Вор-любитель. Избранные рассказы о Раффлсе
«Вовсе не один, – отвечал Бэрд, – разве вы не видели служанки?»
Я отозвался, что не видел ее, но слышал как будто ее шаги, если же я и ослышался, то нет все-таки никакого сомнения, что она тотчас явится на мой зов, и я три раза кликнул ее изо всей мочи. Никакой служанки не являлось. Я знал это заранее, потому что как-то ночью на прошлой неделе я пришел повидать Бэрда, и он сам переговаривался со мной через ворота, не соглашаясь открыть их. Ну и когда ни одна живая душа не появилась на мой зов, он побледнел, как полотно. Тогда я сказал ему, что мы можем, наконец, приступить к нашей беседе. Схватив с каминной решетки кочергу, я напомнил ему, как он меня грабил. «Но, – добавил я, – с Божьей помощью этого больше не повторится!» Я дал ему три минуты на то, чтобы составить и подписать перечень всех тех несправедливых исков, которые он возбуждал против меня, в противном случае, я тут же на месте сулил размозжить ему череп. Он с минуту подумал и направился затем к письменному столу за пером и бумагой. Но через две секунды он, как молния, наскочил на меня с револьвером в руке, я же стоял перед ним почти безоружный. Он выстрелил два-три раза, но промахнулся, вы можете, если хотите, отыскать следы от пуль. Я же все время бил по нему кочергой. Боже мой, я стал совершенным зверем, до той поры, пока не наступил конец. И тут еще я не сразу опомнился. Я подошел к письменному столу, отыскивая свои расписки, и ушел лишь тогда, когда вы подошли к дому. Говорю вам, я не тревожился ни о чем, также как и теперь, я решил заявить об убийстве сегодня же ночью, и сделаю это, стало быть, не причиню вам ни малейшего беспокойства!
Он кончил. Мы стояли в сенях осиротевшего дома, и наши пониженные, заглушаемые, нетерпеливые голоса звенели и гудели в ушах. Внизу был убитый, а перед нами его нераскаявшийся убийца. Я знал, на кого эта нераскаянность произведет впечатление, и не ошибся.
– Все это пустяки, – произнес Раффлс после небольшой паузы, – мы не дадим вам выдать себя!
– Вы не в состоянии меня удержать! Да и к чему это приведет? Служанка раньше видела меня, и мой арест это лишь вопрос времени. Не дожидаться же мне, когда меня схватят. Подумайте только: дожидаться, когда вам скрутят лопатки! Нет, нет, нет, я сам назову себя, и все кончено.
Его речь изменилась: он запинался, плохо выговаривал слова. Казалось, ясное понимание своего положения возникло у него в мозгу лишь вместе с сознанием явной необходимости спасаться.
– Да выслушайте же меня! – прикрикнул Раффлс. – Мы торчим тут в виду нашей собственной гибели. Мы забрались сюда в дом как воры, чтобы добиться удовлетворения за обиды, подобные вашим. Ну разве вы не видите? Мы вырезали стекло, словом, обделали дело, как заправские мазурики. Благодаря этому, и все остальное может быть отнесено на наш счет.
– Вы полагаете, что меня не будут подозревать?
– Я думаю.
– Но я совсем не желаю, чтобы это дело сошло мне с рук даром! – истерично воскликнул Реттер. – Я убил его, я знаю, но лишь ради самозащиты, это не было настоящее убийство. Я должен в нем повиниться и понести кару. Иначе я сойду с ума.
Он крепко стискивал свои руки, губы его дрожали, на глазах стояли слезы. Но Раффлс грубо схватил его за плечо.
– Да взгляни же, дурень, сюда! Ведь если бы нас троих здесь поймали, знаешь ли, каковы были бы последствия? Через шесть недель мы уже болтались бы в Ньюгете! Ты рассуждаешь, как будто бы мы сидим в клубе. Понимаешь ты, что уже первый час, что у нас горит огонь, а внизу валяется убитый?! Ради Бога, приди в себя и делай то, что я тебе прикажу, или ты и сам будешь убит!
– Я бы хотел этого! – рыдал Реттер. – Я бы хотел взять его револьвер, я сам бы размозжил себе голову. Он валяется где-нибудь под ним. Боже мой, Боже мой!
Колени Реттера подгибались, неистовое раскаяние было в полном разгаре. Нам пришлось под руки свести его вниз и провести через входную дверь на свежий воздух.
Вокруг не было слышно ни звука, кроме подавленных рыданий истерзанного отчаянием юноши, бившегося в наших руках. Раффлс вернулся на минуту в дом, потом нас охватил непроницаемый мрак, словно в погребе. Ворота отворились изнутри, мы осторожно заперли их за собой, а звездный свет, как и раньше, мерцал на разбитых стеклах и отточенных гвоздях над стеной.
Мы пустились бежать, нам приходилось торопиться. Нашему убийце казалось, что он уже на эшафоте: опьяненный своим убийством, он был беспокойнее полдюжины человек, упившихся вином. Мы то и дело должны были грозить ему, что предоставим его собственной участи и умоем руки в этом деле. Но невероятное и незаслуженное счастье сопутствовало нам троим. Мы не встретили ни одной живой души от самого дома убитого вплоть до Уильсдена, а затем, если кто нас и видел, то вспомнил ли хоть один из них о двух молодых людях, которые, стиснув от ярости зубы, тащили третьего, находившегося в довольно недвусмысленном состоянии, вспомнил ли о нас хоть один, когда вечерние газеты оповестили город об ужасной трагедии в Кензаль-Райзе?
Мы пришли в Майда-Вель и, нимало не скрываясь, направились к моей квартире. Однако, наверх поднялся лишь я один, двое других прошли в Олбани, и я не видел Раффлса целых двадцать четыре часа. Его не было дома, когда я посетил его утром, он не написал мне ни слова. Когда же он появился снова, все газеты были переполнены подробностями об убийстве, а человек, совершивший его, плыл уже далеко по Атлантическому океану как пассажир второго класса на пароходе, идущем из Ливерпуля в Нью-Йорк.
– С ним невозможно было сговориться, – сказал мне Раффлс, – или он должен был выложить все подчистую, или бежать отсюда. Я нарядил его в нашей студии и мы сели на первый поезд, идущий в Ливерпуль. Немыслимо было заставить его сидеть смирно и наслаждаться своей удачей, как я бы постарался на его месте, и это было бы всего умнее! Я отправился в его берлогу, чтобы уничтожить некоторые бумаги, и что же я там нашел, как ты думаешь? Хозяйничание полиции! Вышел уже приказ арестовать его! Идиоты воображают, что стекло было вырезано только для вида, и издали свой приказ. Ну, не моя вина, если он ни к чему не послужил.
И я теперь, спустя много лет, думаю, что это была также и не моя вина.
Девять положений закона
– Ну, – сказал Раффлс, – что бы ты с этим сделал?
Прежде чем ответить, я перечитал еще раз объявление. Оно было напечатано на последнем столбце в «Daily Tеlеgraph» и гласило следующее:
«Две тысячи фунтов награды. Названная сумма может быть получена каким угодно лицом, которое возьмется за выполнение одного деликатного поручения, лицо это должно быть готово на некоторый риск. Сообщить по телеграфу. До востребования. Лондон».
– Я полагаю, – отвечал я, – что это самая странная публикация, из тех, что когда-либо появлялись в печати!
Раффлс улыбнулся.
– Не совсем так, Банни, но все-таки довольно необычная, согласен с тобой.
– Взгляни на шрифт!
– Без сомнения, он очень крупный.
– А поручение и опасность!..
– Да, комбинация довольно откровенная, чтобы не сказать более. Но самая оригинальная сторона дела заключается в том, что предложения следует присылать в телеграммах и по телеграфному адресу! Тут что-то кроется – и в самом молодце, который выдумал эту штуку, и в его игре. Словом, он просто-напросто отделывается от миллиона ответов, которые ежедневно присылаются на каждое подобное предложение всеми, кто только в состоянии наклеить марку. На свой ответ я, положим, ассигновал только пять монет, но я готов заплатить еще денег.
– Ты же не хочешь этим сказать, что откликнулся на телеграмму?
– Именно так, – возразил Раффлс. – Я желаю получить эти две тысячи фунтов не меньше всякого другого.
– Ты подписал свое имя?
– Ну, нет, Банни, этого я не сделал. Суть в том, что я пронюхал тут нечто интересное и не совсем законное, а ты знаешь, какой я осторожный малый. Я подписался: «Гласпуль, мастерская Хиккея, Кондуит-Стрит, № 38». Это адрес моего портного. Запустив такую удочку, я отправился к портному и объяснил, чего он должен ждать. Он обещал переслать мне ответ немедля, как только получит. И я не удивлюсь, если сейчас его принесут!
С этими словами, услыхав двойной стук в дверь, стук, отдававшийся по всем комнатам, Раффлс встал и пошел отворять. Через минуту он возвратился с многозначительным выражением лица, держа в руке распечатанную телеграмму.
– Что бы ты подумал? – сказал мне Раффлс, – Это некий молодец Адденбрук, судебно-полицейский поверенный, и он желает безотлагательно видеть меня.
– Ты, стало быть, знаком с ним?
– Больше по слухам. Надеюсь, однако, что он не знает меня в лицо. Это тот самый малый, который в Сеттон-Вильмерской истории был на целых шесть недель отстранен от практики за попытку оказать давление на суд. Все дивились, как он вообще не вылетел со службы, но вместо этого, он приобрел богатейшую практику по темным делам, и всякий жулик по любому поводу отправляется прямо к Беннету Адденбруку. Он, пожалуй, единственный человек, у которого хватило смелости напечатать подобное заявление, и он единственный может сделать такую штуку, не вызывая подозрений. Просто-напросто это в его характере, но ты можешь быть уверен, что на дне тут скрывается что-нибудь темное. Хотя оригинально то, что я в уме давно уже решил обратиться к Адденбруку, если представится к тому случай.
– И ты идешь теперь к нему?
– Иду сейчас же, – проговорил Раффлс, вытирая рукавом шляпу, – ты также.
– Но я пойду туда лишь за тем, чтобы притащить тебя обратно к завтраку.
– Мы позавтракаем все вместе после нашего свидания с тем господином. Идем же, Банни, и сменим наши имена по дороге. Мое будет Гласпуль, не забудь этого.
Мистер Беннет Адденбрук занимал обширное помещение на Веллингтон-Стрит, на Странде. Его не было дома, когда мы пришли: он вышел ненадолго «по судебным делам». Не прождали мы и пяти минут, как перед нашими глазами предстал коренастый, румяный мужчина, весьма решительного вида, страшно самоуверенный и довольно веселый. Черные глаза его широко раскрылись при виде Раффлса.
– Мистер Гласпуль? – воскликнул адвокат.
– Мое имя, – отвечал Раффлс с невозмутимым нахальством.
– Ни в каком случае не стану ни о чем допытываться! – продолжал первый с хитрой усмешкой. – Любезный сэр, я вижу, вы оставили себе слишком много лазеек, чтобы допустить какую-либо оплошность!
Одну секунду Раффлсу хотелось ответить ему что-нибудь очень язвительное, но затем он лишь пожал плечами и улыбнулся, хотя его улыбка больше походила на сдерживаемую циничную усмешку.
– Вы хотите выбить меня из позиции? – сказал Раффлс. – Но я не вижу надобности входить в объяснения. Я упрям и не хочу являться под своим собственным именем, вот и все, а кроме того, я желаю получить тысячу фунтов вознаграждения.
– Две тысячи, – поправил его адвокат. – И человек, прибегающий к псевдониму, есть именно тот, кто мне теперь нужен, так что вам нечего об этом беспокоиться, любезный сэр. Дело, однако, носит в высокой степени приватный и конфиденциальный характер.
При этом он взглянул на меня очень сурово.
– Совершенно верно, – заметил Раффлс. – Но в объявлении, кажется, говорится нечто о риске?
– Некоторый риск действительно есть в этом деле.
– В таком случае, разумеется, два ума хорошо, а три лучше. Я сказал, что желаю тысячу фунтов, вот этот мой друг желает другую. Мы оба дьявольски упрямы и если возьмемся за это дело, так не иначе как вдвоем, или вовсе уклонимся от него. Желаете знать и его имя? Я назову его настоящим именем – Банни.
Мистер Адденбрук бросил взгляд на мою визитную карточку, которую я подал ему, затем он нерешительно забарабанил по ней ногтями, и его замешательство выразилось в конфузливой улыбке.
– Дело в том, что я нахожусь в порядочном затруднении, – сознался он, наконец. – Я получил прежде всего ваш ответ, но люди, имеющие возможность рассылать длинные телеграммы, обыкновенно не интересуются объявлениями в «Daily Tеlеgraph», в силу этого я совершенно не приготовился видеть людей вашего круга. Говоря откровенно, при некотором размышлении я не уверен даже, что вы пригодны для моей цели. Вы люди, состоящие в престижных клубах! Я же скорее предполагал обратиться к авантюристам!
– Мы авантюристы, – степенно заявил Раффлс.
– Однако вы признаете законы?
Черные проницательные глаза адвоката блеснули.
– Мы не профессиональные мошенники, если вы это хотите сказать, – отвечал Раффлс с улыбкой, – но мы весьма недалеки от этого. За тысячу фунтов каждый из нас готов натворить лихих дел, не так ли, Банни?
– Все, что угодно, – прошептал я.
Поверенный отпер бюро.
– Я объясню вам, для чего именно вы нужны мне. Но вы вольны отказаться. Это незаконно, хотя незаконность совершается во имя благой цели, именно в этом и состоит риск, и мой клиент готов заплатить за него. Он готов вознаградить даже одну попытку в случае неудачи: раз вы согласны идти навстречу опасности, то деньги столь же обеспечены, как если бы они были в вашем кармане. Мой клиент, сэр Бернард Дебенгам, из Брум-Голля, у Эшера.
– Я знаком с его сыном, – заметил я.
Раффлс тоже знал его, но не сказал ни слова, и его глаза неодобрительно на меня покосились. Беннет Адденбрук обратился ко мне.
– В таком случае, – сказал он, – вы имеете удовольствие знать одного из самых отъявленных молодых негодяев в столице, он же fans еt origo[3] всей этой истории. Если вы знакомы с сыном, то, может быть, знаете и отца, хотя бы понаслышке? В таком случае мне незачем говорить вам, что это очень странный человек. Он живет одиноко, среди склада редкостей, недоступных ни для чьих взоров, кроме его собственного. Говорят, у него лучшая во всей южной Англии коллекция картин, хотя никто никогда ее не осматривал, так что проверить это нельзя. Картины, скрипки и мебель – вот его слабость. Не подлежит ни малейшему сомнению, что он до крайности эксцентричен. Никто не станет отрицать, что и в его отношениях к сыну также сказывается значительная доля эксцентричности. Сэр Бернард годами платил его долги, и вдруг в один прекрасный день, по-видимому, без малейшего к тому повода, не только отказался впредь их уплачивать, но и совершенно прекратил выдачу содержания молодому человеку. Теперь я расскажу вам, что из этого вышло, но прежде вы должны узнать или припомнить, что год или два тому назад я вел в суде одно небольшое дельце молодого Дебенгама. Я провел его как нельзя лучше, и сэр Бернард щедро расплатился со мной наличными. С тех пор я их больше не видал и не слыхал ни об одном из них, вплоть до одного прекрасного дня на прошедшей неделе, – адвокат подвинул к нам кресло поближе и оперся рукой о колени. – В прошлый вторник я получил от сэра Бернарда телеграмму и должен был немедленно отправиться к нему. Я застал его уже ожидающим меня в экипаже, не говоря ни слова, он посадил и привез меня в закрытую со всех сторон и неосвещенную картинную галерею, спустил шторы и указал жестом на пустую раму от картины. Довольно долгое время мне не удавалось выжать из него ни одного слова. Затем мало-помалу я узнал наконец, что эта рама заключала в себе одну из самых редких и в высшей степени ценных картин не только в Англии, но и во всем мире, оригинал Веласкеса. Я проверил это, – заметил поверенный, – и его слова оказались сущей правдой. Картина эта была портретом инфанты Марии-Терезии и считалась одним из величайших произведений названного художника, с этой картиной мог равняться лишь портрет одного из римских пап, как сказали мне в национальной галерее, где вся история этих картин известна, как пять пальцев. Там присовокупили, что названная мной картина Веласкеса даже не имеет цены. А молодой Дебенгам продал ее за пять тысяч фунтов!
– Вот лукавый его попутал! – заметил Раффлс.
Я спросил, кто же купил картину.
– Квинслэндский юрист по имени Краггс, почтенный Джон Монтэгю Краггс, таков его полный титул. Но в прошлый вторник мы ничего этого не знали, не знали даже наверное, что молодой Дебенгам украл эту картину. В понедельник вечером он приезжал к отцу за деньгами и не получил их, было почти очевидно, что таким путем он выручил себя из денежного затруднения – он угрожал местью и исполнил это. И когда я в четверг ночью отыскал его в городе, он сознался в своем преступлении самым бесстыдным образом, какой только можно представить. Но молодчик так и не сказал мне, кто его покупатель, и мне пришлось убить все остальные дни на то, чтобы открыть его. Я его разыскал, и какое миленькое время началось для меня с этих пор! Постоянно метаться взад и вперед между Эшером и гостиницей «Метрополь», где остановился этот квинслэндский житель, иногда дважды на день, действовать угрозами, предложениями, просьбами и мольбами, нельзя сказать, чтобы все это было приятно!
– Но, – сказал Раффлс, – достаточно ли выяснен этот случай? Продажа была незаконная, вы можете возвратить ему деньги и заставить его отдать портрет назад.
– Совершенно верно, но дело не обойдется без иска и публичного скандала, а этого-то мой клиент и старается всячески избежать. Он скорее расстанется со своей картиной, нежели допустит, чтобы эта история попала в газеты, он отрекся от сына, но не хочет бесчестить его. И все-таки он хочет во что бы то ни стало достать свою картину, всякими правдами и неправдами, в этом и есть вся суть! Я и пытаюсь вернуть ее прямыми и кривыми путями. Старик предоставил мне в этом деле cartе blanchе и, как я положительно думаю, мой клиент готов открыть на это дело неограниченный кредит в случае надобности. Он предлагал уже однажды свой открытый чек Краггсу, но тот попросту разорвал его надвое. Один старик упрямее другого, и я положительно теряю голову с ними обоими.
– До того, что вы, наконец, поместили об этом публикацию в газете? – спросил Раффлс тем сухим тоном, которого он держался во все время этой беседы.
– Как последний выход. Я решился даже на это.
– Вы, значит, желаете, чтобы мы выкрали эту картину?
Это было великолепно сказано, поверенный вспыхнул до корня волос.
– Я знаю, что вы не такие люди! – пробормотал Адденбрук. – Я никак не ожидал иметь дело с представителями вашего класса! Но это не воровство! – горячо продолжал он. – Это лишь возвращение украденной собственности. Вдобавок, сэр Бернард готов уплатить пять тысяч фунтов немедленно, лишь только он получит картину, и вы увидите, что старый Краггс будет в таком же отчаянии, когда портрет ускользнет из его рук, как и сам сэр Бернард. Нет, нет, это экспедиция, авантюра, если хотите, но вовсе не воровство.
– Вы сами упомянули о законе, – проворчал Раффлс.
– И о риске, – добавил я.
– Мы заплатим за это, – повторил адвокат еще раз.
– Но недостаточно, – заявил Раффлс, качая головой. – Любезный сэр, подумайте, что с этим для нас связано. Вы говорили о разных клубах – мы не только будем оттуда изгнаны, но и посажены в тюрьму, как самые обыкновенные воришки! Положим, в клубах мы сидим довольно прочно, но право не стоит хлопотать за такую безделицу! Удвойте вашу ставку, и я хоть сейчас же к вашим услугам.
Адденбрук колебался.
– А вы надеетесь вернуть портрет?
– Можно попробовать.
– Но у вас нет…
– Опыта? Ничего!
– И вы действительно согласитесь рискнуть за четыре тысячи фунтов?
Раффлс взглянул на меня. Я кивнул головой.
– Мы согласимся, – произнес он, – и оставим Краггса на бобах.
– Но это больше, чем я могу просить у моего клиента, – возразил Адденбрук, не сдаваясь.
– Иначе не стоить и рук марать.
– Вы говорите серьезно?
– Клянусь вам.
– Пусть будет три тысячи, если вы достигнете успеха!
– Наша цена четыре, мистер Адденбрук.
– А если вам ничего не удастся, тогда, значит, мы квиты?
– Вдвойне или мы квиты! – воскликнул Раффлс. – Ладно, пусть будет так. Играю!
Адденбрук раскрыл было рот, привстал наполовину, а затем вновь откинулся на спинку стула, впиваясь хитрым и пристальным взором в лицо Раффлса и ни разу не удостаивая меня своим взглядом.
– Я знаю вашу игру, – задумчиво начал адвокат. – Каждый раз, когда у меня есть свободный час, я отправляюсь к лорду, у него-то я и видел, как вы отбивали шар всякий раз, как брали лучшие воротца всей Англии. Я никогда не забуду последнего состязания джентльменов и игроков. Я был ведь при этом. Вы преодолевали каждый подвох, каждую каверзу… Да, я склонен думать, что если кто-то и способен надуть старого австралийца… Я думаю, что вы-то мне и нужны!
Наш торг был заключен в Cafе Royal, причем Беннет Адденбрук настоял на том, чтобы ему позволили принять на себя роль хозяина в устроенном необычайном завтраке. Я помню, он пил шампанское с нервной развязностью человека, находящегося в чрезвычайном возбуждении, в полной уверенности, что я составлю ему компанию. Но Раффлс, который всегда служил мне примером в подобных случаях, оказался на этот раз более воздержанным, чем обыкновенно, и очень неважным собутыльником. Я как сейчас его вижу, вижу, как он уставился в свою тарелку, все о чем-то глубоко раздумывая. Вижу и адвоката, подозрительно присматривающегося то к нему, то ко мне, между тем как я изо всех сил старался успокоить его доверчивыми взглядами. В конце концов Раффлс, извинившись за свою озабоченность, приказал принести себе расписание железных дорог и заявил о своем намерении отправиться в 3 часа 2 минуты в Эшер.
– Вы извините меня, мистер Адденбрук, – сказал он, – у меня появилась одна идея, но я предпочел бы держать ее до времени при себе. Она может и ничем не разрешиться, так что лучше не сообщать ее пока ни одному из вас. Однако я должен переговорить с сэром Бернардом, и вы, надеюсь, не откажетесь черкнуть ему строчку на вашей визитной карточке? Впрочем, если желаете, то можете отправиться со мной к нему, узнать, о чем я буду с ним говорить, но, правду говоря, я не вижу в этом особенной надобности.
Так как Раффлс обыкновенно достигал того, чего добивался, то и Беннет Адденбрук ограничился лишь тем, что выразил свое неудовольствие после его ухода, да я и сам в значительной мере разделял его досаду. Я мог лишь разъяснить адвокату, что своевольство и скрытность – в характере Раффлса, что никто из моих знакомых не одарен и вполовину той отвагой и решительностью, как он, что я, со своей стороны, доверился бы ему безусловно и предоставил бы ему раз и навсегда право делать по-своему. Большего сказать я не решился, из боязни усилить смутные сомнения, возникшие уже насчет Раффлса у Адденбрука.
В этот день мне более не привелось видеть Раффлса, но в то время, как я одевался к обеду, мне подали телеграмму:
«Будь завтра от полудня у тебя дома и освободись на весь остальной день. Раффлс».
Телеграмма была отправлена из Ватерлоо в 6 часов 42 минуты. Итак, Раффлс находился уже в городе. В начале нашего знакомства я целыми днями гонялся за ним то туда, то сюда, но теперь я знал, чего мне делать в подобных случаях. Его телеграмма свидетельствовала, что он не нуждается во мне ни в эту ночь, ни в следующее утро, будь иначе, мы бы увидались немедленно.
А увидеться нам пришлось около часа пополудни на следующий день. Я караулил его из своего окна на Маунт-Стрите, когда он быстро подкатил в кэбе и так же быстро выскочил, не бросив ни слова кучеру. Через минуту я уже встречал его около дверей лифта, и он безмолвно втолкнул меня обратно в мою комнату.
– Пять минут, Банни! – крикнул он. – Ни одной секундой больше, – и он сбросил с себя пальто и опустился в ближайшее кресло. – Я в хлопотах, – проговорил он, запыхавшись, – это чертово время так и летит! Не говори ни слова, пока я не расскажу тебе всего, что сделал. Вчера за завтраком я выработал план кампании. Прежде всего следовало завязать сношения с Краггсом, нельзя же с улицы ворваться в такую гостиницу, как «Метрополь», надо, следовательно, подготовить сначала почву. Во-первых, задача заключалась в том, как подобраться к этому приятелю. Собственно говоря, один только единственный предлог мог оказаться годным и имеющим какое-нибудь отношение к этой злополучной картине: тогда я мог бы увидеть, куда он запрятал ее со всеми вытекающими последствиями. Однако не мог же я пойти к нему и попросить показать мне портрет ради простого любопытства, я не мог также явиться и в качестве второго уполномоченного от имени старичка. Мысль, как бы устроить это, и сделала из меня такого буку во все время завтрака. Но я уже знал, что мне предпринять, еще ранее, чем мы встали из-за стола. Если бы только я мог приобрести какую-нибудь копию с этой пресловутой картины, то я имел бы основание просить у Краггса позволения сличить ее с оригиналом. И вот, чтобы узнать, существует ли какая-нибудь подобная копия, я отправился третьего дня в Эшер и пробыл с этою целью часа полтора в Брум-Голле.
– Копии там не оказалось, но она все-таки существует, потому что сэр Бернард позволил некоторым лицам копировать с портрета, пока он был еще в его руках. Он раздобыл адреса этих художников, и весь остальной вечер я употребил на розыски последних. Их работы были отданы на комиссию в магазины, одна копия уже отправлена за границу, а по следам второй я как раз и гоняюсь в данный момент.
