Море изобилия. Тетралогия

Суп черепаховый с мясом

Суп куриный протертый

Рыба. Лосось отварной в белом вине под молочным соусом

Мясо. Вырезка говяжья, тушенная с грибами

Птица. Жареные перепела с начинкой

Мясо. Седло барашка, жаренное на решетке, с сельдереем

Птица. Паштет из гусиной печенки (ассорти)

Птица. Петух с грибами, приготовленный в бумажном пакете

Овощи. Спаржа, стручковая фасоль

Десерт. Бланманже из сливок

Десерт. Мороженое двухслойное

Птифуры

Иинума видел, как глаза Киёаки, пробегающие меню, то загорались презрением, то наполнялись мольбой и никак не могли остановиться. Киёаки сердила бесстрастная сдержанность, с которой Иинума ждал, когда он заговорит сам. Как легко было бы говорить, если бы Иинума, забыв про отношения хозяина и слуги, как старший брат, положил бы руку ему на плечо и спросил, что произошло. Киёаки не замечал, что перед ним сидит совсем другой Иинума. Он не знал, что этот человек, который раньше неумело навязывал ему свою любовь, сейчас нежно, по-доброму пытается коснуться неумелыми руками его слабости – мира чутких эмоций.

– Ты, наверное, не поймешь, в каком я сейчас состоянии… – в конце концов заговорил Киёаки. – Сатоко ужасно меня оскорбила. Тоном, каким не обращаются к взрослым, она твердила, что я до сих пор веду себя как глупый ребенок. Да, так и сказала. Она меня совсем выбила из колеи, швыряя мне в лицо оскорбления. Значит, в то снежное утро все было ее капризом, а из меня она сделала всего лишь игрушку… Ты что-нибудь в этом понимаешь? Может, слышал что от Тадэсины?

Иинума, помолчав, ответил:

– Да нет, ничего не припоминаю.

Но его неестественно долгая пауза задела натянутые струной нервы Киёаки.

– Врешь. Ты что-то знаешь.

– Да не знаю я ничего.

Под градом посыпавшихся вопросов Иинума рассказал то, что прежде не собирался говорить.

Научившийся читать у других в душах, но неспособный предвидеть реакцию собеседника, Иинума не знал, какой удар нанесут его слова Киёаки.

– Я узнал это под большим секретом от Минэ, она еще добавила: «Не говори никому». Но дело касается вас, так что, может быть, лучше вам это рассказать.

Ведь барышня Аякура тоже была, когда в Новый год приезжали родственники?! Каждый раз в этот день господин маркиз по-родственному беседует со всеми детьми, которые у вас в гостях, дает им всяческие напутствия и советы. И у барышни господин маркиз в шутку спросил: «А у тебя есть какие-нибудь вопросы?» – и барышня, тоже шутливо, ответила: «Да, очень важный. Я, дядя, хочу спросить о ваших методах воспитания».

Упомяну на всякий случай, что все это господин маркиз со смехом рассказывал Минэ в постели. – (Эти слова Иинума произнес с нескрываемой горечью.) – Минэ передала мне все как есть.

В общем, господин маркиз очень заинтересовался и даже переспросил: «Методы воспитания… Что ты имеешь в виду?» – и барышня, говорят, легко спросила то, о чем на самом деле всегда трудно говорить: «От Киё я узнала, что вы взяли его, воспитывая на практике, с собой в веселый квартал, он испытал там все удовольствия и теперь гордится тем, что стал взрослым мужчиной. Вы, дядя, действительно воспитываете сына таким аморальным способом?»

Господин маркиз расхохотался:

«Какой строгий вопрос! Совсем как запрос в палату пэров от деятелей общества нравственного исправления. Если бы это произошло на самом деле, мне пришлось бы оправдываться, но фактически тот, о ком идет речь, отверг это воспитание. Мой сын не похож на меня, какой-то запоздалый в развитии, брезгливый, и, сколько я ни звал его с собой, он решительно отказывался и только сердился. Интересно, чего это он пыжится перед тобой и придумывает то, чего не было. Но никто не скажет, что я воспитал мужчину, который с благородной девушкой, пусть даже они друзья с детства, ведет разговоры о публичных домах. Зови его, сейчас я ему задам жару. Может, это его взбодрит и он захочет попробовать, каковы эти развлечения на вкус».

Барышня всячески отговаривала господина маркиза, и тот даже пообещал не придавать значения этому разговору. Договорились, что он никому ничего не скажет; конечно же, он не утерпел и, очень веселясь, рассказал это Минэ, но приказал ей держать рот на замке.

Минэ тоже, она ведь женщина, хранить все в себе была просто не в состоянии. Она рассказала только мне, я же строго наказал ей молчать: «Это касается молодого господина, поэтому если что-то выплывет наружу, я с тобой все отношения порву. Минэ, полагаю, ни в коем случае не будет болтать».

Лицо Киёаки, слушавшего рассказ Иинумы, все больше бледнело, но теперь предметы, о которые он в тумане ударялся головой, приобрели очертания, словно туман рассеялся, и глазам предстала белая колоннада.

Выходило, что Сатоко, хоть и отрицала это, все-таки прочла то злополучное письмо.

Конечно, его содержание должно было ее как-то обеспокоить, но на новогодней встрече родственников маркиз убедил ее, что это неправда, и она была на седьмом небе от счастья, опьянена «счастливым Новым годом». Теперь стало понятно, почему в тот день у конюшни Сатоко неожиданно заговорила с таким пылом.

Она тогда совсем успокоилась и смело вызвала его на свидание – любоваться снегом.

Однако этим не объяснишь сегодняшние слезы Сатоко, ее резкие слова, хотя и ясно, что она с начала до конца притворялась, не считалась с Киёаки. Как бы ее ни оправдывали, никто не сможет отрицать тот факт, что Киёаки она целовала с мстительной радостью.

«Я нисколько не сомневаюсь в том, что Сатоко, упрекая меня за то, что я ребенок, с другой стороны, хотела навсегда оставить меня в состоянии детства. Какое коварство! И тогда, когда она выказывала мне женское внимание, когда, презирая в душе, держалась уважительно, она на самом деле обращалась со мной как с ребенком».

Весь во власти гнева, Киёаки совсем забыл, что отправной точкой событий послужило то письмо, все неприятности повлекла за собой его собственная ложь.

Но он все объяснял коварством Сатоко. Она нанесла рану гордости, которую мужчина так оберегает в момент перехода от отрочества к юности. Какой-нибудь пустяк, с точки зрения взрослых (о чем хорошо свидетельствует смех маркиза), был чрезвычайно деликатной вещью и мог сильнее всего ранить гордость человека, которого касался. Сатоко вольно или невольно растоптала ее своим неделикатным поведением. Киёаки казалось, что он просто сгорает от стыда.

Иинума в затянувшемся молчании, с жалостью глядя на бледное лицо Киёаки, еще не осознавал причиненной им боли.

Он не знал, что именно сейчас, вовсе без желания отомстить, сам нанес глубокую рану этому красивому подростку, долгие годы ранившему его. И никогда еще этот поникший головой мальчик не был Иинуме так дорог.

Помочь ему подняться, довести до постели – польются слезы, поплакать вместе с ним – на Иинуму потоком нахлынули чувства. Но, взглянув на лицо Киёаки, он не увидел и намека на слезы. Холодный пронизывающий взгляд сразу разбил фантазии Иинумы.

– Понятно. Можешь идти, я тоже лягу. – Киёаки сам поднялся со стула и подтолкнул Иинуму в сторону двери.

21

На следующий день несколько раз звонила Тадэсина. Но Киёаки не подходил к телефону.

Тадэсина позвала к телефону Иинуму и просила доложить, что барышня во что бы то ни стало хочет поговорить с молодым господином, но Иинума, у которого был строгий приказ Киёаки, не докладывал. В очередной раз трубку взяла Сатоко и сама просила Иинуму, но тот наотрез отказался.

Настойчивые звонки продолжались несколько дней подряд, даже телефонистка обратила на это внимание. Киёаки по-прежнему отказывался подходить к телефону. В конце концов Тадэсина пришла сама. Иинума вышел к ней в темный вестибюль и с твердым намерением не пускать ее в дом сел посреди передней, расправив складки штанов хакама.

– Молодого господина нет дома.

– Я не верю. Если вы не хотите меня пускать, позовите Ямаду.

– Ямада скажет вам то же самое. Вы не сможете повидать молодого господина.

– Хорошо. Впустите меня и дайте самой убедиться, что его нет.

– Комната закрыта на ключ, вы туда не сможете войти. Вы вольны войти в дом, но ваш приход, который следует скрывать в силу известных обстоятельств, станет известен Ямаде, взбудоражит весь дом, и о нем узнает господин маркиз. Вы этого хотите?