На вилле

– Хорошо. Положи сюда эту отвратительную штуковину.

Сиро задним ходом подогнал автомобиль с откидным верхом к лестнице. Нина купила его, как только приехала на виллу, и собиралась продать, выручив хоть какие-то деньги, при отъезде из Италии. Она села за руль, медленно поехала по узкой подъездной дорожке, миновала железные ворота и по серпантину сельской дороги добралась до шоссе, которое вело во Флоренцию. Включила свет, чтобы посмотреть, который час, убедилась, что времени у нее предостаточно, и неторопливо покатила дальше. Если по-честному, то ехать ей не хотелось. Она предпочла бы пообедать в одиночестве, на террасе виллы. Поела бы еще при дневном свете, а после обеда сидела, пока ее не окутал бы бархат ночи. Мэри чувствовала, что такое наслаждение не могло ей приесться. В эти моменты она ощущала удивительную умиротворенность, не полное отсутствие мыслей и желаний, в чем было что-то летаргическое, но умиротворенность активную, восторженную, когда все чувства обострены, а мозг на пике активности. Может, такая реакция обусловливалась тосканским воздухом, но любые физические ощущения несли в себе что-то возвышенное. Примерно так же действовала на нее и музыка Моцарта, такая мелодичная и веселая, с глубинными нотками меланхолии, наполнявшая такой удовлетворенностью, что плоть больше не могла удерживать душу. На несколько божественных минут человек исторгал из себя вульгарность и суету жизни и восхищался ее совершенной красотой.

– Какая же я дура, – воскликнула Мэри. – Мне следовало отказаться от обеда, как только позвонил Эдгар.

Но, разумеется, так поступить она не могла. И тем не менее с радостью провела бы этот вечер одна, чтобы хорошенько все обдумать. Хотя намерения Эдгара давно не составляли для нее тайны, до этого дня у нее не было уверенности, что он все-таки решится их озвучить, а пока он не облек мысли в слова, она не считала необходимым принимать решение по своему ответу. Могла тянуть с этим до того самого момента, как услышала бы вопрос. Что ж, вопрос прозвучал, а она пребывала в той же нерешительности, что и прежде. Но тут она въехала в город, где множество людей шли по мостовой, то и дело встречались мотоциклисты, вот ей и пришлось полностью сосредоточиться на дороге.

Добравшись до ресторана, Мэри обнаружила, что приехала последней. Принцесса Сан-Фердинандо, американка по рождению, пожилая женщина с седыми, завитыми волосами и властными манерами, прожила в Италии сорок лет, не испытывая ни малейшего желания вернуться на родину. Ее муж, римский принц, уже двадцать пять лет, как умер, а оба сына служили в итальянской армии. Богатством она похвалиться не могла, зато славилась острым язычком и широтой характера. Красавицей никогда не была, и теперь, стройная, с красивыми глазами и решительным лицом, выглядела, вероятно, даже лучше, чем в молодости. Ходили слухи, что она частенько изменяла принцу, но это нисколько не отразилось на ее высоком положении в обществе. Она знала всех, кого хотела знать, и все почитали за честь знать ее. В этот вечер за столом сидела путешествующая пара из Англии, полковник Трейл и леди Грейс, россыпь итальянцев и молодой англичанин Роули Флинт. За время пребывания во Флоренции Мэри видела его не раз и не два. Он всячески оказывал ей знаки внимания.

– Сразу скажу, что я всего лишь замена, – улыбнулся он, пожимая Мэри руку.

– Он меня просто спас, – вмешалась принцесса. – Я обратилась к нему после того, как сэр Эдгар позвонил и сказал, что должен ехать в Канны, и он отказался от другого приглашения, чтобы приехать ко мне.

– Вы прекрасно знаете, принцесса, чтобы приехать к вам, я отказался бы от любого приглашения.

Принцесса сухо улыбнулась.

– Полагаю, мне следует уточнить, что мое приглашение он принял, лишь выяснив, кто еще будет сидеть за столом.

– Я польщена, что он счел нас достойной компанией, – ответила Мэри.

Принцесса одарила Роули одним из своих спокойно-улыбчивых взглядов, сочетавших снисходительность старой распутницы, которая и не забыла свое шальное прошлое, и не раскаялась в нем, и практичность женщины, знающей этот мир как свои пять пальцев и пришедшей к выводу, что все мы, какие есть, не лучше, но и не хуже.

– Ты – ужасный плут, Роули, и недостаточно красив для того, чтобы тебе это прощать, но мы тебя любим.

И правда, внешностью Роули гордиться не мог. Нет, к фигуре особых претензий не возникало, но при росте не выше среднего, в одежде он выглядел очень уж плотным и коренастым. Ни одна черта его лица не тянула на идеал: зубы белые, но неровные, цвет кожи свежий, но сама кожа в следах от угрей, волосы густые, неопределенного цвета, нечто среднее между светлыми и темными, глаза достаточно большие, но бледно-синие, которые обычно описывались как серые. Сразу чувствовалось, что погулять он любит, и люди, которым он не нравился, называли его пройдохой. Всеми, даже его друзьями, признавалось, что доверять ему нельзя. Подтверждением тому служила вся его взрослая жизнь. Чуть старше двадцати лет он убежал и женился на девушке, обрученной с другим. Три года спустя стал участником двойного бракоразводного процесса и таки женился, но не на женщине, которая развелась из-за него, а на другой, и бросил ее через два или три года. Сейчас ему только-только перевалило за тридцать. Короче, это был молодой человек с подмоченной репутацией, которую полностью заслуживал. Никто не мог сказать о нем ничего положительного, и полковник Трейл, путешествующий англичанин, высокий, худощавый, много повидавший, с вытянутым, красным лицом, щеточкой седых усов и глуповатым видом, задавался вопросом, почему принцесса усадила их за один стол с такой швалью.

– Я о том, что он не из тех мужчин, – сказал бы он, если б было кому, – с какими приличную женщину просят сесть за один стол.

И порадовался, после того как они заняли свои места, что его жена, пусть ее и посадили рядом с Роули Флинтом, реагировала на слова молодого человека, обращенные к ней, с холодным неодобрением. Но худшее состояло в том, этот парень был не просто пройдохой, но еще и кузеном его жены, происходил из более чем достойной семьи и имел очень неплохой годовой доход. Наверное, в этом и крылась причина столь неподобающего поведения Роули: ему не приходилось зарабатывать на жизнь. Да, конечно, в любой семье не без урода, но полковник не понимал, что находили в нем женщины. Наверное, и не мог понять, этот простой, честный англичанин, тогда как объяснение лежало на поверхности: чем обладал Роули Флинт, так это сексапильностью, а тот факт, что в отношениях с женщинами он ненадежен и неразборчив, только добавлял ему неотразимости. И с каким бы предубеждением ни относилась к нему женщина, стоило ей побыть в его компании полчаса, как сердце ее начинало таять, и скоро она уже говорила себе, что не верит и половине всех этих сплетен, которые распускались о нем. Но, если бы ее спросили, а что такого она в нем увидела, она бы не знала, что ответить. Действительно, ведь не красавчик, внешность невыразительная, выглядел механиком в гараже, и дорогую одежду носил, как комбинезон, словно плевать хотел, что о нем подумают. Ни к чему не выказывая серьезного отношения, даже к ухаживаниям, ясно давал понять, что от женщины ему нужно только одно, и вот это полное отсутствие в нем романтичности просто оскорбляло. Но было в нем и нечто такое, что вышибало почву из-под ног, какая-то мягкость, скрытая за грубоватыми манерами, какое-то вызывающее трепет сердечное тепло, проступающее сквозь насмешливость, интуитивное понимание того, что женщина – отличное от мужчины существо, и вот это льстило. Влекли и чувственность его губ, и ласка серых глаз. Старая принцесса высказалась на сей предмет с присущей ей резкостью.

– Разумеется, он – поганец, нет в нем ничего положительного, но, будь я на тридцать лет моложе и попроси он меня убежать с ним, я бы не колебалась ни секунды, даже зная, что он бросит меня через неделю и погубит всю мою оставшуюся жизнь.

Принцессе нравилось, чтобы за столом шел общий разговор, поэтому, едва все расселись, она обратилась к Мэри:

– Я очень сожалею, что сэр Эдгар не смог сегодня прийти.

– Он тоже сожалел. Но ему пришлось срочно уехать в Канны.

Принцесса сочла необходимым ввести всех в курс дела.

– Это большой секрет, вы никому не должны об этом говорить, но его только что назначили губернатором Бенгалии.

– Как здорово! – воскликнул полковник. – Чертовски хорошая должность!

– Для него это стало сюрпризом? – спросила принцесса.

– Он знал, что рассматривается в числе кандидатов, – ответила Мэри.

– Он – совершенно правильный выбор. В этом нет никаких сомнений, – продолжил полковник. – Если он справится с этой работой, меня не удивит, если потом он станет вице-королем Индии.

– Не могу представить себе лучшего вице-короля, – согласилась принцесса.

– Почему бы вам не выйти за него замуж? – улыбнулась Мэри.

– Как, он не женат? – спросила леди Грейс.

– Нет. – Принцесса сердито глянула на Мэри. – Не буду скрывать от вас, он отчаянно флиртовал со мной все шесть недель его пребывания во Флоренции.

Роули хохотнул и из-под длинных ресниц искоса посмотрел на Мэри.

– Так вы решили выйти за него замуж, принцесса? – спросил он. – Потому что, если решили, не думаю, что у него есть хоть малейший шанс ускользнуть.

– Я думаю, вы составили бы прекрасную пару, – вставила Мэри.

Она прекрасно понимала, что принцесса и Роули вызывают ее на откровенность, но не собиралась ничем с ними делиться. Эдгар Свифт более чем ясно дал понять, как своим, так и ее друзьям во Флоренции, что влюблен в нее, и принцесса не раз и не два пыталась выяснить у нее, перешел ли он от слов к делу.

– Я не знаю, понравится ли вам климат Калькутты, – подала голос леди Грейс, которая все воспринимала на полном серьезе.

– Ох, я достигла того возраста, когда предпочитаю только мимолетные романы, – ответила принцесса. – Вы понимаете, времени мне осталось немного. Вот почему я так нежно отношусь к Роули. Его намерения всегда бесчестные.

Полковник хмуро уставился на свою рыбу, и совершенно напрасно, потому что ее доставили из Виареджио тем же вечером, а его жена сухо улыбнулась.

В ресторане играл маленький оркестр. Музыканты в неаполитанских костюмах играли неаполитанские мелодии.

– Я думаю, нам пора послушать певца, – в какой-то момент решила принцесса. – Он вас просто потрясет. У него действительно изумительный голос, такой итальянский и столько эмоций! Гарольд Эткинсон серьезно думает о том, чтобы готовить из него оперного певца. – Она подозвала метрдотеля: – Попросите того мужчину спеть песню, которую он пел тем вечером, когда я была здесь.

– Очень сожалею, ваше высочество, но сегодня его нет. Он болен.

– Какая жалость! Я так хотела, чтобы мои друзья послушали его. Ради этого пригласила их пообедать здесь.

– Он прислал замену, но этот человек только играет на скрипке. Я скажу ему, чтобы сыграл.

– Если я чего-то и не терплю, так это скрипку, – фыркнула принцесса. – Никогда не пойму, с чего может возникнуть охота слушать, как кто-то скребет волосами с конского хвоста по внутренностям дохлой кошки.

Метрдотель мог свободно говорить на полудюжине европейских языков, но тут ничего не понял. Решил, что своим монологом принцесса одобрила его предложение, и пошел к скрипачу, который поднялся со стула и выступил вперед. Темноволосый, стройный молодой человек с огромными голодными глазами и печальным лицом. Гротескный неаполитанский костюм придавал ему романтический вид, но чувствовалось, что во рту давно не было и маковой росинки. Даже щеки глубоко завалились. Он что-то сыграл.

– Мой бедный Джованни, он же ужасен, – прокомментировала принцесса.

На этот раз метрдотель ее понял.

– Да, играет он не очень хорошо, принцесса. Я сожалею. Не знал. Но певец будет уже завтра.

Оркестр вновь заиграл что-то неаполитанское, и под прикрытием музыки Роули обратился к Мэри:

– Вы сегодня ослепительно красивы.

– Благодарю.