Экспансия – III

– В таком настроении, как у вас, пьют безо льда, не так ли?

– Что значит великий артист! Все понимает по интонации. К черту слова, да здравствуют интонации!

– Интонация вне слова невозможна, – заметил Синатра с неожиданной жесткостью, наливая Роумэну виски. – Фисташки? Миндаль?

– Ничего не надо.

– Значит, соленый миндаль. Меня с души воротит, когда я вижу, как пьют, не закусывая. Вино – куда еще ни шло, но виски?! Гадость, вонючая гадость! Ну, рассказывайте, что произошло, где лежат триста миллионов и как мы их с вами получим...

– Вам известна структура гитлеровского рейха, Фрэнк?

– Совершенно неизвестна.

– Хорошо, а что такое гестапо? Про это слыхали?

– Не издевайтесь над бедным артистом, Пол, бог вас за это покарает. Гестапо – это их тайная полиция, они ходили в черном, про это знает любой мальчишка.

– Далеко не любой. А скоро вообще все забудут.

– Это вы по поводу процесса в Голливуде? Да, конечно, слишком круто, мне не нравится, когда так давят художников, но все же красные распоясались, не будете же вы это отрицать, Пол?

– В чем?

– Да во всем! Они лезут всюду, куда только можно!

– Где? В Турции? Франции? Бразилии? Ладно, бог с ними, они меня интересуют меньше всего. Меня интересую я. И нацисты. С этим я к вам пришел.

– Кстати, по поводу вашего сценария с Джо Гриссаром... Кто вам рассказал, что Лаки Луччиано во время войны был заброшен на Сицилию?

– Я готовил ему легенду, если бы он нарвался на немцев, Фрэнк. Но я умею хранить тайны, я знаю, что вы дружны с Лаки.

– Причем здесь Лаки и я? – Синатра пожал плечами. – Он сам по себе, я сам по себе.

– Фрэнк, я пришел говорить в открытую, и меня очень устраивает, что вы дружите как с Зигелем, так и с Лаки. Мне нужна ваша помощь... Скажем, их помощь.

– Сначала давайте ваши триста миллионов, а потом станем обсуждать, чем вам можно помочь. Последовательность и еще раз последовательность...

– Когда я работал в ОСС...

Синатра мягко перебил:

– Предысторию я знаю, Пол.

– А то, что случилось в Мадриде?

– Нет.

– Там похитили мою жену... В похищении участвовал мистер Гуарази... Или Пепе... Как это ни странно, мистер Гуарази подписал контракт с немцами... С теми, кто работал на Гитлера... Меня это очень удивило, Фрэнк, люди мистера Луччиано неплохо дрались с нацистами... Да... А потом, когда я нашел нацистскую цепь, которая реанимирует партию Гитлера в Голливуде, похитили мальчиков Грегори Спарка, вы его, возможно, встречали, он был резидентом ОСС в Португалии. И меня понудили прекратить мое дело, – я не мог ставить на карту жизнь детей друга... Мистер Гуарази – еще в Мадриде – заметил, что его контракт стоил сто тысяч баков... Сейчас мне представилась возможность получить значительную часть нацистского золота, это действительно сотни миллионов... Я готов отдать его мистеру Гуарази, его боссам, кому угодно, только пусть мне позволят доделать мое дело...

– Пол, про мафию много чего говорят, возводят дикие обвинения, часть из них, видимо, справедлива, мы страдаем от организованной преступности, но порою нападки носят расистский характер, не находите? Я не очень верю, что люди мафии мешали вам покарать гитлеровских бандитов.

– Моего честного слова недостаточно?

– Вы мне симпатичны, право... Но одного честного слова недостаточно... Мне нужны факты... Взвешенные предложения... Имена...

– А мне нужна гарантия, что взвешенные предложения, имена и факты не будут обернуты против меня.

– Моего честного слова недостаточно?

– У меня нет иного выхода, Фрэнк... Достаточно... Только хочу предупредить, что мистер Гуарази, этот самый Пепе, скорее всего связан с нашей секретной службой... Он осуществляет – так мне кажется – оперативный контакт между Центральной разведывательной группой и немецкими генералами, которых спасли от Нюрнбергского процесса.

– Этого не может быть, Пол. Я не верю в то, что американская секретная служба поддерживает генералов Гитлера.

– Хотите посмотреть кое-какие материалы?

– Хочу.

Роумэн достал из кармана аккуратно сложенные странички и протянул их Синатре. Тот положил бумагу на краешек стола – антиквариат, начало прошлого века, сплошная гнутость.

– Нет, Фрэнк, пожалуйста, поглядите это при мне, – попросил Роумэн.

– Не можете оставить до завтра?

– Не могу. Я не убежден, что завтра буду жив.

– Как у вас с нервами?

– Другой бы на моем месте запсиховал, а я верчусь, думаю, как построить комбинацию... Если вы прочитаете этот огрызок материалов, – подлинники документов, диктофонные ленты, расписки и собственноручные показания нацистов лежат в сейфе банка – я внесу предложение. Абсолютно взвешенное. С именем.

Синатра читал очень цепко, никакой актерской легкости, глаза вбирали текст, какие-то места он просматривал дважды; ему не больше тридцати, подумал Роумэн, певец в зените славы, но какая дисциплина, цепкость, въедливость; я правильно сделал, что пришел к нему. Даже если его друзья решат вывести меня в расход, я гарантирован каким-то люфтом во времени. Неловко гробить меня при выходе из его отеля. Пару месяцев они мне теперь дадут.

– Страшный документ, – заметил Синатра, возвращая Роумэну аккуратно сколотые листочки рисовой, прозрачной бумаги. – Вы один проводили эту работу?

– Нет, не под силу.

– Почему вы не заставили Гриссара сесть за фильм? Это, – он ткнул пальцем в то место стола, где только что лежали документы, – может послужить основой боевика, какого Голливуд еще не знал.

– Комиссия по расследованию требует создания антибольшевистских фильмов, мой сейчас не пройдет.

– Как сказать, – задумчиво заметил Синатра. – Думаю, можно найти людей, которые профинансируют предприятие... Дайте мне подумать. Пол... Повторяю, я не считаю такое дело безнадежным...

– Спасибо. Сделав такое кино, мы бы очень помогли Америке... Все же мы кое-что сделали, чтобы сломить нацистам шею... Так вот, Фрэнк, я иду по следу начальника гестапо, группенфюрера СС Мюллера... Его люди перевели в швейцарские и аргентинские банки сотни миллионов долларов...

– Аргентина не отдаст его золота.

– Отдаст Швейцария.

– Допустим. Но при чем здесь я?