила Настасью Федоровну в той комнате, залитую кровью, на полу. Я лично знал госпожу Шумскую, мне тяжело все это. – Жеребцов снял очки и коснулся глаз батистовым платком. – Впрочем, меня здесь не было, при этом деле присутствовал общинный голова Шишкин. Я сейчас велю его к вам прислать. По горячим следам, расследование начал полковник фон Фрикен, который, собственно, и принял на себя командование. Он лучше меня все изложит. Прошу вас, Федор Карлович, произведите доклад.

– Так как Алексей Андреевич в некотором роде, как бы это сказать, оказался в расстроенных чувствах, я приказал заковать в кандалы и отправить в местную тюрьму всю дворню Анастасии Федоровны – двадцать четыре человека. Тюрьма находится в имении, с задней стороны от особняка госпожи Шумской, прямо в саду. Я вам ее покажу. После чего я отправил письмо Дмитрию Сергеевичу в Новгород, тот прислал ответ, что едет лично, а также упредил о вашем приезде.

– Эдикюль от нас никуда не денется, насмотримся еще. А сейчас я хотел бы допросить некоторых лиц, и составим список подозреваемых, коли вы его еще не составили. Полковник Фон Фрикен пойдет со мной, еще я возьму молодого человека, ведущего протокол, и доктора Миллера, когда он освободится, хотел бы, чтобы наготове всегда были люди, которых можно будет отправить с поручениями. Как насчет Корытникова?

– Отправил ему письмо, – раздраженно бросил Жеребцов и, к радости остальных участников осмотра, первым поставил под протоколом свою подпись и откланялся.

Глава 5. Аракчеев

Готов и ревностен отечеству служить,
Царю и в обществе умеет быть полезным;
Уединясь – с собой умеет в мире жить,
С друзьями быть любезным.

    М. В. Храповицкий[42 - Храповицкий Михаил Васильевич (1758–1819) – предводитель дворянства Вышневолоцкого уезда Тверской губернии, близкий знакомый Аракчеева. Как сообщал Н. В. Сушков, «Храповицкий, будучи предводителем дворянства, отправил Аракчеева в числе прочих бедных дворян Тверской губернии в С.-Петербург, для воспитания в кадетском корпусе: “Чувство признательности никогда не умирало в строгом сердце Аракчеева. Это лучшая способность его души”».]. «К хозяину», 26 декабря 1809 г.

Чертов доктор, что за гадость велел выпить? Голова все равно болит да еще и кружится, пол ходит ходуном, точно палуба корабля. А может – жизнь и есть корабль, плывущий то по приказу своего капитана, а то по воле волн? Всю жизнь я старался быть капитаном на своем корабле. Следил за каждой мелочью, каждым своим шагом, движением, жестом.

Чего достигли мои предки? Честно скажу, мало чего достигли, жил когда-то на земле Иван Степанович Аракчеев[43 - В «Родословной книге» (изд. «Русской старины») генеалогия Аракчеевых начинается словами: «Грамотой царей Иоанна и Петра Алексеевичей от 6 марта 1695 г. новгородец Иван Степанович Аракчеев “за службу предков и своего отца и за свою собственную службу во время войны с Польшей при царе Алексее Михайловиче” пожалован в вотчину пустошами в Бежецкой пятине, в погостах Никольском и Петровско-Тихвинском, в тогдашнем уезде Новгородском».], новгородец, которому за отличную службу было пожаловано дворянство и вотчины в Новгородском уезде, в Бежецкой пятине, в Николаевском погосте, в Модлине пустоши. В то время нашими – аракчеевскими числились деревни Клобуки, Санникова, Игначиха, Шепилова, еще в Тихвинском погосте пустошь Пушеная, что на реке Волчих. Вот самое большое достижение предков. Далее… потомок этого самого Степана Аракчеева и тоже Степан Аракчеев дослужился всего лишь до капитана, один из его детей, Василий Степанович, участвовал в турецком походе под предводительством графа Миниха, был ранен под Очаковом и уволен от службы с чином генерал-поручика. Его племянник и мой отец Андрей Андреевич[44 - Аракчеев Андрей Андреевич (1732–1797) – отец Алексея Андреевича Аракчеева.] в чине всего-то армейского поручика служил в гвардии в Преображенском полку, но не дослужился, раньше времени запросился в отставку. После чего жил в своем поместье в двадцать душ крестьян. В общем, не роскошествовали, хотя и не голодали.

В доме я был старшим ребенком, и отец возлагал на меня особые надежды, отчего и занимались со мной более, нежели с братьями Петром[45 - Аракчеев Петр Андреевич – брат графа А. Аракчеева (17 авг. 1780 г. – 1844 г.). Был флигель-адъютантом императора Александра I, генерал-майор.] и Андреем[46 - Аракчеев Андрей Андреевич (19 нояб. 1772 г. – 22 авг. 1814 г., Брянск Орловской губ.). Отец – поручик гвардии Андрей Андреевич. Брат – генерал от артиллерии Алексей Андреевич. Участвовал в Русско-шведской войне 1808–1809 гг., в Заграничных походах 1813–1814 гг. (1813 г. – в осаде Торна).]. Впрочем, не только служба показалась не в меру затруднительной для родителя моего, учить меня ему тоже быстро разонравилось. Так что заботу эту он благополучно передоверил сельскому дьячку, при одном воспоминании о котором у меня и сейчас невольно сжимаются кулаки. Так бы и врезал по глупой харе. Истинное чудо, что я тогда у него хоть чему-то смог научиться. Впрочем, я рано заинтересовался математикой. Задавал сам себе сложнейшие примеры, которые решал в уме, исключительно для собственного удовольствия и приятности времяпрепровождения.

Куда больше учила меня родимая матушка, Елизавета Андреевна[47 - Аракчеева Елизавета Андреевна. Мать 1-го графа Аракчеева, умерла в 1820 г.], которая тащила на себе все хозяйство, сама вела подсчет всем расходам и завела в доме настолько образцовый порядок, что даже приезжающие в гости к отцу немцы не раз удивлялись, насколько фрау Эльсбет не походит на русских женщин. От матери я приобрел привычку к ежедневному труду, а также к пунктуальности и аккуратности.

К слову, не раз слышал, как за спиной меня величают редким педантом, мол, застращал всех дисциплиной и распорядком. Но как же без этого? Вот веду я прием у себя в петербургском дворце на углу Литейного и Кирочной, пришел в кабинет ровно за три минуты, чтобы успеть выслушать отчет адъютанта о дожидающихся аудиенции просителях. Пока проходил через приемную, видел собравшихся, приметил несколько знакомых лиц. Все вроде правильно, все по плану. Но вот минутная стрелка шагает раз, другой, третий… встает на цифру 12. Время начинать прием, а моего адъютанта нет. И что прикажете в таком случае делать? Самому идти двери открывать, самому приглашать? Да ведь разве ж я могу всех, кто там собрался, лично знать? А коли не знаю, как решить, кого первого приглашать? Это адъютант должен и обязан всех расспросить, переписать и затем, согласно Табели о рангах, приглашать. Иной отставной генерал запросто может в штатском заявиться – и конфуз выйдет, если, приглашая пройти в кабинет, это обстоятельство не учтешь. Не для того уставы писаны, чтобы их нарушать. Иной бахвал начитается аглицких книжонок и мечтает де, когда заступит на мое место или сядет в любое другое начальственное кресло, утвердив в нем свою задницу, так будет вызывать к себе по очереди, кто, когда пришел. Смешно, да и только, так, полковника он примет позднее, а стало быть, хуже, нежели какого-нибудь отставного заседателя.

Нет уж, Россия просвещенная держава, и такого тут никто не попустит.

Или, скажем, я комиссию назначаю, точное время начало проверки, точное – окончания, затем время на отдых и обед, время на дорогу, и новая проверка. Для чего нужна такая точность? А чтобы не расслаблялись на местах. Иной раз, действительно, приходится опаздывать, отчего чиновники вынуждены ждать, не ведая, когда приедет начальство. Только я этого не люблю и не понимаю начальство, которое себе в угоду когда хотят на службу являются. Если время правильно рассчитать, то обычно еще и чуть заранее выходит, нужно только, чтобы все подчиненные в назначенное время на своих местах или, где им назначено, находились.

Говорят, мол, я жесток. А что сделаешь, если иные слов не понимают? Один раз скажешь, другой, а на третий назначаешь наказание. Причем замечено, пока подчиненных по головке гладишь, они тебе на спину норовят плюнуть. А чуть покруче зажал, так вроде как и опомнились: «честь имею служить». А все почему? Из-за привычки от дела отлынивать. По нашему всегдашнему русскому «авось» живут, так и служат, так и помрут, ничегошеньки не успев сделать ни на благо державы, ни ради близких и родных. Зачем сукно на форму для личного состава проверять, все одно служивому обмундирования надолго не хватает? Не проверяют, за гнилье деньги из казны платят, и немалые ведь деньги. А солдаты потом мерзнут! Приходится за всем доглядывать, самолично лезть на склады, вытаскивать рулоны материала, метр за метром скрупулезно проверять… чай, себе-то покупая, все проверят. А солдату что же? На боже, что нам не гоже! В лицо, разумеется, не смеются, но за глаза… Как иначе можно приучить подчиненных работать? Только на личном примере, на одном складу полотно досмотрел, и где грязь или какую порчу углядел, сразу на вид. Оштрафовал, на гауптвахту определил, на следующем складу, поди, сами поторопятся вперед комиссии проверить и, коли что, меры принять.