– Почему вы интересуетесь прошлым?
– Потому что сейчас мы должны работать против них. Сидеть на двух стульях невозможно.
– Будем считать, что контракт расторгнут. Но я хочу внести ясность, Макс... Мы не заключали соглашения с нацистами... Соглашение было достигнуто здесь, в Нью-Йорке, с американцами.
– Значит, Макайр, – задумчиво, словно бы самому себе, сказал Роумэн. – Я так и думал, обидно...
– Я не знаю фамилии того американца.
– Но вы его видели?
– Да, однажды.
– Опишите.
Гуарази покачал головой:
– Вы же знаете, мы исповедуем закон молчания, нарушение стоит жизни, а я люблю жизнь... Итак, к делу...
– К делу так к делу, – согласился Роумэн и посмотрел на часы. – В нашем распоряжении трое суток, Дик. Если мы опоздаем – местечко называется Вилла Хенераль Бельграно, сто сорок километров от Кордовы, Аргентина, – то можно и не вылетать...
– Сколько я помню авиакарты мира, Макс, такого авиапорта не существует.
– На картах нет. А в жизни – да. Там аэродром, который может принять одномоментно три транспортных самолета, иначе говоря, батальон захвата... Мы должны прибыть туда на маленькой южноамериканской авиетке, в противном случае мы демаскируем себя.
– У вас есть средства, на которые мы приобретем авиетку? – поинтересовался Гуарази. – Где? Кто ее будет вести?
– Маленький самолет нам даст диктатор Никарагуа Сомоса, Дик.
– Гарантии?
– Мы их получим в Панаме завтра днем, – самолет уходит в семь тридцать, так что в два часа будем на месте. Адрес у меня есть. Я имею в виду адрес человека, который даст нам показания под присягой... А вечером вылетим в Манагуа... Правда, с пересадкой, рейсом девятнадцать пятьдесят семь. Той же ночью должна быть организована встреча с Сомосой. Ваше присутствие необходимо. Ваших помощников – тоже. В зависимости от результатов этой беседы – а она, думаю, закончится в нашу пользу – мы вылетаем на юг, в Виллу Хенераль Бельграно, на встречу с шефом гестапо Мюллером.
– Думаете, он рад предстоящей встрече?
– Это меня как-то не очень заботит. Меня заботит то, чтобы мы были на поле аэродрома не позже тринадцати ноль-ноль во время авиапарада ровно через три дня.
Гуарази поднялся:
– Простите, Макс, я должен связаться с боссом; в вашем плане есть несколько позиций, которые я не могу принять без санкции.
– Да, да, конечно. Дик. Я понимаю, валяйте, звоните. Только, пожалуйста, постарайтесь их уговорить, если они начнут выкобениваться.
– Боссы не выкобениваются. Наши боссы взвешивают меру реальности внесенных предложений, они прагматики с мужественными и добрыми сердцами... И еще: Мюллер там будет один? Или с охраной?
– Скорее всего с охраной.
– Численность?
– Не знаю.
– Но с ним, видимо, будет ваш Макс? Или я ошибаюсь?
– Кто вам назвал это имя?
– Не комментируется.
– Хорошо, я поставлю вопрос иначе: о моем Максе вы узнали от Макайра? От того американца, который подписывал контракт с вашими боссами? И сказал, что это нацист? А я попал в его сети? И Крис тоже с ними?
– Не комментируется, – повторил Гуарази, и глаза его стали такими же грустными, как тогда, в мадридской квартире Роумэна (господи, когда же это было, да и было ли вообще?!).
Поднявшись с кресла, он извинился:
– Мне придется соединяться с несколькими городами, простите, если я буду отсутствовать минут двадцать. Хотите чего-нибудь выпить?
– Да, пусть принесут виски.
– Я плохо разбираюсь в марках... Какие вы предпочитаете?
– Не важно. Сейчас не важно... Что есть... И желательно побольше.
Лаки Луччиано выслушал Пепе; тот говорил на сицилийском диалекте, используя зашифрованные термины, ни один бес в ФБР не разберет; долго молчал, обдумывая услышанное, потом спросил:
– Ты действительно считаешь его серьезным партнером?
– Да, – ответил Гуарази, не задумываясь.
– Меня смущает тот человек, который будет ждать вас на аэродроме вместе с немцем. Он нам не нужен, Пепе.
– Хорошо. Я его оставлю там?
– Насовсем, – улыбнулся Лаки. – Это помирит меня с теми, кто ведет с ними борьбу. Всегда надо думать впрок.
– Это вызовет гнев партнера, с которым я сейчас беседую.
– Ты убежден, что он нам нужен?
– Может понадобиться в будущем.
– В каком качестве?
– Очень сведущ.
– Больше наших юристов?
– Да.
– Тебе жаль его?