Испанский вариант (сборник)

– Не думала, что разведчики так сентиментальны…

– Я контрразведчик, мисс Пейдж. А мы сентиментальны куда больше, чем вам думается. Во имя империи мы должны положить на заклание друга, если он окажется врагом, враг может сделаться братом, если он оказал помощь Острову – при этом мы сделаны из такого же человеческого материала, как и все остальные.

Неслышная горничная принесла две чашки чаю. Гортон подвинул Мэри сахарницу и спросил:

– С лимоном?

Бургос, 1938, апрель

«Лерсту. Совершенно секретно, напечатано в 2 экз. После выхода Пальма из госпиталя „Санта крус“ агентурная и оперативная разработка серьезно затруднилась в связи с присутствием в Бургосе его любовницы Мэри Пейдж. Все время они проводят вместе. Два раза мне удалось выехать с ним на рыбалку, но на какие-либо откровенные разговоры он не идет, подчеркивая свою приверженность идеологии фюрера, сохраняя при этом определенные сомнения по поводу жестокости нашей внутренней политики. Данные телефонных прослушиваний и наружного наблюдения никаких результатов не дали. Можно также с уверенностью сказать, что никаких компрометирующих контактов он не имеет. Ни с кем из подозрительных или неизвестных лиц не встречался. Прошу санкционировать продолжение работы с Пальма. В случае, если вы санкционируете продолжение работы, прошу разрешить завтра выезд вместе с ним за город на лов форели. Штурмбаннфюрер Штирлиц».

Штирлиц, Вольф и Ян – со шрамом на лбу, бледный еще после недавнего ранения (Новый, 1938 год он встречал в госпитале) – сидели в сосновом, напоенном запахом смолы лесу так, чтобы видеть всех, кто мог подойти к реке, а их чтобы никто заметить не мог: лес был молодой, саженый, частый. В сумках у Штирлица и Пальма уже лежало по нескольку маленьких форелей. Покусывая травку, Вольф говорил:

– Нужны либо технические данные нового «мессершмитта», либо, что еще лучше, сам самолет. Это просит Москва. После того как Ян провалил Вельтена, фашисты поняли, что пришло время испытывать свою новую технику, а не жульничать с продажей чужого старья… А новая техника у них, говорят, весьма серьезная.

– Надо покупать кого-то из летчиков, – сказал Пальма.

Штирлиц покачал головой:

– Мне поручено следить за летчиками. Лерст «отдал» мне весь легион «Кондор».

– Между прочим, он резидент гестапо только по Испании или по Португалии тоже? – спросил Вольф.

– Нет, вопрос с Португалией еще не решен. Я бы сообщил по своим каналам. Летчика нам купить не удастся. Здесь отборный состав.

– Что ты предлагаешь? – спросил Вольф.

– Охрана аэродрома не так чтобы очень сильна… – заметил Штирлиц.

– Ты имеешь в виду наш десант?

– Да.

– Ну а колеблющихся, – Ян продолжал свое, – среди летчиков нет?

– Я таких не знаю, – ответил Штирлиц, – если обнаружится такой колеблющийся, он будет немедленно увезен в Германию, а там его будут лечить от колебаний в концлагере.

– А если нам попробовать создать колеблющегося? – предложил Ян.

– Это интересно, – сказал Вольф.

– Хотя очень рискованно, – добавил Штирлиц.

– Но мы же здесь занимаемся не классическим балетом, – сказал Ян.

– Кстати, о балете, – сказал Вольф, передавая Яну плоскую маленькую коробочку, похожую на жевательную резинку. – Это новая шифровальная таблица. На всякий случай… Если тебе придется связываться с центром непосредственно – выйдешь своим шифром.

Ян сунул таблицу в карман.

– Нет, – улыбнулся Штирлиц, – так дело не пойдет. Сделай себе какой-нибудь тайник, хотя при обыске это мало спасает.

– Ладно, – поморщился Ян, – как это у вас говорят, «кривая вывезет»? Юстас, а помнишь того летчика, который болтал о «мессере» на приеме?

– Это было еще до твоего ранения?

– Конечно.

– У тебя хорошая память…

– Журналистская, – скромно заметил Ян, – а вообще чаще хвали меня – я это люблю… Что из себя представляет этот Манцер?

– Подонок. Есть такая категория людей – «сильные подонки».

– Я сейчас попробую, – сказал Ян, – нарисовать вам его психологический портрет. Если вы согласитесь со мной – тогда мы, можно считать, выиграли партию…

– Рисуй, – согласился Вольф.

– Юстас говорит – «сильный подонок». Это хорошо, что он сильный подонок. Такие разваливаются еще скорее, чем подонки обыкновенные. Сильный, чувствуя, что он теряет – а сильному всегда есть что терять, – пойдет на любое предательство, лишь бы сохранить те блага, которых он добился силой.

Штирлиц лег на теплую землю, поросшую густой травой, и закинул руки за голову.

– Продолжай, – сказал он. – Твое предложение любопытно. Только сделай сноску на то, что я превратил Манцера в своего друга – он стал осведомителем СД. После того приема у Кессельринга.

– Он легко пошел на это? – спросил Вольф.

– Как дитя.

– Тем более я прав, – сказал Ян. – Офицерский корпус, кодекс чести, нелюбовь армии к СС – он имел право послать тебя в задницу. И Рихтгофен поддержал бы его. Значит, либо он ищет приключений и ему льстит возможность узнать то, что не дано знать другим, либо он чем-то скомпрометирован – сильнее, чем той трепотней на приеме.

– Это все? – спросил Штирлиц, не поднимаясь с земли. – Если все, тогда твой психологический портрет неполон. Он еще может быть истым наци, убежденным наци, поэтому он так легко дал согласие быть другом СД. Эту возможность ты отвергаешь?

– Но ты же сам слышал, как он говорил о рейхе: «Налоги выжимают скорости».

– Это ерунда, – заметил Вольф. – Он говорил правду. Он из их элиты, ему можно говорить правду, и даже подшучивать над рейхом ему дозволено.

– В отношении элиты сложнее, – сказал Штирлиц. – Его отец коммерсант, связанный с иностранными фирмами. Таких в рейхе не любят…

– Вот ты и ответил за меня, – улыбнулся Ян, – ты сам не заметил, как дал ответ вместо меня.

– Наверное, все-таки заметил, – сказал Вольф. – Юстас человек зоркий.

– Ну, хорошо, – как бы продолжая рассуждать сам с собой, сказал Штирлиц, – ну, допустим, мы раскопаем что-либо на папу Манцера… А как себя поведет сын?

– Апостолы и те отрекались, а этот – отнюдь не апостол, – сказал Вольф.

– Я смогу через моих швейцарских коллег-газетчиков организовать кое-что для Манцера, – сказал Ян.

Штирлиц поднялся с земли, потянулся и предложил: