– Да, простите, – ругая себя за оплошность, Анна заглянула тому в глаза, давая понять, что вся превратилась в слух.
Почесав толстое пузо через заскорузлую майку, мужчина расплылся в довольной улыбке и, приблизив потное лицо к самому окну, начал подробно объяснять, как найти её новый дом. Сказать, что Анну пробрала дрожь, значит, ничего не сказать. Изо всех сил она сдерживалась, чтобы не очистить желудок прямо сейчас. Залить зловонной жижей это мерзкое округлое лицо, маленькие серые глазки. Заставить убраться подальше воняющий луком лоснящийся рот. Однако она продолжала внимательно слушать, кивать и вежливо улыбаться.
– Если хотите, я могу поехать с вами и всё вам там показать? – с придыханием зашептал толстячок, опасливо озираясь на дом. Занавеска на окне снова дрогнула, и мужчина неловко отпрянул затравленным зайцем.
– Ну нет так нет. Сами там справитесь, но если что, – многозначительно поиграл бровями толстяк и влажным языком облизал жирные губы, – вы только шепните…
Анна невольно скривилась.
– Спасибо, мы справимся, – поспешила она уверить хозяина и резко надавила на газ.
– Какой мерзкий тип, да, милый? – повернулась она к сыну.
– Мама, мне не нравится этот человек. От него пахнет страхом, – рассуждая не по возрасту, прошептал Ромка.
– Чем от него пахнет, так это плохо переваренным луком и наглой самоуверенностью. Я вообще удивляюсь тому, – крепче вцепилась в руль Анна, – что чем у мужика выше пузо, тем больше самомнение. Каждый нетёсаный мужлан мнит себя неотразимым красавцем. Это не про тебя, миленький, – поймав удивлённый взгляд сына, осеклась она.
– И не про папу, ма?
– И не про папу, – запнулась Анна.
– Ты же не будешь его звать, ма?
– О, милый, конечно же нет! Тем более у меня уже есть настоящий мужчина, – ободряюще улыбнулась она в зеркало заднего вида, ловя настороженный взгляд сынишки. Такой ещё маленький и наивный. Материнское сердце защемило. В душе шевельнулся, больно царапаясь о плотную стену, въедливый червячок. Что-то важное было за вязкой стеной, что-то специально сокрытое, ненужное, нежеланное. Анна нахмурилась, пытаясь уцепиться за мысль, но та, махнув хвостиком, вдребезги разбилась о стену.
***
Ехали они недолго. Буквально через пару поворотов неприметная ухабистая колея их вывела к цели.
Одинокий дом на берегу озера отыскался, на диво, легко. Они ещё не успели покинуть салон старенького авто, как ноздри уже защекотала приятная свежесть озёрного бриза.
Длинные волосы Анны тёмным каскадом рассыпались по плечам, когда она восторженно выскочила из машины и, раскинув в стороны руки, словно огромная птица, со счастливым смехом закружила на берегу, по щиколотку утопая в пушистой траве. Закрыв глаза, полной грудью вдыхала она пряные ароматы летних трав, распаренных полуденным солнцем, а с заднего сиденья с печальной улыбкой за ней наблюдал Ромка.
Наконец, повернувшись спиной к зеркальной водяной глади, она открыла глаза.
Этот дом был огромный. Нет, это не был шикарный особняк тайных миллионеров, но также он не был и скромной хибарой. Двухэтажный, с причудливыми балконами, плотно увитыми каким-то плетущимся цветком с ярко-сиреневыми бутонами. С покатой крышей, покрытой старинной оранжевой черепицей. С пыльными чёрными окнами, отражающими солнечный свет. С деревянными стенами, хранящими покой и уют. Этот сказочный замок очаровал Анну с первого взгляда.
– Ромка, да вылезь ты из этой машины. Смотри, разве не чудо? Неужели тебе не нравится тут?
– Нравится, ма, но всё равно дома лучше, – дрожащим голосом прошептал Ромка, послушно подходя к матери. Испуганным взглядом косился он на спокойные воды, будто ожидая чего-то.
– Милый, это и есть теперь наш с тобой дом, – склонившись над сыном, зашептала в лицо ему Анна, а тот не отводил с озера синих глаз.
– Мне страшно тут, ма… – шевельнулись бледные губы, и Анна проследила за застывшим взглядом Ромки. По спине пробежал холодок, покрывая мурашками кожу. От дома к озеру вела тропинка, как узкое горло огромного зверя. По сторонам шелестел камыш, вздымал к небу свои пышные пики рогоз. Казалось, что вот-вот, и озеро разверзнет свои воды, выпустив наружу таинственное чудовище. Но оно, как и прежде, лениво дышало смолой, разбрызгивая отражения мириадов солнечных лучей.
Анна поёжилась и, отбросив прочь странное наваждение, подхватив сына под мышки, весело закружилась.
Глава 4
Весь день они провели в приятных хлопотах, а под вечер, когда уставшие и довольные вышли из дома, их встретил непривычный хор звонких сверчков.
– Ну разве тут не чудесно? – задыхаясь от восторга, воскликнула Анна, опускаясь на ещё сохранившие дневное тепло деревянные ступени.
– Угу, – буркнул Ромка, усаживаясь рядом с матерью.
На тёмно-синем бархате всё ярче проступал жёлтый лик луны. Прижавшись друг к дружке, две тоненькие фигурки сидели на высоком крыльце и, как заворожённые, смотрели на чёрную гладь озера.
Вечерняя свежесть зябкой волной наползала на берег. Клонила пушистые чаконы рогоза, теребила серёжки камыша, шелестела прибрежной листвой.
Поведя плечом, Анна теснее прижалась к ребёнку и, склонившись над чернявой макушкой, взъерошила волосы.
– Не замёрз, малыш? Может, пойдём в дом, – её голос вывел мальчонку из оцепенения. Он будто проснулся и повернул к ней лицо.
– Я посижу ещё, ма. Ты, если хочешь, иди, – тихий голос его слабым шелестом прокатился по высокой веранде, прежде чем бумерангом вернулся назад.
– Ишь ты, какой заботливый, – передёрнула плечами Анна, глядя в чернеющие провалы на бледном лице.
Тьма широкой кистью размазала черты лица сына, превратив их в пугающую маску костлявого черепа в ореоле мерцающей янтарём дымки.
Анна нервно сглотнула и плотнее прижала сынишку к себе.
– Ну давай посидим ещё, только чуть-чуть, хорошо? – с облегчением она ощутила слабый кивок и судорожно выдохнула.
Подумать только, как тут прекрасно! А они так и прожили бы всю свою жизнь в панельной коробке за бетонным забором. Словно откормленные канарейки в двойной золочёной клетке.
Взгляд женщины метнулся за горизонт, где в темнеющей дали угадывалась гряда бетонной стены. Тоска выплеснулась наружу солёными каплями и запуталась в пушистой макушке.
– Ты что, плачешь, ма? – встрепенулся Ромка и уставился в лицо мамы чёрными дырами. Та обречённо вздохнула, и пальцы её коснулись прохладной щеки сына.
– Боже, да ты ледяной! А ну быстро домой. Засиделись мы тут, – избегая ответа, она шустро поднялась на ноги и подхватила ребёнка под мышки.
***
– Спокойной ночи, милый! – подоткнув одеяло, Анна наклонилась над сыном. Боже, какой аромат!
Для матери нет ничего в мире слаще, чем запах родного ребёнка.
Прикрыв от наслаждения глаза, она чмокнула гладкий лобик и взъерошила мягкую чёлку.
– Спокойной, ма, – шепнул Ромка и, повернувшись к ней спиной, уставился в стену.
Детской определили просторную светлую комнату на втором этаже. Широкие окна с кружевными занавесками открывали прекраснейший вид на тёмную гладь озера, а высокий кряжистый тополь буквально царапал стекло своими тонкими ветками.
Выполнив свою материнскую миссию, Анна спустилась на первый этаж, где в уютной гостиной на приземистой тумбочке у стены мерно гудел старенький телевизор. Устроившись на диване, она взяла пульт. Первый канал, второй, третий. Странно, но по всем каналам всё та же картина.
Жёлтым размытым пятном сияет луна, освещая берег спокойного озера. Перед глазами уютная заводь, где среди густого рогоза и пышного камыша тонкой змейкой вьётся тропинка, упираясь в самую воду. Молодая красивая девушка беззаботно сидит на траве, вытянув голые ноги. Светлые локоны искрящимся водопадом ниспадают на плечи, исчезая в мягких складочках тонкой сорочки. Серебристая ткань кажется сотканной из лунного света тонкой вуалью. Шелковистой пеленой она покрывает всё тело красотки, выставляя напоказ лишь красивые стройные ноги. Качая прелестной головкой, девушка тихонько мурлычет себе под нос приятный мотивчик. Она юна и прекрасна.
При взгляде на эту нимфу губы Анны растянулись в улыбке. Мягкие изгибы спелого тела, окутанные серебристым сиянием, властно увлекли взор, растревожили душу. Щеки Анны предательски вспыхнули. Ей всегда нравились девушки. С самого детства она поняла, что испытывает непонятную тягу к женским округлостям, что, однако, не помешало ей в своё время удачно выскочить замуж. Анна привычно душила в себе эти пагубные наклонности и буквально упивалась семейной идиллией. Кирилла она нежно любила, что не мешало ей подолгу рассматривать в зеркале свою наготу, бесстыдно давая волю трепетным пальчикам.