На руинах Османской империи. Новая Турция и свободные Балканы. 1801–1927

Летом 1826 года Решид Мехмед перешел из Западной Греции в Аттику, чтобы осуществить следующую важную операцию войны – осаду Афин. 15 августа он взял город штурмом, заставив его защитников запереться в Акрополе; ими тогда командовал Караискакис, которого вновь избранный исполнительный комитет под председательством Андрея Заимиса назначил главнокомандующим в Восточной Греции. Ему вместе с полковником Фавье, опытным французским офицером, греческое правительство поручило создать регулярную армию, после чего они предприняли попытку освободить город. Турки разгромили греческие войска у Чайдари, неподалеку от монастыря Дафны, и продолжали обстреливать Акрополь, как это делал Морозини 140 лет до этого, и рыть подкоп в театре Одеон Герода Аттика.

Положение греческого гарнизона сделалось отчаянным после того, как его командир был застрелен во время ночного обхода позиций. Но Криезотис, храбрый вождь иррегулярных войск, сумел пройти через линии турок и войти в крепость, а Фавье 13 декабря последовал за ним, приведя с собой крупное пополнение. Однако это только ухудшило положение осажденных, ибо в Акрополе и без того уже скопилось много народу. Несмотря на фирман, полученный Стратфордом Каннингом, который запрещал обстрел древних памятников архитектуры, в храме Эрехтейон обрушилась крыша, похоронив под своими обломками несколько афинских женщин.

Военные несколько раз пытались снять осаду Акрополя. Генерал Гордон, историк революции, 5 февраля 1827 года занял Муникию, а полковник Бурбаки, кефаллонец, служивший когда-то во французской армии, подошел к Афинам с северо-запада. Но обе эти атаки потерпели крах; Бурбаки погиб на равнине около Каматерона, и его голову отослали в Стамбул; Гордону пришлось оборонять Муникию. Не повезло и полковнику Хайдеку, агенту короля Баварии, горячо выступавшему за свободу Греции; его наступление на Оропос закончилось провалом. Тогда командование было поручено двум выдающимся британским офицерам – лорду Кохрейну, который когда-то служил в Южной Америке, и сэру Ричарду Чёрчу, сражавшемуся в Египте, Италии, на Ионических островах, где он был ранен, свел знакомство с Колокотронисом и другими греческими вождями и заслужил их уважение. Весной 1827 года оба этих английских офицера приняли на себя командование морскими и сухопутными силами Греции. Кохрейн возглавил флот, а Чёрч – армию. Оба сосредоточили свои усилия на Пирее, а Караискакис им помогал.

Вслед за этим случились три несчастья, одно за другим. За великолепно подготовленной атакой на турецкие позиции, расположенные вокруг Пирея, последовала резня албанцев, которые сдали грекам монастырь Святого Спиридона в ответ на обещание, что им будет сохранена жизнь. В последовавшей за этим стычке Караискакис, «в одно мгновение ангел, а в другое – дьявол», как он сам себя характеризовал (впрочем, в последнее время он больше напоминал ангела, чем дьявола), был смертельно ранен на том самом месте, где теперь в его честь воздвигли памятник. В его лице погиб один из самых популярных лидеров революции. А утром, в день его смерти, Ричард Чёрч потерпел сокрушительное поражение у Фалерона, из-за которого он был вынужден оставить свои позиции на Муникии.

Гарнизон Акрополя остался без защиты, и 5 июня была подписана капитуляция. Об обороне, которой руководил Фавье, нам напоминает мемориальная доска, установленная в Одеоне Герода Аттика.

После того как «Афинский замок» пять лет принадлежал Греции и десять месяцев выдерживал осаду турок, он снова перешел под власть султана; но это было в последний раз. Туркам удалось подчинить себе всю континентальную Грецию; захват Афин завершил то, что началось с осады Месолонгиона.

К счастью для Греции, через месяц после падения Акрополя Великобритания, Франция и Россия подписали договор 6 июля.

Пока турки осаждали Афины, греческие политики провели третью Национальную ассамблею в живописной деревне Дамаласе, которая в Средние века принадлежала франкскому барону. Эта деревня располагается на месте древнего города Трезен (родина Тесея), по которому этот парламент и получил свое название. Здесь произошло сближение двух соперничающих фракций правительства Эгины и оппозиции, которую возглавлял Колокотронис из Гермионы (современное название – Кастри). Этому способствовал лорд Кохрейн, который посоветовал лидеру второй партии прочитать первую филиппику Демосфена и закон, принятый благодаря его совету.

Здесь, в романтической обстановке, в лимонном саду, ассамблея 14 апреля избрала графа Иоанна Каподистрию президентом Греции, в которую входили провинции, взявшие в руки оружие. Он должен был занимать этот пост в течение семи лет. В ожидании его приезда страной должна была управлять комиссия из трех человек: Георгия Мавромихалиса (который позже станет убийцей Каподистрии), Милаетиса и Накоса. О них тогда мало кто знал, да и опыта управления у них не было.

Каподистрия был избран благодаря русофильской партии, лидером которой был Колокотронис; его поддержали франкофильская партия под руководством Колеттиса и Кунтуриотиса, поскольку неприязнь Карла Х[25 - Карл X – король Франции с 1824 по 1830 г.] к орлеанскому дому сделала невозможным избрание герцога де Немура.

Выбор ассамблеи, хотя и не понравился многим, был в ту пору самым удачным. Каподистрия был самым талантливым греческим дипломатом того времени; он пользовался расположением русского царя и был знаменит своим патриотизмом. Впрочем, хорошие дипломаты редко становятся выдающимися государственными деятелями, а патриотизм теряет свое практическое значение в человеке, который много лет жил за границей и утратил ощущение своей страны.

Каподистрия хорошо знал Ионические острова, но остальная Греция была ему мало известна; да и греческое общество очень сильно отличалось от общества на острове Корфу (Керкира). Рожденный, когда Корфу находился еще под властью Венеции, он не умел даже правильно писать по-гречески. Но он был честен и умел командовать; даже британцы, люди вроде Кохрейна, Чёрча и Гамильтона, считали, что выберут именно его. Ибо все друзья Греции понимали, что ей необходимо единство; а граф с острова Корфу, как всем казалось, был именно тем человеком, который смог бы объединить страну. Но время показало, что Каподистрия принес ей не мир, но меч.

За выборами президента быстро последовало подписание соглашения между тремя странами-покровительницами. 6 июля 1827 года Великобритания, Франция и Россия заключили в Лондоне договор, в котором обязались служить посредниками между Грецией и Турцией, и потребовали от обеих сторон немедленно заключить перемирие. Вскоре планировалось создание Греческого автономного государства, которое должно было находиться под властью султана и платить ему дань. В дополнительной статье к этому договору было оговорено, что если Порта в течение месяца не примет этих условий, то три державы отправят к греческому правительству своих консулов и постараются, насколько им это удастся, предотвратить столкновение между воюющими сторонами, «не принимая, однако, участия в военных действиях».

Командирам флотов трех держав были отправлены инструкции, а адмирал Кодрингтон сообщил греческому правительству об условиях перемирия, которые греками были приняты, а султаном отвергнуты. Тем не менее, несмотря на перемирие, капитан Гастингс, филэллин, на корвете «Картерия» («Упорство») разбил турецкую флотилию неподалеку от Дельф и Салоны. Ибрахим, пылая гневом, решил отомстить англичанину, но тот заставил его вернуться в залив Наварин (Пилос), где египетский и турецкий флоты были заблокированы эскадрами адмиралов трех держав.

Ибрахим не мог выйти из бухты, но имел возможность грабить ее берега; соответственно, опасаясь приближения сезона штормов и желая положить конец опустошению Мореи, три союзнические эскадры[26 - В числе этих эскадр была и русская, которой командовал прославленный адмирал Михаил Петрович Лазарев.] 20 октября 1827 года вошли в залив.

Кодрингтон велел не открывать огня, пока этого не сделают турки, но мусульмане сразу же поняли, что сражение неизбежно, и выстрелили в сторону «Дартмута». Моряки «Дартмута» и французского флагмана ответили залпом из мушкетов. Египетское судно ответило пушечным залпом, и сражение началось. Когда на следующее утро встало солнце, то из 82 судов, составлявших турецкий и египетский флоты, на плаву оставалось лишь 29. Побежденные потеряли 6 тысяч человек, союзники – всего 172; их имена были выбиты на трех памятниках, отмечающих место сражения. После Лепанто Турецкая империя не терпела еще такого сокрушительного поражения на море![27 - Автор не упомянул о битве при Чесме в 1770 г.]

Весть о победе в Наваринском бою вызвала у греков и у тех, кто сочувствовал их делу, бурю восторга. В Англии, где к тому времени уже не было Каннинга, ибо он умер, король в своей тронной речи назвал это сражение «несчастным случаем». Тем не менее он вручил Кодрингтону и нескольким офицерам, которые одержали, по словам Рассела, «славную победу», заслуженные награды.

Турки восприняли известие о своем поражении с молчаливым презрением, потребовав только компенсации за потерянные суда. Однако три державы отказались это сделать, заявив, что не считают себя агрессорами, после чего их послы покинули Стамбул.

Греки тем временем продолжили свою борьбу. Чёрч и Гастингс воевали в Западной Греции, а Фавье вторгся на остров Хиос. Однако вторая экспедиция на остров мастиковых деревьев потерпела провал, а ее командир вскоре после этого возвратился во Францию. Гастингс, которому было поручено захватить Месолонгион, одержав несколько побед, был смертельно ранен под стенами Анатоликона, подарив этой лагуне еще одну британскую жертву.

Много лет спустя сердце этого храброго офицера было обнаружено в коробке, хранившейся в доме друга Гастингса и его старого боевого товарища историка Финлея в Афинах. Теперь оно покоится в местной англиканской церкви в Пантеоне британских филэллинов. В ней увековечена долгая героическая карьера Ричарда Чёрча и краткая, но героическая жизнь Климента Харриса, который пал в бою через семьдесят лет после Гастингса.

Жители Крита, узнав о победе под Наварином, тоже восстали, вдохновленные беглецами, которые нашли убежище на гористом островке Имери-Грамвуса (площадью 72 гектара) у западного побережья. Этот остров венецианцы, после турецкого завоевания Крита, удерживали за собой до 1691 года. Позже он стал убежищем для пиратов. Пиратство здесь было четко организовано, и морские разбойники давали свои обеты перед иконой «воровской Мадонны». Впрочем, жители Имери-Грамвусы были не только пиратами, но и патриотами; местный муниципалитет назывался Критским советом, и с его помощью Хаджи Михалис, вождь жителей Эпира, поднял новое восстание. Впрочем, в 1828 году его войска были разбиты, а сам он изрублен турками в куски. После этого британцы, по просьбе Каподистрии, уничтожили пиратскую республику Имери-Грамвуса.

Президент прибыл в Грецию в январе 1828 года и высадился в Нафплионе, где одно его появление оказалось достаточным, чтобы прекратить гражданскую войну, которая полыхала здесь уже много месяцев; между собой воевали Теодор Гривас, командир основной крепости Нафплиона Паламиди, и Стратос, который удерживал Иц-Кале, акрополь Нафплиона (крепость Акронафплия).

Отсюда Каподистрия отправился в Эгину, где временное правительство работало за пределами досягаемости орудий крепости Паламиди и где он выслушал отчеты глав нескольких государственных департаментов. Эти доклады представили печальную картину. Министр внутренних дел сообщил, что территория, на которой признавали его власть, ограничивается лишь островами Эгина, Порос, Саламин, городами Элефсис и Мегара и несколькими островами в Эгейском море. Войска Ибрахима удерживали большую часть Мореи (Пелопоннеса); континентальная Греция была почти полностью турецкой; восстание на Крите подавлено; остров Самос под управлением Логофетоса стал практически независимым. Логофетос организовал экспедицию на Хиос, но она потерпела поражение.

Сельское хозяйство было разрушено; единственным занятием, которое приносило доход, было пиратство. Ничего утешительного не сообщил и министр финансов. У него не было ни денег, ни казны: некоторые налоги были собраны за год вперед, чтобы оплатить работу законодательных учреждений; у министерства не было денег даже на зарплату плотникам, которые ремонтировали президентский дворец.

Министр обороны жаловался на отсутствие войск, но его коллега в адмиралтействе выглядел бодрее; что касается министерства юстиции, то его руководитель напомнил пословицу о том, что «во время войны законы молчат», и больше не произнес ни слова. В таком положении оказалась Греция после почти семи лет войны.

Каподистрия начал свою карьеру президента с переворота. Ассамблея в Трезене, которая его избрала, выработала также проект третьей конституции, которая объявила Грецию независимым и неделимым государством, в то время как в Лондонском договоре речь шла об автономной Элладе под властью султана, обязанной платить ему дань. Президент, как опытный дипломат, прекрасно понимал, что автономная территория – это вовсе не суверенное государство и что при нынешних обстоятельствах он сможет добиться лишь автономии. Он также понимал, что конституция и представительные органы в странах, едва избавившихся от восточного деспотизма и находящихся еще в осаде, имеют лишь относительное значение. Поэтому он убедил законодателей отказаться от своих функций и создал вместо них орган под названием «Панэллинион» (Всегреческий). В его состав входило двадцать семь человек, которые образовали три комиссии: административную, финансовую и юридическую. Одновременно он пообещал через три месяца созвать новую Национальную ассамблею.

Однако если греческие лидеры, рожденные в ходе борьбы за независимость, были готовы принять временную диктатуру президента, то они не видели никакого резона подчиняться власти его недалекого старшего брата Виаро и лучшего друга этого брата, которого тот привез с Корфу и посадил в «Панэллинион». Виаро был его злым гением. Будучи комиссионером Эгины и морских островов, где жили такие влиятельные персонажи, как Кундуриотис, он вел себя как деспот: арестовывал кого хотел, вскрывал чужие письма, подвергал цензуре единственную греческую газету, издававшуюся в те годы, и угрожал расправой всем, кто осмеливался критиковать его действия. Он велел сжечь петицию жителей Эгины у себя на глазах, а президент оказался столь бестактным, что называл героев революции (людей, которые сражались, пока он пописывал статейки) гнусными кличками: примасов он прозвал «христианскими турками», военных вождей – «бандитами», фанариотов – «сосудами Сатаны», а образованных людей – «дураками». Чтобы не плодить дураков, он создал систему образования, построенную по строго профессиональному принципу: священников готовили на Поросе, солдат и матросов – в Нафплионе и на Идре. При этом он не хотел даже слышать о создании академии вроде той, которую лорд Гилдфорд открыл на острове Корфу. Он верил, что нацию создает характер, а вовсе не знания и что для процветания страны необходимо материальное благополучие. Но он забыл, что имеет дело с нацией, знаменитой своей жаждой знаний и ценящей интеллект превыше всего другого. Короче говоря, Каподистрия, будучи честным во всех своих попытках обеспечить процветание родной страны, применял методы, присущие высококритичным людям, которые он усвоил в венецианском обществе на острове Корфу и при русском дворе.

Он начал с реформы финансов. Греция до сих пор не имела национальной монетарной системы; он ввел серебряную монету феникс и бронзовые монеты достоинством в 1, 5, 10 и 20 лепт, а также создал Национальный банк, который приступил к печатанию бумажных банкнотов, но их курс постоянно менялся, и его банк выдал всего одну ссуду, да и то в принудительном порядке. После этого он обратился к армии и создал восемь полков по тысяче человек в каждом. Полками на востоке командовал Ипсиланти, а на западе – Чёрч.

Каподистрия разделил Морею на семь, а острова – на шесть провинций, которыми управляли комиссионеры: это ослабило муниципальную систему, которая так долго процветала в Греции. Однако давно ожидаемое событие за рубежом затмило все эти домашние реформы. 26 апреля 1828 года русский царь объявил войну Турции и создал ситуацию, которая сильно мешала Греции[28 - Наоборот – эта война стала главной в деле освобождения Греции – основные силы турок были брошены против русской армии.]. Момент казался благоприятным для осуществления заветной мечты России – захватить Константинополь. Турецкий флот был уничтожен в Наваринском сражении; годом ранее на Атмейданы (Мясном рынке) были перебиты все янычары: это было сделано по приказу султана-реформатора Махмуда II. Однако у этого реформатора не было времени довести свою модель до совершенства, и греки под руководством своего президента-русофила не были еще до конца покорены.

Но вдруг, как это часто бывает, выяснилось, что сила русских сильно преувеличена, а сопротивление турок превзошло все ожидания[29 - Русская армия действовала эффективно. За месяц боев армия П.Х. Витгенштейна (95 тысяч) отбросила турецкую армию Хусейн-паши (150 тысяч) за Дунай и форсировала реку. 29 сентября (11 октября) атакой с суши и моря была взята Варна. На Кавказе корпус Паскевича (25 тысяч), громя турок (50 тысяч), в 1828 г. 23 июня (5 июля) штурмом взял Карс, в июле – августе пали Ардаган, Акалцих, Поти и Баязет. На Дунае пришлось снять осаду Шумлы и Силистрии и отойти за Дунай, Варна осталась в русских руках. В 1829 г. русские начали решительное наступление на обоих театрах. На Балканском театре новый командующий И. Дибич разбил турок при Кулевче, после чего капитулировала Силистрия. Затем Дибич преодолел Балканы и, дважды разбив турок, впервые после князя Святослава (X в.) вышел к Адрианополю (Эдирне). Махмуд II, боясь, что русские овладеют столицей, запросил мира, который и был подписан в Адрианополе 2 (4) сентября 1829 г. На Кавказе русские войска взяли Эрзурум и вышли к Трапезунду (Трабзону). Русский флот блокировал Босфор и Дарданеллы. То есть полный разгром турецких армии и флота. Константинополь не был взят Дибичем только из-за эпидемии чумы – русская армия сократилась в момент подписания мира до 7 тысяч человек. Эта война стоила России 125 тысяч человек погибшими, из них лишь 12 % пали в бою, остальные скончались от болезней.]. Более того – война русских с Турцией шла на Балканах (а также на Кавказе. – Ред.), а в Эгейском море царил мир (не считая блокады Дарданелл). Тем временем три другие державы, подписавшие Лондонский договор, оказали Греции великую услугу, изгнав из Мореи египетские войска. Ибрахим, воспользовавшись уходом союзнических флотов, отослал своих раненых моряков, вместе с несколькими тысячами греческих рабов, в Александрию, однако оставшаяся часть его армии жестоко пострадала от зимних холодов. Летом 1828 года его албанский гарнизон в Корони, старой венецианской крепости, расположенной к югу от Мессини, восстал, и греки разрешили этим солдатам возвратиться к себе домой. После этого Франция предложила изгнать остатки войск Ибрахима. Британия приняла это предложение, и 30 августа генерал Месон высадился с французской армией в Петалидионе на берегу залива Корон (Месиниакос), намереваясь ускорить освобождение полуострова.

Впрочем, Кодрингтон уже успел заключить с Мухаммедом Али соглашение о выводе мусульманских войск и освобождении греческих рабов. Ибрахим хотел выполнить обещание отца, но отказался передавать грекам турецкие крепости Модон (Метони), Корони, Наварин (Пилос), Хлемуци, Патрас (Патры) и Рион, которые были специально исключены из соглашения.

Впрочем, сопротивление оказала лишь последняя крепость, но 3 октября сдалась и она. В Морее больше не осталось вражеских войск, и французы, с легкостью освободившие эти твердыни, принялись их чистить, прокладывать дороги и восстанавливать то, что разрушил Ибрахим. Одним из его последних приказов был приказ об уничтожении Триполиса. И египетские арабы выполнили этот приказ так старательно, что из всех сооружений бывшей турецкой столицы Мореи современный путешественник может увидеть лишь фундамент того, что когда-то было конаком паши.

Чтобы предотвратить новые вторжения на полуостров, союзники подписали 16 ноября специальный протокол, по которому Морея с прилегающими к ней островами и острова Киклады помещались под их совместную охрану до окончательного решения греческого вопроса. Этот протокол позволил Франции держать в Морее некоторое количество войск; остальные вернулись домой. К югу от Коринфского перешейка война закончилась; севернее его грекам удалось вернуть потерянные земли, ибо турки были сильно ослаб лены войной с Россией и мятежом в Албании. Ипсиланти занял Беотию; Салона сдалась; крепость Воница на берегу залива Амвракикос капитулировала; за ними последовали Лепанто (Нафпактос) и Месолонгион. На Крите обе партии заключили перемирие.

А тем временем представители трех держав обсуждали на острове Порос новые границы Греческого государства; их решения были изложены в Лондонском протоколе от 22 марта 1829 года. Договорились, что северная граница Греции пройдет от залива Амвракикос до залива Пагаситикос, а на востоке в состав страны войдут Эвбея и острова, прилегающие к Морее и Кикладам. Греция должна была стать наследственной монархией под управлением христианского короля, который будет избран народом. Этот монарх не должен будет принадлежать к династиям трех стран, составивших этот протокол. Король будет назначен с согласия султана, которого он должен признать своим сюзереном. Короля и его преемников должен будет формально вводить в должность султан Порты, которому они обязаны будут выплатить полтора миллиона пиастров (около 30 тысяч английских фунтов).

Это соглашение глубоко разочаровало и греческих политиков, и их президента; их возмутило то, что в состав Греции не были включены острова Самос и Крит. А султан был недоволен тем, что вместо него Грецией будет править иностранный государь. С другой стороны, Махмуд II согласился отдать Греции лишь Морею и прилегающие к ней острова. И если бы не лорд Абердин, тогдашний министр иностранных дел Англии, испытывавший к туркам симпатию, союзным державам удалось бы навязать туркам нужный договор, и на карте Европы появилось бы королевство Греция.

В этих условиях Каподистрия выполнил свое долго откладываемое обещание собрать Национальную ассамблею. Чтобы добиться большинства голосов на будущих выборах, он совершил предвыборную поездку по Морее, где был очень популярен. Каподистрию избрали своим представителем многие округа; но эти выборы были объявлены незаконными, и вместо прежних были избраны новые делегаты, а «добрые христиане», как их называли избиратели, вручили им свои наказы. Месолонгион, всегда выступавший за свободу, выразил протест против этой карикатуры на представительное правительство; острова Эгейского моря, естественно, голосовали за оппозицию.

С греческих островов, еще остававшихся в руках турок, из Эпира и Фессалии, из Хиоса и Крита приехали депутаты, пожелавшие поддержать Каподистрию на четвертой Национальной ассамблее, которая собралась 23 июля 1829 года в древнем театре Аргоса. В избранном парламенте сторонники Каподистрии имели большинство, и он смог выполнить повеление президента. Каподистрия получил полное право вести переговоры с союзниками; он назначил шестерых и выбрал из списка кандидатов еще двадцать одного члена вновь созданного сената. Этот сенат должен был сменить «Панэллинион», но полномочия его были сильно ограничены. Имя Каподистрии решено было выгравировать на монетах; он должен был стать первым и пока единственным кавалером только что созданного ордена Спасителя.

Только по одному вопросу – ратификации постановлений союзников – Ассамблея не согласилась с президентом, оставив за собой право не одобрять их. Это решение оказалось очень мощным оружием в ее руках. Церковь в своем письме выразила протест против непотизма младшего брата президента, Августиноса, который был его полномочным представителем в Западной Греции, но этот протест был отвергнут. Казалось, что Каподистрия находился на вершине своей власти; даже Меттерних, который недооценивал греческое движение, считал, что устранить Каподистрию будет невозможно.

Через несколько недель после закрытия Ассамблеи многолетняя война греков с турками наконец закончилась. Наступление русских войск на Адрианополь заставило султана вывести все свои войска из Греции; отряду албанцев под руководством Аслам-Бея было приказано сопровождать турок, которые еще оставались в Аттике и Беотии. На своем пути из Афин Асламу предстояло форсировать узкий перевал Петра между Левадеей и Фивами. В ту пору это были Фермопилы Беотии, но теперь, после осушения озера Копаида (Копаис), эта местность стала совершенно неузнаваемой. Здесь Аслам обнаружил Ипсиланти, готового помешать его переходу, и 24 сентября Аслам потерпел сокрушительное поражение от Ипсиланти и Криезотиса. Утром он подписал условия капитуляции, согласно которой турки согласились уйти из Восточной Греции, оставив за собой лишь афинский Акрополь и крепость Карабаба (цитадель города Халкис на острове Эвбея).

Финлей выразился об этом так: «Князь Дмитрий Ипсиланти имел честь завершить войну, которую начал на берегах Прута его брат».

Глава 6. Создание Греческого королевства (1829–1833)

Война за независимость закончилась, осталось лишь установить точные границы страны и назначить ее правителя. За одиннадцать дней до окончания боевых действий между греками и турками Россия заставила султана подписать Адрианопольский мир, в котором он согласился признать Лондонский договор и протокол от 22 марта. В результате этого герцог Веллингтон, в ту пору премьер-министр Великобритании, отказался от идеи превратить Грецию в вассальное княжество и стал сторонником независимости Греческого королевства.

Двадцать пять лет спустя министр иностранных дел в кабинете Веллингтона лорд Абердин признал, что Греция избежала судьбы вассала и получила полную свободу только благодаря Адрианопольскому договору. Герцог верил, что конец Турции не за горами; поэтому было бессмысленно превращать Грецию в вассала слабого государя, который не смог бы ее защитить. С другой стороны, он предвидел дальнейшее усиление России и позаботился о том, чтобы территория Греции, которую считали русофильской страной, не стала слишком большой. Британскому кабинету тех лет нужно было небольшое независимое государство. Эти идеи легли в основу новых протоколов, подписанных тремя державами 3 февраля 1830 года. Они решили, что Греция должна стать совершенно независимым государством, управляемым наследственным монархом, носящим титул суверенный государь Греции. При этом было поставлено одно условие – этот монарх не должен принадлежать к правящим домам Франции, Великобритании и России.

Но, учитывая преимущества независимости и «уважая желание, выраженное Портой, сократить границы, установленные протоколом от 22 марта», граница этого княжества должна была проходить от залива Арта (Пагаситикос) на востоке до залива Альвракикос на западе.

Даже британские дипломаты, географическое невежество которых создало так много проблем на Ближнем Востоке, не смогли бы провести границу хуже. Единственная ее положительная черта заключалась в том, что горный проход Фермопилы, который прославили древние греки, и Месолонгион, даровавший славу их далеким потомкам, вошли в состав Греческого королевства. Однако за его пределами оказались Акарнания и большая часть Этолии, обитатели которых принимали активнейшее участие в борьбе за независимость. Греции достались также Эвбея, Северные Спорады, Скирос и Киклады, но не Крит, и это посеяло в Европе семена новых жертв и раздоров, которые удалось уладить лишь в конце XIX – начале XX века.

Как обычно, человек, который мог бы дать много ценных советов политикам, был совсем рядом, но обратиться к нему никто не догадался. Знаменитый путешественник полковник Уильям Мартин Лик находился в это время в Лондоне, но тем не менее сотрудникам министерства иностранных дел даже не пришло в голову с ним посоветоваться, хотя он знал Северную Грецию так же, как чиновники этого министерства знают Даунинг-стрит.

В качестве правителя нового княжества страны-участницы предложили герцога Леопольда Саксен-Кобургского (позже он стал первым королем Бельгии). Это был прекрасный выбор. Леопольд, как позже показало его управление Бельгией, обладал всеми качествами, необходимыми для государственного мужа: ему было сорок лет; его давно уже прочили в короли Греции; пять лет назад Кунтуриотис уже посылал людей, чтобы пригласить его на трон; а совсем недавно он отправил в Грецию своего эмиссара, велев ему изучить ситуацию, сложившуюся в этой стране. Поэтому никто не удивился, когда спустя восемь дней Леопольд дал свое согласие.

Порта согласилась принять последние протоколы союзных держав, а греческий народ с радостью готов был объявить своим королем Леопольда. Казалось, греческий вопрос был наконец решен. Все были так уверены в этом, что Франция передала Греции свое древнее право протектората над католиками Киклад.

Однако союзники забыли спросить, согласен ли с их решением Каподистрия. Он сам мечтал стать пожизненным президентом Греции и был жестоко разочарован, что его отодвинули. Он вовсе не хотел, чтобы посеянный им урожай собирал чужеземец. Поэтому он принялся описывать Леопольду условия, сложившиеся в Греции, в самых черных тонах, чтобы тот раздумал садиться на трон этой страны.

Леопольд сам был разочарован узкими границами своего будущего государства; он уже написал лорду Абердину, что «не может себе представить, как ему удастся установить в Греции мир, если в новое государство не будет включен остров Кандия [Крит]»; он прочитал церковную брошюру о стратегических преимуществах Акарнании; он лелеял надежду преподнести, как это сделает король Георг в 1864 году, Ионические острова в дар своим будущим подданным.