Мой друг Перси, Буффало Билл и я

– Да плевать мне на нее, – прошипел я.

Но всё же не удержался и посмотрел – на ее губы, глаза, нос, подбородок и красный купальник. Да, точно, вот она какая. Немного подросла за год, но такая же красивая. Пия подняла пойманную рыбину и помахала ей в воздухе.

– Привет, Уффе! – крикнула она. – Приходи на пирс купаться.

– Ну не знаю. Мне сперва надо с Классе встретиться, – ответил я. Рядом стоял мой брат и всё слушал.

– Ладно, – сказала она и опустила щуку.

Папа, отдуваясь, вытащил сундук из носовой каюты.

– Вот это улов! Какая огромная! – похвалил он.

– Да в ней лишь чуть больше двух кило. Я ее выловила у пароходного причала, – ответила Пия и продолжила чистить рыбу.

Совместными усилиями мы выгрузили сундук на причал.

– Пойду за тележкой, – сказал папа. – А вы пока выносите всё остальное.

Дедушка, как всегда, оставил тележку под ольхой у водокачки, чтобы нам не тащиться за ней к дому.

Я шел по палубе, в руках у меня был ящик с резиновыми сапогами, зонтами и плащами. И вдруг я вспомнил смех Пии. Интересно, остался ли он таким же, как в прошлом году? Задумавшись, я споткнулся о веревку, выронил ящик и, взмахнув руками, с громким плеском рухнул в воду.

Море оказалось теплее, чем я ожидал.

Выплыв, сквозь крик чаек я услышал смех Пии. Он был такой же хрипловатый, вольный и разудалый, как и прежде.

– Растяпа! – прошипел Янне.

Я ничего ему не ответил. Только улыбнулся, выплюнул воду и откашлялся.

– Что там у вас стряслось? – крикнул папа.

– Да ничего особенного. Просто Уффе выбросил за борт резиновые сапоги и плащи, – ответил брат.

– О господи! – охнул папа.

Глава 3

Я встречаюсь с дедушкой, гусеницами и Классе

Тяжело пыхтя, папа тянул нагруженную тележку. В самом низу лежал сундук с сокровищами – алюминиевый с черным железным кантом. В нем была наша одежда и простыни, а еще кухонный комбайн, тетрадь с мамиными лучшими рецептами и папин французский детектив – чтобы ему было что читать на отдыхе. Поверх сундука мы положили гамак и навалили коробки со всякой всячиной, без которой на острове не прожить.

– Ну-ка, взялись дружно, мальчики! – кричал папа. – Раз-два!

Ухватившись за ручку, он тянул тележку вперед. А мы с Яном подталкивали сзади. Папа то и дело останавливался и утирал пот со лба своей моряцкой фуражкой. Его нейлоновая рубашка намокла от пота. Подъем к дому был крутой. Тут и там на тропинке торчали острые камни.

– Проклятущая дорога! – бормотал папа.

– Что ты сказал? – спросил дедушка. Это он проложил дорожку.

Он стоял наверху, спиной к солнцу. Его тень накрыла нас. Она была длинная, черная и мускулистая – ну, прямо точь-в-точь как тот кочегар, которого дед нокаутировал однажды во время плавания через Атлантику.

Сам-то дедушка был приземистый и толстый, и нос у него был бугристый.

– Ну, вот мы и прибыли, – объявил папа.

– Может, зрение у меня уже и не такое, как прежде, но я не слепой, – буркнул дедушка.

– Здравствуйте, дядя, – сказала мама. Она его так называла.

Дедушка приподнял серую фетровую шляпу, и солнце осветило его блестящую лысину. Он кивнул. Сначала маме, потом всем остальным.

– И вам здрасьте, – отвечал он.

Он так говорил – «здрасьте», «добрутро». На этом церемонии закончились. Дедушка снова надел шляпу.

– Что это вы тащите? – гаркнул он, указывая на нашу поклажу. – Вы что, привезли с собой пол-Стокгольма?

– Тут только самое необходимое, – отвечала мама.

– Не следует брать больше, чем можешь унести! – рявкнул дед. – Ну-ка, отпусти ручку, и вы, парни, тоже отойдите в сторонку.

Дедушка налег грудью на рукоятку тележки и потащил ее, словно упрямый маленький тяжеловоз. От натуги у него покраснели уши и на затылке проступил пот. Но он тянул в одиночку, а мы шли следом.

– Как ты вообще себя чувствуешь, отец? – поинтересовался папа.

– А ты как думаешь? – буркнул дед. – Как может чувствовать себя старый немощный старик?

Он принялся жаловаться на то, что улитки сожрали всю клубнику. И на то, что какой-то заезжий балбес поставил палатку прямо перед их домом. А вдобавок шмель всю ночь не давал ему спать.

– И вот теперь еще вы заявились со своим барахлом, – ворчал он. – Я помню, как хотел однажды выйти ночью помочиться и наступил на игрушечный автомобиль. Разбил колено о порог. Потом пол-лета хромал, словно придурок какой.

Так он ворчал всю дорогу до дома. Бабушка ждала нас на пороге кухни. Она напекла целую гору оладий и достала банку домашнего клубничного варенья. Как обычно – к нашему приезду. Один-единственный раз за лето она готовила сама, а потом уступала кухню маме.

– Ох, ну и заждалась же я вас, дорогие мои! – сказала бабушка и раскрыла объятья.

Сначала она обняла папу. Потом брата. А мне она лишь пожала руку, потому что я был весь мокрый.

– Ну, чем займешься после обеда? – спросила она, когда мы уселись за стол. – Побежишь в деревню играть?

– Я больше не играю, – отвечал я. – Так, просто пойду проведаю Классе.

– Никуда ты не пойдешь, пока не соберешь десять гусениц-капустниц! – заявил дедушка.

Он ненавидел гусениц лютой ненавистью и платил нам с братом по пять эре за каждую пойманную.

Вообще-то дедушка много чего терпеть не мог. Столько всего вокруг жужжит, кусается и действует на нервы! Он ненавидел любую живность, которая зарилась на его посадки.