Коррупция как механизм социальной деградации

Это мир вечных вопросов, и это путь вечного поиска асимптотически приближающихся к истине ответов на них. На протяжении всего человеческого существования, возможно, никогда не будут даны окончательные ответы, но именно здесь встроена наиболее значимая для человека как родового существа шкала мерностей осознания собственного существования.

Изложенное позволяет говорить о необходимости переосмысления того теоретического знания и социальной практики, которые наработаны в условиях правовой реальности новейшего времени. Достижения современной науки выступают на основе принципа дополнительности тем стержнем, который позволяет существующую форму наполнить относительно новым содержанием.

При формировании уголовно-правового законодательства важным инструментом научного уровня правовой нормы выступает криминологический анализ, в ходе которого определятся параметры состояния и динамики преступности, степень ее влияния на социум и возможность средствами уголовно-правового законодательства и социального контроля сохранить безопасность общественной жизнедеятельности.

Современные криминологические исследования проводятся комплексно на базе ряда смежных социальных и правовых дисциплин. При этом акцент делается на определении преступного поведения в границах девиантности как социального феномена отклоняющегося общественного поведения.

Впервые социологическое объяснение девиации было предложено в теории аномии (разрегулированности), разработанной Э. Дюркгеймом, который считал, что неожиданные упадок и процветание связаны с нарушениями коллективного порядка. Социальные нормы разрушаются, люди теряют ориентацию, и все это способствует девиантному поведению.[51 - Смелзер Н. Социология. – М., 1994, с. 207.]

Основная мысль Э. Дюркгейма о том, что социальная дезорганизация является причиной девиантного поведения, в наши дни считается общепризнанной. Под социальной дезорганизацией понимается «состояние общества, когда культурные ценности, нормы и социальные взаимосвязи отсутствуют, ослабевают или противоречат друг другу».[52 - Там же.]

Новое выражение теория аномии нашла в понятии «социальных обручей» Т. Хирши, связавшей отклоняющееся поведение с отсутствием веры и социальных ценностей.

Р. Мертон считал, что причиной девиации является разрыв между культурными целями общества и социально одобряемыми средствами их достижения.[53 - Там же, с. 208.]

Если концепции социальной дезорганизации рассматривают социальные силы, которые «толкают» человека на путь девиации, то культурологические теории девиации делают акцент на анализе культурных ценностей, благоприятствующих девиантному поведению, по сути, на их культурной мотивации. Селлин подчеркивал, что девиация возникает в результате конфликтов между нормами культуры. Это обусловлено тем, что интересы группы не соответствуют нормам большинства.

Миллер углубил идею Селлина о взаимосвязи между культурой и девиантным поведением. Он утверждал, что существует ярко выраженная субкультура низшего слоя общества, одним из проявлений которой выступает групповая преступность. Селлин и Миллер считали, что девиация имеет место, когда индивид идентифицирует себя с субкультурой, нормы которой противоречат нормам доминирующей культуры.

Почему лишь некоторые люди усваивают ценности девиантной субкультуры, пытался объяснить Э. Сатерленд на основе понятия дифференцированной ассоциации. Он утверждал, что преступности обучаются. Теория Сатерленда значительно точнее и глубже, чем подсказанная здравым смыслом уверенность в том, что девиация – это результат того, что человек связался с плохой компанией. Криминальная девиация является результатом преимущественного общения с носителями преступных норм.[54 - Там же, с. 211.]

Клауорд и Оулин указывают на благоприятные возможности, которые открывает девиантное поведение, особенно если оно сулит реальные блага. В некоторых сферах, в том числе преступной деятельности, молодые люди усваивают ролевые модели преуспевающих девиантов, особенно в отраслях организованной преступности, ибо они завоевали материальное положение, престиж и влияние в обществе. Возможности подобного процветания соблазняют людей, особенно имеющих ограниченный доступ к законным способам достижения успеха.

Г. Беккер в своей книге «Аутсайдеры» предложил концепцию, основанную на том, что девиация на деле обусловлена способностью влиятельных групп общества навязывать другим определенные стандарты поведения. «Социальные группы создают девиацию, – писал он, – поскольку они следуют правилам, нарушение которых считается девиацией; кроме того, они навязывают эти правила определенным людям, которым „наклеиваются ярлыки“ аутсайдеров. С этой точки зрения девиация – не качество поступка, который совершает человек, а скорее следствие применения другими людьми правил и санкций против „нарушителя“».[55 - Там же, с. 213.]

Подобного рода концепции названы теорией стигматизации. В отличие от концепций, обращающих основное внимание на особенности индивидов, способствующие девиации, теория стигматизации претендует на объяснение того, каким образом формируется отношение к людям как к девиантам.

Новейшие теории намного более критичны к существующему социальному устройству, они доказывают необходимость исправления не отдельных людей, а всего общества в целом. Так, Р. Мертон классифицирует девиантные поступки, опираясь на анализ факторов, способствующих принятию или отрицанию людьми целей общества, социально одобряемых средств их достижения или того и другого вместе. Согласно этой классификации, конформизм предполагает согласие с целями общества и применением законных способов их достижения; инновация подразумевает признание целей, но отрицает социально одобряемые средства их достижения; ритуализм связан с отрицанием целей и признанием средств; ретреатизм или бегство от действительности имеет место тогда, когда человек одновременно отвергает и социально одобряемые цели и средства их достижения; бунт предполагает отрицание целей и средств, но взамен предлагает новые цели и новые средства.[56 - См.: там же, с. 241.]

Еще более ярко выраженный политический подход к девиации выбран группой социологов, которые называют себя «радикальными криминологами».[57 - См.: там же, с. 214.] Они отвергают все теории преступности, трактующие ее как нарушение общепринятых законов; утверждают, что такие концепции характеризуют общество как абсолютно единое целое. Согласно их точке зрения, создание законов и подчинение им являются частью конфликта, происходящего в обществе между различными группами. Таким образом, «радикальная криминология» не интересуется, почему люди нарушают законы, а занимается анализом сущности самой законодательной системы.

Вместе с тем законом современного правового становления является тот факт, что в системе сложившихся общественных отношений, и особенно в переходные периоды, появляется возможность идеологически, т. е. с позиций осознанных перспектив развития, обеспечить социально-экономические, политические и духовные аспекты развития членов общества. Отражая коренные интересы социальной стратегии, в которой интегрированно выражаются интересы социальных слоев, страт, групп и индивидов, ориентируясь при этом на системные цели социума, идеология как политическая наука через функции идеологической деятельности и идеологического обеспечения получает возможность определять основное направление социального прогресса.

В то же время как сфера общественного сознания идеология, отражая степень реального развития общественных отношений, следует за политикой, воплощаясь в качестве идеологического обеспечения основных направлений политической стратегии.

Именно такая функция идеологии как идеологического обеспечения представляет собой связующее звено между научной теорией и конкретной преобразующей практикой конкретных деятельных людей.

Во втором случае, когда речь идет о возможности или невозможности создать идеологию как всеобщий интегрированный интерес всех социальных слоев общества, т. е. в качестве общенациональной или государственной идеологии, речь необходимо вести в поле соотнесения иных категорий социальной философии, таких как идеология и право.

Таким образом, изложенное позволяет сделать некоторые выводы.

Во-первых, являясь моментом социальной реальности, правовая реальность также вовлечена в универсальный процесс социальной трансформации, все более погружаясь в поток глобализации. При этом закономерности изменения правовой реальности сами выступают как объективная данность для составляющих ее правоотношений, норм и деятельности: правотворческой, правопонимательной и правоприменительной.

Во-вторых, изменение правовой реальности имеет как объективное содержание, так и субъективное осознание происходящего процесса перемен. Глобализация приводит к расширению круга субъектов права, причем как в границах национальных государств, так и в идентификации в качестве таковых самих государственных образований, с чем, в свою очередь, связано расширение всей гаммы правовых отношений и появление новых тенденций в создании правовых норм. Так, в сфере действия международного права распространяется тенденция формирования единого правового поля, т. е. фактически речь идет как о создании единых легитимных наднациональных законодательных органов, так и о принятии правовых, в том числе уголовно-правовых, законов прямого действия, не требующих инкорпорирования в национальные правовые системы.

В-третьих, объективно изменяется роль государства как правового института. Теоретически важным является понимание государства как органа правового обеспечения заявленных правовых притязаний всех социальных групп на базе функционирующего законодательства, что дает возможность в теоретическом плане снять спекуляции по поводу коллизии «личность – государство», а в практическом плане создать жесткое и эффективное поле норм императивного действия для всей государственной системы, снижая потенциал организованных форм преступности и коррупции.

В-четвертых, изменяется в качественных параметрах и субъективный фактор процесса глобальных перемен – индивидуальное, групповое и общественное сознание. Для нашего исследования методологически и теоретически важными представляются два следующих момента:

а) изменяющееся общественное сознание отстает от объективного времени социальных изменений, тогда как индивидуальное и корпоративное не только соответствуют ему, но и в некотором смысле при применении результатов в противоправной практике даже опережают. Данная коллизия являются существенной детерминантой состояния и динамики современных форм преступности;

б) единственной действительной идеологией государства в условиях глобализации выступает форма функционирующего позитивного права, и любые отступления от требований сформулированного нами правового императива не только нарушают универсальные законы переходных социальных состояний, не только ослабляют потенциал социальной борьбы с преступностью, но могут прямо криминализировать само государство или его отдельные властные институты.

В-пятых, изменение правовой реальности находит свое отражение в системе социальных и правовых наук, оказывая на их развитие значительное влияние. В первую очередь это относится к философскоправовой интерпретации универсального изменения социального поля, границ предмета философии права, правовой теории и правоприменительной системы. Однако центральное место, имеющее важное социальное значение, занимает проблема новых тенденций в самой социальной, правовой, уголовно-правовой и криминологической науках по поводу изменений социального и правового поля в условиях глобализации, наличия коррелятивных связей между универсальным и объективным процессом общественных изменений и состоянием и динамикой современных форм преступности, в особенности таких ее форм, как экономическая преступность, коррупция, наркомания и терроризм.

В-шестых, являясь естественным моментом процесса социальной трансформации, изменение правовой реальности не только несет в себе потенциал осознания его масштабов и мобилизации социально организованного населения на решение качественно новых глобальных задач, но и параллельно выступает объективным источником девиантного, в том числе преступного, социально опасного поведения, инициирует отклоняющиеся и криминализированные формы индивидуального, группового и массового сознания.

В-седьмых, все более расширяющаяся пропасть между заявленными политическими целями национальных государств, методами и темпами их реализации и социальными массовыми ожиданиями приводит к появлению качественно иных форм протестного реагирования, таких, как формирование асоциального характера девиантного поведения и расширение инклюзивного характера формообразования криминальной среды, а строго говоря, рождения тенденции замещения социального образа жизни на криминальный, а социально организованного населения – на асоциальную массу людей.

Отмеченное является свидетельством действительного изменения параметров правовой реальности, и последующие разделы книги могут рассматриваться теоретическим и фактологическим аргументом как в обосновании сформулированного постулата, так и в раскрытии роли социальной трансформации в коррупционной экспансии.

Криминологические границы исследования проблемы

Важное место в процессе исследования коррупции как социального феномена, с общепринятой позиции, принадлежит криминологии, тем более что определенные авторы только этим аспектом и ограничиваются. Между тем само определение преступности сегодня представляется сущностно оспариваемым. В настоящее время оно определяется по-разному представителями различных направлений научного знания и различными авторами. Так, в классической криминологии преступность описывается как социальное явление. «Преступность – это исторически изменчивое, социальное и уголовно-правовое явление, представляющее собой систему преступлений, совершенных в соответствующем государстве (регионе) за тот или иной период времени».[58 - Криминология. – М., 1994, с. 63.] Она социальна потому, что ее субъекты, как и субъекты, на интересы и отношения которых осуществляются посягательства, – члены данного общества. Причиняемый преступностью вред антисоциален, вносит деформацию в общество, нарушает нормальное функционирование его институтов, упорядоченность отношений его членов. Преступность порождается причинами и условиями, носящими социальный характер.

Преступность не просто статистическое множество, а именно явление. Как всякое явление, оно закономерно по детерминации (причинно-следственной зависимости и связи обусловливания), по взаимодействию с другими социальными явлениями – экономикой, политикой, идеологией и психологией общества и социальных общностей, управлением, правом и т. д.

Преступность – уголовно-правовое явление. Понятие преступления – базового элемента преступности – дается уголовным правом. Учет правовой характеристики преступности при оценке ее уровня, структуры и динамики весьма важен: изменения законодательства в сторону криминализации или декриминализации отдельных деяний сказываются на всех ее показателях.

Преступность – это не механическое множество, а целостная совокупность, система преступлений. Она имеет определенные системные свойства, т. е. устойчивые взаимозависимости преступлений внутри целостности и между ней и другими социальными явлениями. Причем ее элементы – отдельные преступления и их виды, группы – находятся в определенных статистически измеряемых взаимозависимостях и взаимодействиях. Закономерности преступности как социально-правового явления выделяются при анализе ее как целостности.[59 - Там же, с. 63–65.]

На современном этапе, под влиянием глобального распространения западной системы ценностей, в числе прочих и в сфере научного знания появились иные прочтения определения сущности предмета криминологического анализа. К современным концепциям можно отнести теорию рационального выбора и рутинной деятельности, концепции жизненной среды и жизненного стиля, теорию контроля Готфредсона и Хирши, неоклассицизм и неоконсерватизм, теорию «разбитых окон» Келлинга и Вильсона; к ранее использованным конфликтным линиям – конфликтам между леволиберальной и правоконсервативной криминологией, позициям детерминизма и волюнтаризма – добавляются новые, связанные с противопоставлением ситуативных и структурно-личностных факторов преступной активности,[60 - Hess H., Scheerer S. Was ist Kriminalitat? Skizze einer konstruktivistischen Kriminali tatstheorie // Kriminologisches Journal, 1997, 29/ Jg., H. 7: 83–155, S. 108.] развитием административной и карательно-экспрессивной криминал-политики, криминологии, «обыденно-массовой» и «бестиально-сенсационной преступности»[61 - Garland D. The Culture of High Crime Society // British Journal of Criminology, 2000, 40/3: 347–375.] и т. д.

По-своему определяют понятие преступности представители «критической криминологии». Опираясь на социологию Э. Дюркгейма,[62 - Дюркгейм Э. Норма и патология // Социология преступности. – М., 1966, и др.] они сформулировали основной вопрос предмета криминологии: «…следует ли сводить преступность как социальный феномен к совокупности (системе) совершаемых в обществе преступлений (традиционная криминология), или же она представляет собой нечто иное (критическая криминология)».[63 - Шестаков Д. А. Преступность и преступление: нетрадиционные подходы //Криминология: вчера, сегодня, завтра. Труды Санкт-Петербургского криминологического клуба, 2002, № 4 (5), с. 9.]

В рамках ответа на сформулированный вопрос ряд исследователей подготовили собственные варианты ответов. К представителям критического направления в криминологии можно с той или иной степенью отнести Я. И. Гилинского, С. М. Иншакова, Б. Д. Овчинникова, Э. Раска, Г. М. Резника, Л. И. Спиридонова, А. Н. Трайнина, В. С. Харламова и др.[64 - Гилинский Я. И. Криминология. Теория, история, эмпирическая база, социальный контроль. Курс лекций. – СПб, 2002; Его же. Девиантология: социология преступности, наркотизма, проституции, самоубийств и других «отклонений». – СПб, 2004; Иншаков С. М. Криминология. Учебник— М., 2000; Овчинников Б. Д.Вопросы теории криминологии. – М., 1982; Орехов В. В. Понятие и измерение преступности // Криминология. Общая часть. Учебник. – СПб, 1992; Раска Э. Борьба с преступностью и социальное управление. – Таллин, 1985; Резник Г. М. К вопросу об определении понятия «преступность» // Совершенствование правовых мер борьбы с преступностью. – Владивосток, 1986; Спиридонов Л. И. Социология преступности. – М., 1978; Его же. Феномен преступности // Криминология. Курс лекций. – СПб., 1995; Трайнин А. Н. Уголовное право. Общая часть. – М., 1929; Харламов В. С.Противодействие внутрисемейным насильственным преступлениям участковы ми уполномоченными милиции (по материалам Санкт-Петербурга). Автореф. … канд. юрид. наук. – СПб., 2002.] В их работах о преступности говорится, что это «отклоняющееся поведение, достигшее общественной опасности»,[65 - Гилинский Я. И. Теоретические проблемы социологического исследования преступности и иных антиобщественных проявлений. – Л., 1983; Его же. Понятие преступности в современной криминологии // Труды Санкт-Петербургского юридического института Генеральной прокуратуры Российской Федерации, 2001, № 3, с. 78.] «относительно распространенное (массовое), статистически устойчивое социальное явление, разновидность (одна из форм) девиантности, достигшей степени общественной опасности, определяемой законодателем в уголовном законе»,[66 - Девиантность и социальный контроль в России (XIX–XX вв.), тенденции и социологическое осмысление. – СПб, 2000, с. 79.] «не только совокупность единичных общественно опасных деяний, а социальный процесс, подчиненный общим закономерностям развития социальных явлений»,[67 - Трайнин А. Н. Уголовное право: Общая часть. – М., 1929, с. 140.] «совокупность не отдельных преступлений, а средних величин, демонстрирующих… устойчивость при стабильности общественной системы»,[68 - Резник Г. М. К вопросу об определении понятия «преступность» // Совершенствование правовых мер борьбы с преступностью. – Владивосток, 1986, с. 96.] «процесс совершаемости преступлений»,[69 - Овчинников Б. Д. Вопросы теории криминологии. – М., 1982, с. 21.] «состояние общества, характеризующееся определенными противоречиями в развитии своих составных частей».[70 - Спиридонов Л. И. Социология преступности. – М., 1978, с. 24.]

Такая направленность характерна для всего критического направления, однако и в его собственной среде мнения относительно статуса криминологии и преступности значительно дифференцированы. Так, согласно В. А. Бачинину, преступление – «одна из наиболее опасных форм деструктивного активизма индивидов и групп, вносящая грубый дисбаланс в ситуации колеблющегося, неустойчивого равновесия, на которых держится цивилизация».[71 - Бачинин В. А. Философия преступления: классические парадигмы // Криминология: вчера, сегодня, завтра. Труды Санкт-Петербургского криминологического клуба, 2002, № 4 (5), с. 29.] Имея общую деструктивную направленность, преступность выполняет несколько социальных функций внутри цивилизационной системы.

Первая функция отражает возможности преступления в реализации отдельными личностями своих трансгрессивных наклонностей. Вторая функция характеризует способность преступности испытывать прочность и надежность нормативно-ценностных структур цивилизации, заставлять ее постоянно заниматься укреплением своих оснований, поддерживать в состоянии готовности средства сдерживания и блокирования деструктивного напора криминальной среды. Третья функция маркирует недолжные, девиантные линии вероятностного развития цивилизации. Культура рекомендует индивидам через институты социализации и воспитания, системы религии, нравственности и права избирать среди множества вариантов разнообразной социальной деятельности в первую очередь должные и выбраковывать остальные формы деятельности. Но для подобной выбраковки необходима достоверная информация о злокачественности отвергаемых форм деятельности, и в этом смысле преступность помогает ее обозначить. Она обнаруживает нежелательные и вместе с тем реальные возможности трансформаций, скрытые в самой сути цивилизации. Фигура преступника олицетворяет ложные и трагические пути разрешения существующих противоречий социально-исторического процесса.[72 - См.: Там же, с. 29–30.]

С позиции В. Гольберта, «преступным может быть признано лишь то, что определяется в качестве такового в конкретном пространственно-временном и социокультурном контексте. Не исключено параллельное сосуществование и коллизия противоположных взглядов на то, что преступно, а что – нет, и преступно ли или нет то или иное преступное деяние… Однако криминология не стремится встать на позицию древнегреческого законодателя либо средневекового инквизитора – в том-то и состоит фокус, что она должна иметь свои собственные позиции и логику, если уж претендует на статус зрелой науки. Она не определяет, что должно считаться преступным, а с высоты второго порядка наблюдает за тем, как это делают другие; какими мотивами, логикой и критериями они при этом руководствуются, как добиваются общественного признания своих определений… Криминологии не следует рассматривать качество преступности в столь уж неразрывной связи с качествами моральной упречности и общественной опасности. Преступное, т. е. то, что определяется в качестве преступного, не обязательно является общественно опасным… Преступным оказывается не только и не столько то, что представляет объективную опасность для общества с формально-догматической точки зрения, несущей в себе амбиции на осознание и представление объективных интересов всего общества, а скорее то, что представляется опасным для политических и экономических элит с точки зрения их групповых и классовых интересов».[73 - Гольберт В. Об учебниках по криминологии и криминологии учебникотворчества // Криминология: вчера, сегодня, завтра. Труды Санкт-Петербургского криминологического клуба, 2002, № 4 (5), с. 247–248.]

В границах дефиниций позитивного права определяет свое отношение к преступности Е. И. Кайржанов: «На наш взгляд, преступность – не свойство общества, а приобретенное на известной ступени его развития, присущее, может быть, для определенного этапа или этапов явление общественного характера, или, как уже не раз утверждалось, общественное явление»;[74 - Кайржанов Е. И. Контроль преступности: предпосылка борьбы и предупреждения // Криминология: вчера, сегодня, завтра. Труды Санкт-Петербургского криминологического клуба, 2002, № 4 (5), с. 233.] «…признание преступности в качестве естественного свойства человеческого общества способно породить безысходность людей, государства и общества… Вся теория, в том числе наука криминологии, придумана и предназначена в конечном итоге для предупреждения преступлений. Человечество хочет если не уничтожить, то хотя бы уменьшить количество преступлений. И это естественное стремление».[75 - Там же.]

Изложенное убедительно свидетельствует о том, что современный мир во всех своих проявлениях в действительности находится в процессе глобальных перемен и что в числе их субъективных следствий имеет место сдвиг в системе традиционных для последнего времени научных воззрений. Инновационный рывок в естествознании, сопровождающийся многократно усиливающимися возможностями коммуникаций, в том числе посредством расширения зоны действия информационного киберпространства, с неизбежностью породил лавинообразный процесс взаимопроникновения в единый объект исследования предметно-аспектных, методологических и теоретических моделей различных отраслей знания. И, напротив, зачастую субъективная модальность исследовательской позиции искусственно расчленяет единое тело объекта познания на виртуальные поля собственного предметного конструирования.

Таким образом, в целом естественное явление системных изменений в отражении системных перемен реальности, выражающееся в корреляционном процессе интеграции и разделения функций различных эвристических сфер науки, в современных условиях приобретает искусственную, нередко виртуальную, но в любом случае дисфункциональную форму наукообразности, лишенную объективного содержания с предметом исследования. Реальный объект замещается исследователем посредством формирования виртуального предмета (аспекта, не имеющего места быть свойством или стороной данного объекта) на субъективную модель, отражающую не сторону действительности, а внутренний строй спекулятивного авторского мышления.

Положение осложняется попытками использовать методологический инструментарий смежных, и не только, отраслей науки. Особенно это заметно в системе социального знания и не в последнюю очередь – в теоретических отраслях правоведения. Сам по себе, по содержанию и логике архитектоники научного развития, данный процесс также естествен, если в его основании располагаются два методологически важных принципа: 1) принцип Оккама, в этом случае означающий, что нет необходимости применять иные методы, если решению проблемы адекватны уже существующие, и 2) принцип применения методологии посторонних отраслей в целях изучения собственного объекта, который возможен только при наличии необходимого и достаточного уровня владения теми знаниями, в параметрах предмета которых заключается применяемая новая методология. В первом случае имеет место объективная детерминанта процесса познания; во втором – ее субъективная составляющая. Однако обе они суть закономерности познания, их нарушение приводит к негативным следствиям изучения реальности и отсюда – к деформированным методам и механизмам отношения человека с окружающим его миром природы и социальным миром. С учетом того, что изучаемые объекты и процессы имеют тенденцию к глобализации своих параметров и взаимодействий, и того, что прошлое столетие стало началом потенциально возможного процесса сознательно управляемой социальной жизни, погрешности в методе научного знания могут обойтись человечеству очень дорого.

В специфически суженной сфере конкретного аспектно-предметного познания, в отдельной отрасли знания, они попросту заставляют вхолостую работать механизм познания и связанный с ним механизм практической реализации результатов конкретной науки в общественной жизнедеятельности.

В качестве исходной для всей структуры построения соответствующего категориального ряда используем одну из многочисленных, мягко говоря, ошибок представителей отечественного ответвления мировой «радикальной криминологии» – так называемой «критической криминологии». Так, определяя методологические параметры криминологии как сферы научного знания, профессор Я. И. Гилинский указывает на трудности исследования причинно-следственных связей. «Это, – подчеркивает девиантолог, – обусловлено рядом обстоятельств. Мир очень сложен, взаимосвязи между системами и их элементами чрезвычайно сложны и многообразны. Очень трудно (а чаще невозможно) выделить причинно-следственную связь из всей совокупности взаимодействий даже в физических и биологических системах, не говоря уже о социальных, тем более, когда сам объект – как преступность – не имеет естественных границ в реальности, а суть социальный конструкт».[76 - Гилинский Я. И. Объяснение преступности // Предупреждение преступности, 2002, № 2 (4), с. 79.]

Из данного умозаключения следует бесспорный факт, а именно: в приведенном контексте уместно говорить о предмете научного интереса семантики или герменевтики, но не о социологии, девиантологии или криминологии, объектом которых выступает общество в целом, а предметами соответственно закономерности и феноменология его отдельных сторон: отклоняющегося поведения или преступной деятельности.

Важным методологическим пороком является абстрактная спекуляция на дефинициях. Речь идет о некорректном наполнении понятия не свойственным ему содержанием. Социальным конструктом выступает любое явление, процесс или социальный факт. Поэтому применение данного определения к преступности не является исключением, что подвергает фальсификации всю логическую цепь последующих рассуждений о несостоятельности детерминизма и непознаваемости причинно-следственных связей в криминологии.