Власть меча

Сара стала его первой подружкой, хотя ее слабость и глупость раздражали Манфреда. Ему приходилось ждать, пока она догонит его, когда они поднимались на холмы, и она хныкала, когда он бил по голове сома, умерщвляя его, или сворачивал шею жирному коричневому франколину, попавшемуся в силки. Однако она смешила его, и Манфреду нравился ее голос, когда она пела, – голос был тоненьким, нежным и очень мелодичным. И хотя ее раболепие иногда выглядело избыточным и чрезмерным, все же Манфред испытывал необъяснимое чувство блаженства, когда Сара была рядом. Она быстро училась, и за те несколько дней, что они провели вместе, она успела выучить наизусть алфавит и таблицу умножения от двух до десяти.

Конечно, было бы намного лучше, окажись Сара мальчиком, однако мальчик все же разглядел в ней кое-что интригующее… Запах и мягкость ее кожи озадачивали Манфреда. Волосы у Сары были очень мягкими, шелковистыми… Иногда он касался их как бы случайно, и Сара тут же застывала и не шевелилась под его пальцами, так что он смущался и почти бессознательно убирал руку.

Иногда Сара прижималась к нему, как нежный котенок, и странное удовольствие, охватывавшее Манфреда, было слишком непропорционально краткому прикосновению; а когда они спали под одним одеялом, Манфред мог проснуться среди ночи и прислушиваться к ее дыханию, а ее волосы щекотали его лицо.

Дорога до Окаханджи была долгой, тяжелой и пыльной. Они находились в пути уже пять дней. Но двигались только рано утром и поздно вечером. Днем мужчины обычно отдыхали в тени, а двое детей могли удрать в сторонку, чтобы поболтать, поставить силки или продолжить уроки Сары. Они не играли в какие-нибудь воображаемые игры, как могли бы проводить время другие дети их возраста. Жизнь обоих была слишком близка к грубой реальности. А теперь над ними нависла новая угроза – угроза разлуки, которая становилась все более близкой с каждой милей, оставленной позади. Манфред не мог найти слов, чтобы утешить Сару. Его собственное чувство неминуемой потери усугубилось из-за заверений Сары в ее дружбе. Она прижималась к нему под одеялом, и тепло ее худенького, хрупкого тела изумляло. Манфред неловко обнял ее за плечи, и мягкие волосы прижались к его щеке.

– Я за тобой вернусь.

Манфред не собирался этого говорить. И даже не думал ничего такого до момента, когда у него вырвались эти слова.

– Обещай мне! – Сара повернулась так, что ее губы оказались возле уха Манфреда. – Обещай, что вернешься и заберешь меня.

– Обещаю. Я за тобой вернусь, – торжественно повторил Манфред, сам потрясенный тем, что делал.

Он не имел власти над своим будущим, он просто не мог быть уверен, что сдержит такое обещание.

– Когда? – тут же спросила Сара.

– Нам нужно кое-что сделать…

Манфред не знал подробностей того, что задумали его отец и Хендрик. Он лишь понимал, что это нечто трудное и в какой-то степени опасное.

– Это кое-что важное. Нет, я не могу тебе рассказать. Но когда все кончится, мы за тобой придем.

Похоже, это удовлетворило Сару. Она вздохнула, и Манфред почувствовал, как напряжение покинуло ее тело. Она сонно расслабилась и тихо забормотала:

– Ты ведь мой друг, да, Мани?

– Да. Я твой друг.

– Мой лучший друг?

– Да, твой лучший друг.

Сара снова вздохнула и заснула. Манфред погладил ее волосы, такие мягкие и пушистые под его пальцами, и на него напала тоска неизбежной утраты. Ему даже захотелось заплакать, но такие девчачьи штучки были не для него, он бы такого не допустил.

На следующий вечер они тащились по щиколотку в белой, как мука, пыли по очередному изгибу обширной холмистой равнины, и когда дети догнали Лотара на гребне невысокого холма, он без слов показал вперед.

Скопление железных крыш маленького приграничного городка Окаханджи сияло в лучах опускавшегося солнца, как зеркала, а посреди них возвышался единственный церковный шпиль. Тоже обшитый гофрированным железом, он высотой не уступал деревьям, окружавшим его.

– Пойдем туда, когда стемнеет.

Лотар перекинул мешок на другое плечо и посмотрел на девочку. Ее тонкие волосы пропитались потом и пылью и спереди прилипли ко лбу и щекам, а растрепанные косички торчали за ушами, как рожки. Солнце обожгло ее так, что, если бы не светлые волосы, она сошла бы за дитя племени нама. И одета она была так же просто, а ее босые ноги стали белыми от тонкой пыли.

Лотар обдумал идею покупки ей нового платья и обуви в одной из маленьких лавок у дороги – и отверг ее. Конечно, оно бы того стоило, потому что если его кузина откажется от ребенка… Лотар не стал додумывать эту мысль. Он может просто слегка отмыть дитя возле буровой скважины, из которой город снабжался водой.

– Даму, у которой ты останешься, зовут мефроу[9 - Госпожа (африкаанс).] Труди Бирман. Она очень добрая религиозная леди.

Лотар почти не общался со своей кузиной. Они не виделись тринадцать лет.

– Она замужем за пастором голландской реформистской церкви здесь, в Окахандже. Он тоже хороший богобоязненный человек. И у них есть дети твоего возраста. Тебе будет с ними очень хорошо.

– А он будет учить меня читать, как учит Мани?

– Конечно! – Лотар готов был дать любые обещания, лишь бы избавиться от ребенка. – Он учит своих детей, а ты будешь такой же, как они.

– А почему Мани не может остаться со мной?

– Мани должен идти со мной.

– Пожалуйста, можно и мне пойти с вами?

– Нет, нельзя. Ты останешься здесь… и я не хочу больше говорить об этом.

У резервуара рядом с насосом скважины Сара смыла пыль с ног и рук и прополоскала волосы, прежде чем снова заплести их в косички.

– Я готова, – сообщила она наконец Лотару, и ее губы дрожали, когда Лотар окидывал ее критическим взглядом.

Да, она была грязной маленькой оборванкой, ненужной ношей для них, тем не менее Лотар испытывал к ней непонятную нежность. Он поневоле восхищался силой духа и храбростью малышки. И вдруг он поймал себя на мысли: нельзя ли найти другой способ вместо того, чтобы бросить здесь девочку? и ему понадобилось сделать над собой усилие, чтобы решительно сказать себе, что это сделать необходимо.

– Ладно, идем. – Он взял ее за руку и повернулся к Манфреду. – А ты жди здесь с Хенни.

– Пап, позволь мне пойти с вами! – умоляюще воскликнул Манфред. – Только до ворот! Просто чтобы попрощаться с Сарой!

Лотар заколебался, потом ворчливо согласился:

– Хорошо, но помалкивай и помни о хороших манерах.

Он повел обоих детей по узкой дорожке позади длинного ряда коттеджей, и наконец они подошли к задней калитке одного из домов побольше, рядом с церковью. Не вызывало сомнений, что это дом пастора. В задней комнате горел свет, жесткий белый свет керосиновой лампы, и в проволочную сетку, прикрывавшую дверь, бились жуки и мошки.

Как только они вошли в калитку и направились по дорожке к кухне, до них донеслись звуки голосов, сливавшихся в печальном религиозном песнопении. Подойдя к сетке на двери, они увидели в освещенной кухне семью, сидевшую за длинным дощатым столом; все пели хором.

Лотар постучал в дверь, и пение стихло.

Мужчина, сидевший во главе стола, встал и направился к двери. Он был в черном костюме, штанины и рукава вспучились на локтях и коленях, но пиджак туго обтягивал широкие плечи. Волосы мужчины, густые и длинные, свисали до плеч седеющей гривой и осыпали темную ткань хлопьями перхоти.

– Кто это? – резко спросил он голосом, привыкшим вещать с кафедры.

Он распахнул сетчатую дверь и всмотрелся в темноту. У него был широкий интеллигентный лоб с большими залысинами над ним, а глаза сидели глубоко, как у пророков Ветхого Завета.

– Ты!

Он узнал Лотара, но не сделал попытки как-то приветствовать его. Вместо этого он оглянулся через плечо.

– Мефроу, тут твой безбожный кузен явился из пустыни, словно Каин!

Светловолосая женщина поднялась с другого конца стола, шикнула на детей и жестом велела им оставаться на местах. Ростом она почти не уступала мужу, но, хотя ей было за сорок, выглядела она свежо – хорошо сложенная, с румяным лицом и косами, уложенными на макушке на немецкий лад. Она сложила полные белые руки на бесформенной пухлой груди.