Миссис Крэддок. Покоритель Африки

– Ах, да вы просто его не знаете, – вставила Берта. – Для вас весь Лондон – это лишь кондитерская, Эксетер-Холл[20 - Эксетер-Холл – здание в Лондоне, место собраний различных религиозных и филантропических обществ.] да церковные конгрессы.

– Берта! – удивленно посмотрел на жену Крэддок: он не понимал ее фривольного обращения с мисс Гловер.

Сестра викария, это кроткое создание, была слишком мягкосердечна и потому не обижалась на высказывания Берты. Мисс Гловер мрачно улыбнулась – по-другому она не умела.

– Мистер Крэддок, расскажите, как вы проводили время в Лондоне. Из Берты ничего не вытянешь!

Крэддок, напротив, оказался словоохотлив. Ему доставляло огромное удовольствие снабжать людей информацией, он всегда был готов поделиться своим знанием с целым миром. Если Крэддоку становилось известно нечто новое, то он сразу же спешил сообщить об этом кому-либо еще. Некоторые, узнав новость, моментально теряют к ней интерес и вовсе не желают ее обсуждать. Крэддок был не таков, и даже многократный повтор одного и того же факта не истощал его жгучего стремления просветить остальных. За день он мог сообщить известие сотне человек и с таким же энтузиазмом рассказать о нем сто первому. Такое свойство характера – несомненный дар, поистине бесценный для школьных учителей и политиков, хотя и немного утомительный для их аудитории.

Крэддок представил гостье подробнейший отчет об их пребывании в Лондоне: перечислил виденные пьесы, пересказал все сюжеты и поименно перебрал актеров; назвал все музеи, церкви и светские заведения, которые они посетили. Берта смотрела на мужа, тихо улыбаясь его жаркому монологу. Не важно, о чем говорил Эдвард, – одни только звуки его голоса услаждали слух Берты. Она с радостью сидела бы и слушала супруга, даже если бы тот взялся прочесть от начала до конца «Альманах Уитакера»[21 - «Альманах Уитакера» – политический, финансовый и статистический ежегодник, издаваемый в Англии с 1868?г. по настоящее время.] (кстати, на это Крэддок был вполне способен). На взгляд мисс Гловер, Эдвард Крэддок гораздо больше соответствовал понятию молодого мужа, нежели Берта – понятию молодой жены.

– Очень приятный человек, – позже сообщила мисс Гловер брату. Викарий и его сестра восседали на противоположных концах длинного стола и ужинали холодной бараниной.

– Согласен, – ответил священник своим ровным, усталым голосом. – Думаю, из него выйдет хороший супруг.

Мистер Гловер был само смирение, что слегка раздражало мисс Лей, которая предпочитала мужчин, сильных духом, а силы духа в линхэмском викарии не было ни на грамм. Он смирился буквально со всем: со скверно приготовленной едой, с порочностью человеческой натуры, с мизерным жалованьем, с существованием диссентеров (почти); он являл собой покорность, доведенную до смертного порога. Мисс Лей сравнивала мистера Гловера с испанскими осликами, которые длинной цепочкой уныло бредут один за другим, неся на спинах тяжелую поклажу, – покорно, покорно, покорно… И все же, будучи не столь смиренным, как мистер Гловер, испанский ишак порой лягался; линхэмский викарий – ни разу!

– Я очень надеюсь, что они будут жить в ладу, Чарльз, – промолвила мисс Гловер.

– Я тоже, – кивнул викарий и после паузы спросил: – Ты узнала у Крэддоков, придут ли они завтра в церковь?

Пережевывая картофельное пюре, он многострадально отметил, что оно подгорело. Ему всегда подавали подгорелый картофель, но викарий не возмущался.

– Ох, совсем забыла. По всей вероятности, должны прийти. Мистер Крэддок обычно не пропускает воскресную службу.

Священник ничего не ответил, брат и сестра закончили ужин в молчании. После трапезы викарий сразу же отправился в свой кабинет, чтобы закончить проповедь, а мисс Гловер достала из корзинки его шерстяные носки и принялась их штопать. Она трудилась более часа, и все это время чета Крэддоков не выходила у нее из головы. С каждым разом Эдвард Крэддок нравился ей все больше, она пришла к выводу, что на него можно положиться. Мисс Гловер немного корила себя за то, что поначалу осуждала этот брак. Она поступала не по-христиански и теперь размышляла, должна ли принести извинения Берте или Крэддоку. Сестру викария чрезвычайно привлекала мысль совершить нечто уничижительное для собственного достоинства. Берта, однако, отличалась от прочих девушек, и, подумав о ней, мисс Гловер почему-то смутилась.

Шорох стрелки в часах, готовящихся пробить новый час, заставил ее поднять глаза. Было без пяти десять.

– Надо же, как поздно!

Мисс Гловер встала, аккуратно отложила в сторону работу, взяла с фисгармонии Библию, большой молитвенник и поместила их на краешек стола. Выдвинула кресло для брата и села, спокойно дожидаясь его возвращения. Когда часы пробили десять, дверь кабинета открылась, вошел викарий. Не говоря ни слова, он взял книги, уселся, раскрыл Библию и нашел нужное место.

– Ты готов? – спросила мисс Гловер.

Священник на секунду поднял глаза.

– Да.

Мисс Гловер позвонила в колокольчик. Служанка внесла корзину с яйцами и поставила ее на стол. Мистер Гловер не сводил с нее глаз, пока она не устроилась на стуле, затем начал читать отрывок из Библии. Когда он завершил чтение, служанка зажгла две свечи, сказала «спокойной ночи» и удалилась. Мисс Гловер пересчитала яйца.

– Сколько сегодня? – спросил викарий.

– Семь, – отозвалась его сестра, один за другим помечая яйца и внося цифры в специальную книгу.

– Готова? – в свою очередь спросил мистер Гловер.

– Да, Чарльз, – промолвила она и взяла в руки свечу.

Он погасил лампу и, освещая путь при помощи второй свечи, вслед за ней поднялся наверх. У двери своей спальни мисс Гловер остановилась, чтобы пожелать викарию доброй ночи, он холодно поцеловал ее в лоб. Брат и сестра разошлись по комнатам.

По воскресеньям с утра в любом сельском доме царит особенное возбуждение, особая атмосфера, присущая только этому дню, ощущается некая готовность и предвкушение. Несмотря на то что ситуация повторяется из года в год каждую неделю, приготовления к посещению церкви все равно весьма волнительны. Пахнет чистым бельем, все одеты в накрахмаленные наряды и чувствуют себя немного скованно; куда-то пропадают молитвенники и псалтыри; дамы никогда не бывают готовы вовремя и в конце концов торопливо спускаются с крыльца, на ходу застегивая перчатки; мужчины сердятся и недовольно поглядывают на часы.

Эдвард, разумеется, оделся во фрак и цилиндр – самый подходящий костюм для сквайра, который воскресным утром идет в церковь (Крэддок, как никто другой, уделял внимание правилам приличия). Он держался очень прямо, стараясь сохранять серьезный, хотя и немного напряженный вид, подобающий, по его мнению, случаю.

– Берта, мы опоздаем, – поторопил он. – Это будет выглядеть очень дурно. Мы ведь в первый раз идем в церковь как муж и жена.

– Уверяю тебя, дорогой, – ответила она, – даже если мистер Гловер опрометчиво решит нас не дожидаться, для прихожан главная церемония начнется не раньше, чем появимся мы.

Они подъехали в старомодной карете, которую брали только для выездов в церковь и на званые обеды. Новость о прибытии четы Крэддоков немедленно передалась от праздных зевак на крыльце к благочестивой пастве внутри. Пока мистер и миссис Крэддок шли между рядами и усаживались на скамью в первом ряду, издавна закрепленную за семьей Лей, толпа возбужденно шепталась.

– Держится, как будто так и надо, – шушукались местные жители. Крэддок интересовал их гораздо больше, чем его жена, чье высокое положение делало ее почти чужачкой.

Берта плыла по проходу с царственным пренебрежением к взглядам, обращенным на нее. Она была довольна собственным видом и чрезвычайно гордилась красавцем-супругом. Миссис Брандертон, мать шафера на свадьбе Эдварда, навела на Берту лорнет и пристально разглядывала ее, как принято у важных леди. В этой глубинке миссис Брандертон, седовласая, хихикающая старушонка, считалась законодательницей мод. Она изрекала глупости скрипучим тоненьким голоском и выписывала чересчур легкомысленные для своего возраста шляпки из самого Парижа. Миссис Брандертон была знатной дамой, считала этот факт просто замечательным и чрезвычайно им гордилась, как и положено леди, а также любила приговаривать, что благородная кровь есть благородная кровь (весьма глубокомысленное замечание, если вдуматься).

– Когда закончится служба, я подойду и поздороваюсь с Крэддоками, – шепнула она на ухо сыну. – Это произведет благоприятное впечатление на жителей Линхэма. Бедняжка Берта, видимо, пока стесняется.

Самомнение миссис Брандертон было раздуто до невероятных пределов. Ей даже в голову не приходило, что кто-то, находясь в скверном или неудобном положении, может отвергнуть ее покровительство. Она раздавала советы налево и направо, и это не считая бульонов и варенья, которые отправляла беднякам, а если они хворали, посылала к ним свою кухарку, чтобы та читала им отрывки из Библии. Миссис Брандертон и сама навещала бы сирых и убогих, если бы не брезговала общаться с низшими классами, полагая, что от этого последние становятся дерзкими и грубыми. Почтенная дама ни на миг не сомневалась, что она и ей подобные созданы из другого теста, нежели простолюдины, но, как истинная аристократка, никогда этого не подчеркивала, кроме тех случаев, когда чернь начинала задирать нос и следовало поставить ее на место.

Не имея сколь-нибудь выдающихся кровей, ума или денег, эта женщина считала своим исконным правом устанавливать моды, заправлять делами и даже образом мыслей своих соседей и посредством одной лишь силы своего чванства уже тридцать лет заставляла их терпеть ее тиранию. В округе ее ненавидели, и все же приглашение на скверный обед к миссис Брандертон считалось особой привилегией.

Она провела серьезный диалог с собственной персоной относительно того, как все-таки следует относиться к Крэддокам.

– Мой долг – игнорировать этих людей, – промолвила она. – Эдвард Крэддок – не пара мисс Лей. С другой стороны, по соседству почти не осталось людей благородного происхождения, и, конечно, в наши дни заключают такие браки, которых двадцать лет назад никто и представить не мог. Даже в высшем обществе теперь можно встретить кого угодно. Может, я и совершаю ошибку, но в данном случае все же лучше проявить терпимость.

Миссис Брандертон было немножко приятно думать, что представители рода Лей нуждаются в ее поддержке, – это стало очевидно после того, как они обратились к Артуру с просьбой быть шафером на свадьбе.

– Благородная кровь есть благородная кровь, – сказала она себе. – Теперь вокруг сплошные мясники да мебельщики, и нам нужно держаться вместе.

По окончании службы, пока прихожане еще не разошлись, миссис Брандертон в сопровождении Артура прошествовала по церковному двору к Крэддокам и своим визгливым, надтреснутым голосом завела беседу с Эдвардом. Она внимательно следила за тем, чтобы жители Линхэма не пропустили эту сцену. Миссис Брандертон разговаривала с Крэддоком в снисходительной манере знатной леди, которая принимает в общество человека хоть и не из простонародья, но не голубых кровей. Он был обрадован и польщен.

Глава IX

Через несколько дней, совершив должные приготовления, коими миссис Брандертон никак не могла пренебречь, она отправила Крэддокам приглашение на ужин. Берта прочла его и молча передала мужу.

– Интересно, кого еще она пригласит к нам в компанию? – произнес Эдвард.

– Хочешь пойти?

– А ты разве нет? У нас не назначено других визитов, так ведь?

– Ты когда-нибудь прежде обедал у Брандертонов?

– Нет. Я играл у них в теннис и всякое такое, но ни разу не переступал порог дома.

– По-моему, со стороны миссис Брандертон это наглость – приглашать тебя сейчас.

От удивления Эдвард разинул рот.