– За углом живет Мэри. Я не сержусь. Просто я не хочу, чтобы нас видели вместе.
– Ты становишься конспиратором, Дориан, браво…
Мэри прижалась к Яну, шепнула:
– Проведи меня в фехтовальный зал, милый.
– Verboten fur Damen[2 - Дамам запрещено (нем.)].
– Warum?[3 - Почему? (нем.)]
– Как тебе мой берлинский диалект?
– Я никогда не была в Берлине.
– У меня великолепный берлинский выговор, немцы меня принимают за истинного берлинца. Научись делать мне комплименты, я очень честолюбив.
– У тебя фантастический берлинский выговор, и вообще я обожаю тебя, и ты самый прелестный мужчина из всех, кого я встречала в жизни.
– Во всех смыслах?
Мэри улыбнулась:
– Именно. Почему ты не хочешь взять меня на фехтование?
– Ты же знаешь, в нашем клубе не принято, чтобы дамы посещали зал фехтования.
– Пора нарушить эти ваши дряхлые аристократические законы. Я женщина из предместья, где нет клубов. Мне можно. С кем ты сегодня фехтуешь?
– Лерст, я не знаю, кто это…
Какое-то мгновение, перед тем как Лерст опустил сетку, лицо его казалось Яну знакомым. Но он сразу же забыл об этом, потому что фехтовал Лерст великолепно. Он был артистичен в нападении и совершенно недосягаем в обороне.
«Что он тянет? – подумал тогда Пальма. – Он уже раза четыре мог победить меня. Наверное, ему нравится затяжная игра. Он хороший спортсмен, если так».
– Знаете, – сказал Ян Лерсту, когда они, подняв защитные сетки, обменивались рукопожатиями, – пусть у нас будет турнир из трех боев.
– У вас хороший глаз и точная рука, – ответил Лерст. – Через год мне бы не хотелось драться с вами.
– Не любите проигрывать?
– Очень.
– А это спортивно?
Лерст рассмеялся:
– Вы хотите моей крови, а я – вашей дружбы. Я ее добивался с первого же нашего знакомства.
«Где же я его видел? – снова подумал Пальма. – Я его определенно где-то видел».
– Разве мы с вами встречались? Я запамятовал…
Лерст изучающе посмотрел в глаза Яну и ответил:
– Я имею в виду наше заочное знакомство: это я звонил вам вчера. Я – секретарь германского посольства.
Москва, 1938, 6 апреля, 12 час. 42 мин.
– Какие будут предложения, товарищи? – спросил начальник управления.
– Вариант с подменой самолета, – доложил руководитель отдела, – перспективен со всех точек зрения. Я подготовил семь берлинских адресов, которые могут установить точную дату вылета самолета, его номер и фамилии членов экипажа.
– Я опасаюсь вашего чрезмерного оптимизма, – сказал начальник управления, – они могут отправить этот самолет не с Темпельхофа… Я знаю ваших тамошних людей, это надежные люди, но Гейдрих может отправить самолет с испытательных аэродромов завода Хейнкель, неподалеку от Науэна. Они практикуют это в редких случаях. Канарис, по-моему, именно оттуда летает в Испанию. Что, если самолет они отправят из Науэна? Возможный вариант?
– Вполне.
– У кого есть иные предложения?
– Позвольте, товарищ комиссар?
– Пожалуйста.
– Можно продумать такой вариант: Юстас организует вызов Хагена с их базы в посольство, в центр Бургоса. В это время мы своими возможностями по шифру Гейдриха передаем радиограмму Юстасу с просьбой обеспечить доставку Дориана на аэродром и посылаем туда наш самолет из Барселоны, закамуфлированный под «немца».
– Хорошее предложение, но так мы погубим Юстаса. Он будет скомпрометирован. Мы должны продумать вариант, по которому Хаген, именно Хаген, передаст Дориана нашим людям… А как последний вариант, самый последний – это ваше предложение серьезно.
– Каким следует считать предпоследний вариант, товарищ комиссар?
– Их несколько, предпоследних-то, – ответил начальник управления. – Налет на конспиративную квартиру гестапо – то, что предлагает Вольф. Еще я тут подумывал над самым простым делом: Штирлиц увозит Дориана во время налета республиканских самолетов на Бургос. Самое простое дело… Только нужны две абсолютные гарантии. Первая – самолеты туда прорвутся, и вторая – они точно раздолбают гестаповский домик. Но когда я думал обо всех этих предпоследних вариантах, я каждый раз упирался вот еще во что: как Дориан объяснит своим знакомым столь долгое отсутствие? Хотя, – он тяжело усмехнулся, – сначала его надо вытащить, а потом будем ломать голову над легендой его возвращения. Какие еще мнения, товарищи?
– Разрешите, товарищ комиссар?
– Пожалуйста…
Лондон, 1936
На приеме у чрезвычайного и полномочного посла Германии Иоахима фон Риббентропа собрались активисты Англо-германского общества, дипломаты, видные английские и иностранные журналисты, актеры, представители делового мира. Угощали, как всегда на приемах в германском посольстве, вкусной колбасой, отменным бело-розовым окороком и – в огромных количествах – лучшим мюнхенским пивом.
Уго Лерст, встречавший гостей у входа, поклонился Мэри Пейдж, пожал руку Яну Пальма и сказал:
– Пойдемте, я буду вас знакомить с моими коллегами. Учтите, я никому не говорил, что вы побежденный, я говорил всем, что вы – победитель.
– Напрасно, – заметил Пальма, – я люблю, когда обо мне говорят правду. Во всяком случае, о моих победах и поражениях в спорте.
Мэри засмеялась:
– Не верьте ему, мистер Лерст. Ян не терпит, когда о нем говорят правду. Он страшный честолюбец, он хочет всегда выигрывать.