Бомба для председателя

– Немного.

– Где сеньор Трокада?

– Его нет дом…

– Где? Где он?

– Отель «Кастеляна Хилтон». Бар, ресторан…

– А телефон? Какой там телефон?

– Что?

– Я спрашиваю: какой там телефон?

– Моменто… Пасеа де ля Кастеляна… Моменто… 257-22-00. – У служанки был нежный, чуть заспанный голос.

– Мучас грасиас, – сказал Люс.

В Мадриде сейчас было три часа утра – в это время служанки просыпаются, а в ресторанах и барах только-только начинается настоящая жизнь.

Люс соединился с «Кастеляна Хилтон» и попросил найти в баре или ресторане сеньора Трокаду.

– Яволь, майн герр, – ответила ему на другом конце провода с истинным берлинским придыханием.

– Вы немец? – поинтересовался Люс.

– Яволь, майн герр! Карл Йозеф Кубман, майн герр.

Через несколько минут Карл Йозеф Кубман пророкотал в трубку:

– Сеньор Трокада час тому назад уехал со своими друзьями в ресторан «Ля лангуста Американа», на Рикардо Леон, телефон 247-02-00.

– Благодарю вас, – сказал Люс и сразу же озлился на себя: «Идиот, зачем благодарить наци?! Наверняка он наци, который удрал туда в сорок пятом. Проклятая немецкая привычка».

Трокада действительно сидел с друзьями в «Ля лангуста Американа».

– Где вы, милый Люс?! – закричал в трубку Трокада, и казалось, что он сейчас сидит в соседнем номере парижского отеля «Эр Франс». – Немедленно подъезжайте сюда!

– Это трудно, дорогой Хосе Мария, я в Париже..

– Ну и что? Прилетайте. Мы славно попьем ваше любимое «тинто». А?

– Спасибо, старина, думаю, мы это сделаем в следующий раз, может быть, завтра. Если столкуемся сейчас.

– Я вас понял. Считайте, что столковались. Я – «за».

– Мне нужно для начала тысяч семьдесят. Долларов.

– Это возможно. Каким будет второй взнос?

– Еще тысяч сто.

– Считайте, что заметано. Прилетайте завтра, обговорим детали. Клянусь честью, мы с вами сделаем ленту века! Одно условие – только не современность! И без всяких социальных трагедий: здесь это никого не интересует. Вы понимаете? Шекспир, Бальзак, Барроха. И война тоже не надо – у нас свое отношение к прошлой войне. Я, естественно, не разделяю этого отношения к прошлой войне, но надо смотреть на вещи трезво. Классика, мой дорогой друг, все что угодно из классики!

– Классика меня сейчас не интересует!

– Езус Мария, не мне вас учить! Соблюдайте пропорцию форм, и пусть ваши герои говорят о злодеях императорах и о коррупции в сенате Рима! Пусть ваши герои ругают кого угодно, только б они ходили в шкурах или бархатных камзолах!

– Мне не хотелось бы врать. Тем более что речь в моей новой ленте пойдет не о вас, а о Германии.

– Здесь это не пустят. Наше правительство любит канцлера Кизингера! Я догадываюсь, как и что вы хотите снимать о Германии, – наше министерство иностранных дел будет возражать, уверяю вас! Словом, мне трудно объясняться по телефону. Прилетайте, я постараюсь вас убедить…

– Спасибо, – вздохнул Люс. – Я, быть может, перезвоню вам… Салют!..

– Хайль Гитлер! – засмеялся Хосе Мария. – Жду звонка.

«Ему трудно говорить по телефону, – вздохнул Люс, – бедный добрый буржуа. Ему и вправду трудно: у них все, как в Германии сорок четвертого года. А он привык ездить в Париж, где болтают, не оглядываясь на полицию…»

Люс сел на подоконник. Он тоскливо ждал рассвета, а потом спустился вниз, уплатил в «ресепсьон» за номер и телефонные разговоры и пошел к мертвенно освещенной громадине самого красивого европейского аэропорта: там хоть можно быть среди людей, выпить в баре и заодно решить, каким образом завтра же, не позднее середины дня, оформить продажу дома. Или заклад под вексель. А «мерседес», который заводится с пол-оборота, продать надо будет рано утром. А вечером вылетать в Гонконг. Молодец прокурор. Он подобрал такие материалы в библиотеке, по которым можно составить точный маршрут.

Дети? Что ж… Дети. Пусть у детей будут честные отцы – это важней, чем количество комнат в квартире, право слово.

Он взял в баре виски, отошел от стойки, сел в уголке и, повернувшись к стене, уперся взглядом в свой взгляд: стена была зеркальная. Люс оглянулся – в баре было пусто. Он набрал в рот виски и пустил тоненькую струйку в свое изображение на зеркале, и его лицо в зеркале потекло, сделавшись смешным и жалким.

Он поднялся и пошел в «информасьон» – выяснять, сколько стоит билет до Гонконга через Сингапур, Тайбэй, Токио и Кантон.

ЗАБОТЫ ПОЖИЛЫХ МУЖЧИН

1

Берг неторопливо просматривал утренние газеты. Спешить ему теперь было некуда, поэтому газеты он листал лениво и внимательно.

«Прокурор Берг попросил отставку, ссылаясь на резко ухудшившееся состояние здоровья. По сведениям, полученным из осведомленных источников, министр поручил статс-секретарю министерства доктору Кройцману немедленно вылететь в Западный Берлин для проведения консультации с врачами. Министр выразил озабоченность в связи с состоянием здоровья прокурора Берга. Предполагают, что в случае, если врачи будут настаивать на госпитализации Берга, его дела, носящие чрезвычайный характер, временно примет Кройцман, один из наиболее талантливых учеников Берга». («Д и вельт».)

«В „Байерн-курир“ появилась заметка, в которой уход Берга в отставку трактуется как „признание прокурором собственного бессилия“. Подобного рода комментарий может рассматриваться лишь как полная некомпетентность или злостное сведение счетов с одним из самых уважаемых юристов Федеративной Республики. Берг не щадил сил, отдавал всего себя созданию нашего демократического законодательства. Писать так о человеке, состояние здоровья которого считается далеко не нормальным, не в духе нашей прессы. Комментарий баварской прессы прозвучал резким диссонансом в серии откликов на это событие, с которыми выступили ведущие газеты. Мы, со своей стороны, можем лишь принести прокурору Бергу глубокую признательность за все то, что он сделал для нашего правосудия». (Г. Краузе. «Гамбургеррундшау».)

«Демократическая перепалка в нашей „демократической“ прессе лишний раз свидетельствует о том духе „изящной“ коррупированности, который царит в ФРГ. Надо смотреть правде в глаза: Берг уже давно неугоден ХДС/ХСС, с тех пор, как он привлек в 1964 году к ответственности семь высших офицеров бундесвера за злодеяния, совершенные ими в России и Франции во время войны, когда эта семерка носила не зеленые, а черные мундиры. Берга вынудили уйти в отставку. Нам лишь остается сожалеть, что прокурор не проявил гражданского мужества и не продолжил борьбу». (Г. Кроне. «Телеграф».)

Берг сунул газеты в карман халата и пошел в ванную комнату. Каждое утро он подолгу растирал тело жестким полотенцем и считал, что это спасло его от склероза, поскольку кровообращение получало допинг – не фармакологический, а естественный. «Лоси тоже трутся в лесу об деревья, – думал Берг, – а надо во всем брать пример с животных. Черчилль правильно делал, что спал после обеда: все звери спят после обеда. Жирный? Ну и что? Лучше помереть жирным стариком, чем стройным молодым мужчиной».

Он залез в ванну, положил на столик рядом с собой пачку газет и подумал: «Сначала я немножко отмокну, поблаженствую, а потом посмотрю остальной мусор… Только бы не уснуть… Кто-то мне говорил, что можно, уснув в ванной в сосновом экстракте, проснуться у врат дома господня… А раскладывают они свои козыри разумно… Мои любимые ученики Краузе и Кройцман делают хорошую мину при плохой игре… Но им не откажешь в изяществе… Обидней всех ударили мои социал-демократы из „Телеграфа“. Обиднее, потому что больней. А больней, оттого что они правы. Но они правы абстрактно, потому что они в оппозиции и никогда не были втянуты в круговерть государственного аппарата. Когда чиновнику говорят, что он устарел, это значит, ему показывают на дверь. А цепляться за пост – это значит показаться смешным, честолюбивым и корыстным. Это бы они обыграли в своих газетах в следующем туре, а человек, который смешон, никого уже не сможет победить… Краузе, конечно, сыграл со мной свою самую талантливую партию. Вообще, люди Шпрингера – умные люди. Победив, они не топчут, а протягивают руку помощи. Таким, как я, конечно, кто смог чего-то достичь в этом дерьмовом обществе… Бедных длинноволосых они бы поставили к стенке не задумываясь. А с длинноволосыми ларчик открывается просто: перепроизводство интеллектуалов… Некуда идти работать тем, кто, кончив университет, считает себя Гегелем или Бисмарком. Только на баррикады… Не в школу же на нищенский оклад в четыреста марок. Ларчик просто открывается… Ларчик? А, это я про жену Люса. Он будет биться насмерть, потому что любит детей и боится за них, а с ней у него плохо. Будь у него все хорошо, он бы не лез ни в какую драку, а держался за ее юбку».

Берг взял следующую газету, просмотрел, нет ли там комментария о его отставке; заглянул в раздел спортивной хроники: он следил за тяжелоатлетами, штангисты были его страстью; потом открыл раздел судебной хроники и полицейских новостей и сразу же натолкнулся на заметку, набранную петитом:

«Наш постоянный корреспондент при главном полицейском управлении Таубен передает, что позавчера вечером из Гамбурга вернулась фрау Шмидт, проживающая на Генекштрассе, 7. Она обнаружила в своей квартире, где отсутствовала с 19 августа, странную картину: было разбито окно и разбит экран телевизора. Фрау Шмидт вызвала домовладельца, который, в свою очередь, немедленно пригласил представителей страховой компании. Эксперт определил, что ТВ марки „Филлипс-209“ (380 марок) разбит пулей, поскольку он извлек ее из телевизора. По требованию эксперта Ангемайна были вызваны представители криминальной полиции. Полицейская экспертиза установила, что пуля была выпущена из пистолета „Пельман МБ-6“ калибра 9,3. Однако установить, как она попала в телевизор, разбив окно и срикошетив о металлическую держалку люстры, полиции установить не удалось».

Берг пожал плечами и отложил газету… «Идиотизм. Но интересно. Пусть занимаются этим мои молодые преемники. А я буду блаженствовать в сосновой ванне. И читать сообщения о победах моих тяжеловесов. Лишь в этом есть закон и гарантия, – продолжал думать Берг, – только в спорте, и отнюдь не во всем, а лишь в тяжелой атлетике. Весы точны, их не обманешь: вес штанги должен быть соотнесен с абсолютным весом спортсмена. В футболе можно дать лишнюю секунду, которая окажется решающей, или не заметить игру рукой на вратарской площадке. В боксе царит случай: победителю в первых двух раундах случайно во время третьего раунда разбивают бровь, и его снимают с поединка. Что это? Случай? Нет. Это обычное, откровенное издевательство над законом, ибо законы стареют, как и эпохи. А никто не внес коррективу в этот старый закон с тех пор, когда шли бои профессионалов и озверелые зрители требовали от боксера лишь победы или гибели: ведь Рим породил гладиаторов, но сейчас об этом говорят как о вандализме».