Перстень Григория Распутина

– А ты? – оживился Родя.

– Нет. Я в тот день вообще дома сидел. Дочитывал «Овода», мне Гришка Бегунков на два дня почитать дал. Сильная вещь.

– Да, я читал, – скисая, проговорил Родя.

– А что, нашли они уже… преступника, в общем? – смущенно спросил Боря.

– Нет, Боренька, пока не нашли. Но ты не волнуйся, обязательно отыщут. – При этих словах Евдокия Андреевна твердо взглянула на сына.

– Думаешь, правда убийцу найдут? – спускаясь по лестнице, спросил у друга Борис.

– Не знаю, – покачал понуро головой Родион. – Ходят, чего-то спрашивают. А только мне кажется, не там они ищут.

– Почему?

– Да потому, что вчера, например, когда я у Мити был, майор к нам приходил, он у них самый главный, так вот он все нас про Распутина и перстень расспрашивал. Помнишь, я тебе рассказывал, как Распутин матери перстень подарил?

– Ну, помню чего-то.

– Так вот они, по-моему, будут сейчас того искать, кто во всякие глупости верит, а мне кажется неправильно это! – решительно рубанул воздух Родион. – Не так надо. И свидетелей они найти не могут, а это тоже ерунда.

– Правильно, Родька! А давай сами это дело расследуем? – горячо предложил Борис. – И знаешь еще что? Они чужих ищут, а это мог кто-то из своих сделать.

– Кто? Мы, что ли, с матерью?

– Да нет. Я про соседей. Вот, например, Мишка Зубков, сосед наш, та еще сволочь, этот не только за перстень, за булавку горло перегрызет.

– Так его же арестовали еще осенью, – шепотом проговорил Родион.

– Да, я знаю, – с некоторым сожалением проговорил Борис. – Но это я так, для примера.

– Ладно, давай. А с чего начнем?

– Сперва ребят наших расспросим, что кто видел, те могут родителей расспросить, – предложил Борис.

Яков Чубов энергично шагал по мостовой, строго глядя в лица встречных прохожих, таких же собранных, серьезных, как и он. Яша играл в сыщика. Он пристально вглядывался в идущих ему навстречу людей, пытаясь угадать по их виду, кто они, кем работают, что за характер, есть ли дети. А иногда удавалось угадать и более конкретные вещи. Вот, например, этот тип в шляпе с парусиновым портфелем и брюзгливым выражением лица. Наверняка склочник и скряга. Рот кривой, глазки маленькие, смотрят с прищуром, одежда заношенная, но аккуратная, значит, еще и педант, рука в портфель вцепилась, не вырвешь. Точно скряга. И цвет лица нездоровый, наверняка свою желчь на всяких кляузных бумажках изливает. А вот эта девушка в белой блузке наверняка комсомолка и спортсменка. Вон осанка какая, и смотрит решительно и прямо. Так честные люди смотрят. Эта, наоборот, фифа. На жоржетах-маркезетах. Яшина сестра Леля о таком платье только мечтать может. А эта вырядилась, и туфли у нее на каблуке, и губы накрашены. Значит, либо жена большого начальника, либо актриса какая-нибудь. А то еще какого-нибудь хапуги женушка. Это даже скорее. У начальников жены пешком редко ходят, их все больше на машинах с личным водителем возят.

Конечно, заключения Яши были примитивны и поверхностны, и даже его любимый литературный герой Шерлок Холмс разнес бы их в пух и прах, а пожалуй, что и майор Колодей, но Яша своими наблюдениями делиться ни с кем не собирался, держал их при себе, догадываясь в душе о собственном несовершенстве. Зато в таких вот забавах он незаметно прошагал Владимирский проспект. Яша любил ходить пешком, идешь, воздухом дышишь, по сторонам глазеешь, не то что на подножке висеть. Ходил он быстро, росту был высокого, ноги у него были длинные, шаг широкий, но до Четвертой Красноармейской было еще шагать и шагать, а потому, видно, все же придется на трамвае прокатиться. И Яша поспешил перейти улицу.

Родион Платонов учился в семнадцатой полной средней школе на улице Бронницкой. На дворе стоял конец июня, все испытания школьниками были уже выдержаны, и детвора отправилась на каникулы, но педагоги и директор непременно должны работать, рассуждал Яша, открывая тяжелую дубовую дверь. В школе царили прохлада и гулкая неживая тишина. Если сейчас крикнуть, подумал Яша, то эхо, наверное, пойдет гулять по коридорам, теряясь вдали. Но нарушить гулкое безмолвие глупой мальчишеской выходкой Яша не решился, а, тихонечко ступая, на цыпочках отправился искать кабинет директора и учительскую.

– Эй, а ну-ка стой! – раздался у Якова за спиной неожиданно громкий, грозный голос. – Ты кто такой, чего надо?

Яша обернулся и увидел спешащую к нему по коридору уборщицу в сером халате, белой косынке, со шваброй наперевес.

– Кто такой, говорю, чего надо? – повторила запыхавшаяся от быстрой ходьбы гражданка.

– Я из уголовного розыска, – доставая из нагрудного кармана удостоверение, важно сообщил Яков. – Чубов моя фамилия. Проводите меня к директору.

– К директору? Из уголовного? – побледнела уборщица. – Да что же это случилось? Да за что? А! Неужто завхоз подвел? А? Это из-за дров, да. Из-за дров? – запричитала уборщица, роняя швабру и обхватывая руками свои морщинистые щеки.

– Нет. Я пришел по другому вопросу, – попытался прервать ее вой Яков. – Проводите меня к директору или просто скажите, где его кабинет. – Второе, пожалуй, было бы предпочтительнее; слушать всю дорогу до кабинета причитания сердобольной уборщицы Яков не хотел.

– По другому? – поднимая швабру, озадачилась уборщица. – Пойдем, провожу. Меня, кстати, тетя Граня зовут. А что ж тогда, если не завхоз? Но ты, милок, директора нашего не обижай, хороший он. Честный, копейки лишней ни-ни. И все по правилам, и в школе порядок, и с дитями, и учителя, если что, тоже хорошие, – не умолкая ни на минуту, вела Якова по широкой лестнице уборщица. – А уж за чистотой я слежу, тут можешь не сумлеваться, у меня завсегда все намыто, а зимой в галошах никого дальше вешалок отродясь не пускала. Ну вот, пришли, – останавливаясь перед кабинетом с табличкой «Директор школы Соболев Н. К.», сообщила тетя Граня. – Николай Кириллович, тут к вам из уголовного розыска, – опережая Якова, просунула голову в кабинет шустрая уборщица. – Проходите.

– Добрый день, товарищ, – поднялся навстречу Якову подтянутый седоволосый усач, чем-то похожий на Максима Горького, чей портрет он только что видел в коридоре. – Чему обязан?

– Добрый день. Чубов Яков Михайлович, оперуполномоченный уголовного розыска, – протягивая директору руку, представился Яков.

– Соболев Николай Кириллович. Присаживайтесь. Слушаю вас, – стараясь не выдать волнения, предложил директор.

– Несколько дней назад у вашего ученика Родиона Платонова был убит отец, мы ведем расследование. В этой связи хотелось бы поговорить с его учительницей Савченковой Галиной Гавриловной и вожатым Славой, фамилии не знаю.

– У Роди отца убили? Какая трагедия! – мгновенно бледнея, воскликнул директор. – Я хорошо знаю этого мальчика. Он учился у нас, когда я еще не был директором. Я вел у него географию. Такой воспитанный, спокойный мальчик, и учится хорошо, и общественник. Как же так? Как же они теперь? Надо же что-то делать, – забыв про Якова, рассуждал вслух Николай Кириллович. – Сегодня же к ним схожу. И ребят попрошу, чтобы не бросали его одного. Убили! Какая трагедия! Но как же это случилось? Напали хулиганы на улице?

– Извините, не имею права обсуждать такие детали, – строго, по-взрослому, ответил Яков, испытывая непонятный трепет в директорском кабинете, словно его, нашалившего школьника, вызвали для нагоняя. – Мне бы с Савченковой побеседовать, – напомнил он усатому директору.

– Ах да, да, конечно. Простите. Тетя Граня! – крикнул он, поворачиваясь к двери, и тут же на пороге, словно по волшебству, появилась уборщица. – Тетя Граня, пригласите к нам Галину Гавриловну, она должна сейчас быть в библиотеке. Учебники по русскому и литературе разбирает, – пояснил он Якову.

Галина Гавриловна оказалась совсем молоденькой девушкой, в белом платье и парусиновых туфельках с белыми носочками. Не старше Якова. На улице он принял бы ее за студентку. Ребятам с такой молодой учительницей, наверное, весело и в походы ходить, и сборы проводить, и песни у костра петь. Лицо у Галины Гавриловны было открытое, румяное, с задорным курносым носиком и россыпью веснушек на носу.

– Вызывали, Николай Кириллович?

– Присаживайтесь, Галина Гавриловна, это вот товарищ из уголовного розыска по поводу Родиона Платонова.

– Роди? А что с ним случилось? – мгновенно встревожилась Галина Гавриловна.

– Отца у него убили, – вздохнув, пояснил директор, то и дело одергивая свой старенький полосатый костюм, в который, как показалось Якову, навсегда въелся школьный мел.

– Какой ужас! Я сегодня же схожу к нему. И ребят соберу, установим над ним шефство, – озабоченно планировала Галина Гавриловна.

– Я думаю, что шефство над ним устанавливать не надо, – мягко остановил ее директор. – Все-таки это не двойка за контрольную. Такое глубокое горе надо пережить.

Яков взглянул на чуть обиженное лицо учительницы.

– У Родика есть мать, уверен, им не хочется обсуждать случившуюся трагедию с чужими людьми, – продолжил Николай Кириллович.

– Это не чужие люди, это товарищи… – горячо перебила директора Галина Гавриловна.

– И все-таки, – мягко, но настойчиво возразил директор, – достаточно будет, если Родиона сейчас поддержат несколько самых близких друзей. Есть у него такие?

– Да, – несколько обиженно проговорила Галина Гавриловна, по ее голосу чувствовалось, что в душе она не согласна с директором. – Боря Балабайченко, они на одной лестнице живут. Толя Смородин и Лида Иванова, они все втроем еще с детства дружат.

– Вот и достаточно, – кивнул головой директор.

– Галина Гавриловна, а вы лично знали отца Родиона Платонова? – встрял наконец в их разговор со своим вопросом Яков.

Девушка отчего-то покраснела и, украдкой взглянув на директора, ответила: