Власть меча

– Убирайся отсюда! – Сантэн наклонилась над сыном, словно защищая его. – Увижу вас обоих в аду – тебя и твоего выродка. А пока исчезни с моих глаз!

* * *

Путь от Китового залива шел через извилистые долины между огромными оранжевыми дюнами все тридцать километров до конечной станции железной дороги на Свакопмунд. Дюны поднимались по обе стороны на три и четыре сотни футов. Горы песка с острыми как ножи гребнями и гладкими скользкими склонами задерживали между собой пустынную жару.

Дорога представляла собой просто глубокие колеи в песке, отмеченные по обе стороны блестящими стеклами разбитых пивных бутылок. Ни один путник не выезжал сюда без соответствующего запаса питья. Кое-где колеи были разрушены неопытными водителями, незнакомыми с искусством пустынных поездок, – им приходилось вытаскивать свои машины из упорно державшего их песка, и на этих местах образовывались глубокие ловушки для тех, кто ехал после них.

Сантэн вела машину быстро и резко, не позволяя мотору сбавлять обороты даже на перепаханных участках и ямах, оставленных другими машинами; она направляла большой желтый автомобиль умелыми короткими поворотами руля, так что песок не успевал сбиться в кучи и задержать ее.

Она держала руль хваткой гонщика, отклонившись назад на кожаное сиденье и выпрямив руки, готовая к неожиданным движениям рулевого колеса, внимательно следя за дорогой впереди и угадывая каждую аварийную ситуацию задолго до того, как та возникала, и иногда выезжала в сторону от колеи, чтобы миновать опасный участок. Она презирала даже элементарные предосторожности путешественника, вроде пары черных слуг на заднем сиденье «даймлера» на случай, если придется вытаскивать машину из песчаной ловушки. Но Шаса не помнил такого – чтобы его мать завязла в песке, даже на худших участках дороги к руднику.

Он сидел рядом с ней. На нем была старая, но чистая, только что постиранная рабочая одежда из кладовой консервной фабрики. Его собственный костюм, воняющий рыбой и перепачканный рвотой, лежал в багажнике «даймлера».

Его мать не произнесла ни слова с тех пор, как они выехали с фабрики. Шаса украдкой посматривал на нее, боясь ее сдерживаемого гнева, не желая привлекать к себе внимания, но в то же время вопреки собственной воле не в силах оторвать взгляд от ее лица.

Она сняла шляпку-колокол, и ее густые темные волосы, по последней моде подстриженные «под мальчика», шевелились на ветру и блестели, как антрацит.

– Кто начал? – спросила она наконец, не отводя глаз от дороги.

Шаса немного подумал.

– Я не уверен… Я ударил его первым, но…

Он помолчал. У него все еще болело горло.

– Ну? – резко бросила Сантэн.

– Все как будто было заранее подстроено… Мы посмотрели друг на друга и поняли, что подеремся.

Сантэн промолчала, и Шаса продолжил, запинаясь:

– Он меня обозвал.

– Как именно?

– Я не могу повторить. Это грубо.

– Я спросила – как именно?

Ее голос оставался ровным, но мальчик узнал в материнском тоне хрипловатую предупреждающую нотку.

– Он назвал меня soutpiel, – поспешно ответил Шаса.

Он понизил голос и отвернулся, пристыженный таким чудовищным оскорблением, поэтому не мог увидеть, как Сантэн изо всех сил старалась сдержать улыбку и чуть повернула голову, чтобы спрятать искру веселья в глазах.

– Я же сказал, это грубо, – виновато пробормотал Шаса.

– Значит, ты его ударил… а он младше тебя.

Шаса не знал, что он старше мальчишки с траулера, но его не удивило, что об этом знала мать. Она знала все.

– Он, может, и младше, но он здоровенный африканер, просто бык, к тому же дюйма на два выше меня, – попытался оправдаться он.

Сантэн хотелось спросить Шасу, как выглядит другой ее сын. Был ли он светловолос и красив, как его отец? Какого цвета у него глаза? Но вместо того она сказала:

– А потом он поколотил тебя.

– Я почти победил! – упрямо возразил Шаса. – Я подбил ему глаз и разбил в кровь губы. Я почти победил!

– «Почти» не считается, – ответила Сантэн. – В нашей семье мы не побеждаем «почти» – мы просто побеждаем.

Шаса неловко поерзал на сиденье и откашлялся, чтобы облегчить боль в горле.

– Невозможно победить, когда кто-то крупнее и сильнее тебя, – жалобно прошептал он.

– Значит, не нужно схватываться с ним на кулаках, – сказала Сантэн. – Ты не должен бросаться вперед и позволять ему засовывать тебе в горло дохлую рыбу.

Шаса отчаянно покраснел, вспомнив это унижение.

– Ты должен выждать, – продолжала она, – а когда появится шанс, сразиться с ним твоим оружием и на твоих условиях. Ты должен сражаться лишь тогда, когда уверен, что можешь выиграть.

Шаса тщательно обдумал ее слова, рассматривая их так и эдак.

– Ты именно это сделала с его отцом, да? – тихо спросил он.

Сантэн так изумилась его проницательности, что уставилась на сына, а «даймлер» подпрыгнул и вылетел из колеи.

Она быстро выровняла машину, а потом кивнула:

– Да. Я сделала именно это. Видишь ли, мы – Кортни. Нам незачем драться кулаками. Мы сражаемся с помощью власти, денег и влияния. Никто не может нас победить на нашей территории.

Шаса опять умолк, в очередной раз усваивая слова матери, и наконец улыбнулся. Он был так прекрасен, когда улыбался, даже прекраснее, чем был его отец, и сердце Сантэн сжалось от любви к сыну.

– Я запомню это, – сказал он. – И когда встречусь с ним в следующий раз, я буду помнить твои слова.

Ни один из них ни на мгновение не усомнился, что два мальчика встретятся снова – а когда это произойдет, они продолжат схватку, начавшуюся в этот день.

Бриз дул с моря, и вокруг стояла вонь от гниющей рыбы, настолько сильная, что у Лотара де ла Рея перехватывало горло и его подташнивало.

Четыре траулера все так же стояли у причала, но их груз больше не сиял серебром. Рыба осела, верхний слой сардин подсох на солнце и превратился в темную грязно-серую массу, над которой вились зеленые металлические мухи размером с ос. Рыба в трюмах тоже размякла и раздавилась под собственным весом, и трюмные насосы выбрасывали наружу струи вонючей коричневой крови и рыбьего жира, которые покрывали воды залива все увеличивавшимся мутным облаком.

Весь этот день Лотар просидел у окна заводской конторы, пока его цветные моряки и рабочие стояли в очереди, ожидая платы. Лотар продал свой старый грузовик «паккард» и кое-что из мебели из той металлической хижины, в которой жили они с Манфредом. Это было единственное, что не принадлежало компании, и поэтому не было тронуто судебными исполнителями. Буквально через несколько часов из Свакопмунда приехал перекупщик, почуяв беду, как чуют ее стервятники, и заплатил Лотару лишь малую долю реальной стоимости этого имущества.

– Депрессия наступает, мистер де ла Рей, все продают, никто не покупает. Я теряю деньги, поверьте мне.

Тех наличных, которые Лотар закопал под песчаным полом хижины, хватило для того, чтобы заплатить людям по два шиллинга на каждый фунт жалованья, который он задолжал им. Конечно, он не обязан был им платить, это теперь лежало на совести компании, но такое даже не пришло Лотару в голову, это ведь были его люди.

– Мне жаль, извини, – повторял он каждому, когда те подходили к окошку кассы. – Это все, что есть.