Зелёный Вихрь, Жёлтая буря. Часть первая
Басан дождался, когда Лотар с жадностью допил чай и поставил чашку перед собой.
– Кто ты, откуда и куда путь держишь? – все-таки любопытство взяло вверх.
Не успел Лотар открыть рот, как вмешалась Ойюн.
– Гость не будет сыт словами. Дай мясо, пусть поест. А затем лезь со своими расспросами.
Басан вздохнул. Взял с блюда крупный кусок мяса на кости и протянул Лотару.
– Спасибо, – с благодарностью принял кость Лотар и, еле сдерживая инстинкты, чтобы не зарычать, подобно оголодавшему зверю, с величайшим удовольствием вонзил свои зубы в ароматное холодное мясо.
– Меня зовут Лотар. Я приехал сюда издалека. Моя страна называется Германия, – проглотив первую порцию начал говорить Лотар.
– И сколько дней до нее, если ехать не спеша? – сразу же заинтересовался Басан.
– Я шел по морю на корабле до Гонконга, это на юге, две полные луны и еще пятнадцать дней. По суше даже не знаю.
Расстояние до родины Лотара видимо произвело на Басана сильное впечатление.
– А сколько у тебя дома лошадей и верблюдов? – задал самый обычный для кочевников вопрос Басан.
Лотар замешкался. Он вырос в известном Доме для сирот, благословенным самим Фридрихом Великим, в уютном Потсдаме. Кроме рыжего ленивого кота, которому было дозволено обитать в его комнате в качестве поощрения за хорошую учебу, Лотар не имел никакой живности. Так и кот давным-давно околел.
– У меня нет своего хозяйства. Я офицер. Военный. Лошадей у нас в армии много. Но они… тоже на службе. А вот верблюдов вовсе нет.
Басан не мог себе представить, чтобы военный офицер не имел табунов лошадей, а по просторам его родины не бродили стада верблюдов. Что ж это за страна такая бедная и несчастная, подумалось ему, и некоторое удивление вперемежку с жалостью, которое обычно возникает при встрече порядочного, но в чем-то неполноценного человека, обозначились на лице монгольского скотовода.
– Ойюн, раскури трубку для гостя, – бросил он жене. А сам протянул руку и достал со стола желтую тыквянку, закупоренную деревянной затычкой на кожаном шнурке. Откупорив ее, он наполнил мелкие чашки мутноватой монгольской водкой-аракой и двумя руками протянул сначала гостю, затем жене.
– Спасибо, – вежливо принял чашку с водкой Лотар. – Мне довелось служить вместе с полковником Дархан—Баатором, и он рассказывал мне о гостеприимстве вашего народа. Теперь я воочию могу в этом убедиться.
Лицо Басана расплылось в довольной улыбке.
– Ойюн, ты слышала, он знаком с самим полковником Дархан-Баатором. Это правда, что ни стрела, ни пуля не берет его?
– Да, это так. Я видел его после самых тяжелых боев. Никогда ни одной царапины.
– Полковник – настоящий воин. Такие редко рождаются, – Басан с удовольствием опрокинул в себя чашку.
Монгольская водка, в отличие от пахучей рисовой китайской, издревле выгоняется исключительно из кислого молока, не бьет в нос, имеет приятный, чуть сладковатый вкус. «Пьешь – не замечаешь, встаешь – ноги не держат». В народе ей неспроста дали имя «хитрая вода».
После обязательной третьей чашки водки жена благоговейно передала мужу длинную раскуренную ею трубку. Обслюнявив мундштук, Басан слегка прикрыл глаза и сделал затяжку. Свернув толстые губы колечком, он выпустил струю дыма в сторону Лотара и затем, с выражением блаженства на лице передал дымящуюся трубку ему в руки.
«Отказаться – значит оскорбить хозяина», – за время своего пребывания в Поднебесной Лотар быстро и с удовольствием осваивал китайские правила хорошего тона, и теперь они ему явно пригождались. Учтиво вытянув руки, он принял трубку.
– Прекрасный табак, – в свою очередь, выпустив клуб дыма по направлению к хозяину юрты, сказал Лотар и вернул трубку назад.
Неожиданно тепло, накопившаяся усталость, сытная пища, водка и затяжка табака стали наваливаться на него, как тяжелые мешки на ослабевшего грузчика, и Лотар уже с трудом удерживал глаза открытыми.
– А что произошло с вами? Как вы оказались здесь? – не унимался Басан.
– Ты что, не видишь, гость устал, – его вновь перебила Ойюн.
– Да-да… Что произошло?.. – глаза Лотара сомкнулись, голова упала на грудь, затем встрепенулась, приподнялась. – Он ведь слово дал… Слово офицера.., – простонал Лотар на немецком и, крепко стиснув зубы, стал медленно заваливаться на бок.
* * *После казни головы дунганских солдат с еще капающей кровью насадили на длинные бамбуковые шесты и установили рядом со сморщенными, уже усохшими головами других преступников. Через короткое время мимо засновали прохожие, не обращая на них ни малейшего внимания.
Даотай Чжан Сяолунь пригласил офицера Тун Бао в свой паланкин. Церемонимейстер привстал на стременах, окинул взглядом процессию, издал гортаный крик, обозначающий готовность, и взмахнул флажком. Тут же забили в барабаны, извещая о проезде высокого вельможи, вооруженная пиками стража двинулась спереди, расчищая путь. Восемь крепких носильщиков плавно понесли паланкин назад в ямынь, где позади павильона Небесной Справедливости располагалась личная резиденция даотая. Простолюдины молча сдвигались в сторону, прижимаясь к глиняным заборам на узких грязных улочках города.
– Если хочешь посекретничать, то нет лучшего места, – даотай обвел руками свой роскошный, украшенный тонкой резьбой и дорогим шелком паланкин.
– Вы уверены, что они нас не слышат? – откинув полог и глянув на мелькающие полусогнутые ноги носильщиков, спросил Тун Бао.
– Абсолютно, – уверенно ответил даотай. – Мы затыкаем им уши восковыми пробками. Поэтому можете смело рассказывать о цели вашего приезда.
– Я привез приказ о поимке заморского черта, – негромко произнес офицер.
– Будьте уверены, он уже размножен и развешан по всему городу… Если преступник окажется в наших краях, то схватить его не составит большого труда. Мимо нас змея не проползет, мышь не прошмыгнет, воробей не пролетит. Возьмем живым-целехоньким и доставим в Пекин, – хвастливо заявил даотай.
– Все дело в том и заключается, что живым он не нужен. Я лично должен снести ему голову.
– Неполное выполнение императорского приказа имеет несколько классов наказания, – продемонстрировал знание законов даотай.
– Это просьба вашего дяди, генерала Мао Хунлиня!
– Ну, это меняет дело. Вы же знаете, что ради дяди я готов на все.
– Другого ответа дядя и не ожидал. Он уверен, что беглец попытается пройти здесь, через Хесийский коридор, чтобы добраться до Кульджи. Там он наверняка обратится к русским.
– Однако почему в Кульджу? В Урге тоже полно русских, – с легким удивлением спросил даотай.
– Путь на Ургу проходит через монгольские и калмыцкие стойбища. Они – наши верные друзья. Схватят и сдадут в ямынь. А стоит пройти Хеси, как кругом окажутся те же дунгане. Эти сами доведут до русских, – со знанием дела высказался Тун Бао.
– И ведь действительно так, – согласился даотай. Затем добавил. – Способность дяди – верно вычислять ходы преступников – всегда удивляла меня. Я не сомневаюсь, что вскоре мы отловим злодея. Правда, не сочтите это праздным любопытством, а какое преступление совершил длинноносый?
– Он пытался убить нашего уважаемого генерала Мао. Лишь благодаря храбрости его личной охраны ваш дядя остался в живых.
– Какой мерзавец! Он заслуживает казни первого класса -медленного разрезания на сто двадцать кусков.
– И даже это будет слишком гуманно.
– Но как он оказался возле дяди?
– Вы знаете, генерал Мао, наряду с другими выдающимися качествами, обладает и необычайной прозорливостью. Он первым понял, что нашей непобедимой армии нужны новые пушки. Великий князь Гун поддержал и поручил лично ему произвести закупку самых лучших на земле пушек. Коварные английские дьяволы прознали про это и решили подсунуть свой негожий, устаревший товар.
– Уверен, без помощи советника Сун Личжуна тут явно не обошлось.
– Как хорошо вы знаете дворцовые интриги… Именно так и было. Советник Сун не мог себе простить, что сам не додумался до этой идеи. А затем решил с помощью англичан на этом просто подзаработать. Но генерал Мао к тому времени знал, что лучшие пушки изготавливают в стране под названием Германия. Он отмел предложение лживых англичан, чем еще сильнее подпортил отношения с советником Суном, и заказал в заморской Германии пробную партию из ста двадцати орудий. Так вот, приобретая новый товар, необходимо знать, как им правильно пользоваться. Наши пушкари оказались совсем никудышными, и пришлось вызывать чужеземного наставника.
– Заморский черт…
– Да. Подлый изменник и преступник…
– Но почему он решился на убийство генерала?
– Этим он поделится с нами перед своей смертью.
– А была ли от него хоть какая-то польза?
– Несомненная. Несмотря на все свое дьявольское омерзение, он оказался хорошим учителем. Я даже скажу больше. То, что умеет он, не под силу повторить кому-либо. Однако это не умаляет его злодеяние.
– Никоим образом. И вы, дорогой Тун Бао, лично отвезете его голову моему дорогому дяде. Я обещаю.
Слова даотая прозвучали столь убедительно, что ему самому в них поверилось, и на его лице застыла маска полнейшего удовлетворения и радости, словно он уже держал в руках отрубленную голову несчастного Лотара.
Остаток пути прошел в торжественном молчании под несмолкающий грохот барабанов, пока его не перебил громкий, гортанный крик церемонимейстера. Наступила тишина, паланкин мягко опустился на землю, шелковый полог распахнулся, и вельможные гости, поддерживаемые под руки слугами, двинулись по каменной лестнице в роскошную резиденцию даотая. Вдоль лестницы, склонившись в поклоне, стояли начальник охраны, командир гарнизона, личный врач, начальник канцелярии и еще два чиновника высокого ранга. Вслед за гостями они прошли в обеденный зал, где их ожидал стол с угощением из шестидесяти блюд, а слух ублажали тонкие звуки, извлекаемые из старинных лютней.
Тун Бао довольно равнодушно отнесся к деликатесам из ласточкиных гнезд, трепангов, акульих плавников, побегов одуванчика, молодых отростков бамбука, корней лотоса и еще двенадцати видов маринованных овощей. А вот запеченное в уйгурском тандыре филе косули, замаринованное в соусе из волчьих ягод, и тушенные в горных травах тестикулы тибетского яка пришлись ему явно по вкусу. Он стал громко причмокивать толстыми, обмасленными губами, вытирая их рукавом халата. «Маньчжуры, что монголы. Им все вкусно, если это мясо», – подумал про себя даотай, подхватив палочками из слоновой кости кружочек острой, пахучей редьки. Высохший, как ветвь саксаула, он ел очень мало, тщательно и задумчиво пережевывая пищу. К его удивлению, Тун Бао с аппетитом выел заметный кусок от целиком зажаренной речной рыбы с хрустящей, золотистой корочкой на подушке из майского эстрагона. «Надо же, приучился есть рыбу у нашего брата», – промелькнуло в голове даотая. Он, как и большинство ханьцев, тихо ненавидел маньчжуров. В последнее время ему все чаще стали приходить в голову крамольные мысли о несправедливости, царящей в Поднебесной. «Как же так? Горстка маньчжуров вот уже двести лет правит нашим огромным народом. Если бы они находились на более высокой ступени развития, то склонить голову пред ними было бы не зазорно. Но это обыкновенные варвары, которые переняли у нас все самое лучшее и теперь считают себя вправе посматривать на нас свысока. Бездарные ученики, которые пытаются учить жить своих учителей. Как печально…»
Тун Бао, время от времени кидающий взгляд на даотая, видел лишь маску-любезность. Что скрывалось за этой маской, ему было невдомек. Он опрокинул очередную чашку ароматного вина из плодов личи и из последних сил накинулся на пахнущую полынь-травой вареную баранину.
Вскоре за столом раздалась столь звучная отрыжка, извергнувшаяся из чрева Тун Бао, что все присутствующие поневоле вздрогнули. Насытившийся посланец генерала широко открыл рот и толстыми пальцами стал тщательно выковыривать остатки пищи, застрявшей между крупными желтыми зубами.
– Позвольте узнать, кто так искусно играет на лютнях, – вытащив пальцы изо рта, спросил Тун Бао.
Даотай вместо ответа взмахнул рукой, и слуга ловко откинул расшитый летящими журавлями занавес в сторону. Четыре молоденькие певички с белеными лицами и высокими, черными бровями сидели на черно- красных лакированных стульях и, склонив набок головы, перебирали струны.
– Какие красавицы, – не сдержал своего восхищения Тун Бао.
– Правда, хороши, – согласился даотай. – А сейчас вы увидите танцующих фей Турфана. Их прислал мне в подарок правитель Кашгара. – Он подал знак, и из распахнутых в углу дверей в зал вбежали несколько танцовщиц в ярких, цветастых платьях с множеством тонко заплетенных косичек, свисающих из-под расшитых бисером бархатных шапочек. У одной в руках был кожаный бубен, обрамленный мелкими металлическими кольцами. Длинными пальцами она ритмично забила в него, потряхивая, и время от времени ловко подкидывая свой инструмент в воздух. Танцовщицы пустились в пляс, изящно выгибая стан, руки и тонкие белые шеи. Даотай заметил похотливый взгляд в глазах маньчжурского офицера. «Какое крепкое животное… Такую дорогу оставил позади себя и еще готов сразиться с моими красотками», – подумал он про себя, удивляясь выносливости Тун Бао.
* * *Ранней весной ночь быстро накрывает степь. Едва исчезнет за горизонтом полоса багрового заката, как на черном небе наперегонки вспыхивают букеты мерцающих звезд. Протявкает где-то в высохшей балке тощий шакал, словно подавая сигнал о наступлении ночи, и степь до утра наполняется пугающими душу звуками и шорохами. Также быстро и светает. Чуть полыхнет заря по притихшей степи, и тут же птичье многоголосье разгоняет сумрачные страхи.
В предрассветном холоде Мерген с Ундэсом ехали по степи в унылом настроении. «Ели, пили, веселились – посчитали, прослезились», – никак лучше этой народной мудрости не сказать о забывших в пьяном угаре все и вся друзьях.
– Ундэс, где же мы ему до завтра столько денег раздобудем? – нарушил тишину голос Мергена.
Ундэс ответил не сразу. Он вспоминал прошедшую ночь: «А каким хитрюгой-то оказался хозяин кабачка. Дождался, когда мы превратимся в мотыльков, порхающих в поисках нектара, и подтянул своих красавиц крашенных. Правда, хороши они на самом-то деле были. Но сейчас о них и думать не хочется. Чем расплачиваться? Сколько там мы задолжали? Сорок лян серебра? Ни хрена себе…»
– Посидим в засаде в Лисьей балке. Может возьмем пару дунганских дезертиров, – через какое-то время ответил Ундэс.
– А если не повезет?
– Овец угоним. Саларам сдадим… Или коней калмыкам.
– Да хоть что. Только не в долговую яму.
Неожиданно они заприметили темнеющую вдали юрту.
– Вроде юрта Басана, – предположил Мерген. – Давай туда. Может он кого в степи видел?
Завязывая поводья к привязи, внимательный Мерген обратил внимание на понуро стоящую загнанную лошадь.
– Кто это так коня замучил? – удивленно бросил он Ундэсу. Монголы очень трепетно относились к своим лошадям и старались никогда не загонять их до полусмерти. Они подошли к Басану, разделывающему свежую тушу овцы.
Басан, чуть кряхтя, поднялся на свои кривые ноги. Он хорошо знал обоих и не очень жаловал их у себя дома. Тем не менее, они вежливо обменялись легкими поклонами.
– Как поживаешь, уважаемый Басан? Что за дорогой гость у тебя дома? – с нескрываемым любопытством спросил Мерген.
– О-оо, это не простой гость. Он офицер. Вместе с самим Дархан-Баатором воевал.
– О-оо! И кто ж это такой?
– Имени я его так и не запомнил. Ойюн, ты не помнишь, как гостя зовут? – спросил он подошедшую жену.
– Да разве запомнишь варварское имя? Он же чужеземец.
– Что?! Чужеземец?! – в один голос воскликнули Мерген и Ундэс. – Где он? – спросил Мерген.
– Спит, – ответила Ойюн. – Как убитый. Уснул до заката, за всю ночь не шелохнулся ни разу. А по началу вообще чуть не до смерти напугал меня. Подумала, демона занесло. Нет, все-таки человеком оказался, – поделилась она вдогонку своими страхами.
– Пойдем, глянем! – Мерген схватил Ундэса за рукав и, осторожно ступая, потянул его за собой.
Через мгновенье, так же бесшумно ступая, они вышли из юрты.
– Волосы, как пшеница… – прошептал Ундэс.
– Нос длинный. На удода похож… – добавил Мерген.
На их лицах и следа не осталось от усталости и перепоя. Они возбужденно дышали, будто степные борцы перед решающим туром.
– Что вы там бормочете? – заинтересовался Басан, отделяя ножом крупную кость.
– Повезло так повезло. Наконец-то… – просто сиял и ликовал Мерген. – Басан, за него награду дают. Тысячу лян серебром!.. Ундэс, тащи быстрее аркан.
– Э-эй, вы чего задумали? – всполошился Басан.
– Басан, ты знаешь, кто это?
– Он не успел о себе рассказать.
– Так слушай. Это государственный преступник. Его ищут по всей Поднебесной, а он у тебя в юрте спит.
– Так он мой гость! Как я могу его выдать?! Такой позор на меня ляжет.
Мерген хорошо знал, что Басан глубоко чтил законы и обычаи, установленные самим Чингисханом для обитателей Великой степи. Предать, выдать гостя – считалось несмываемым позором. Но старый дурень, верно, забыл, что сейчас другие времена.
– Басан, он преступник. Если узнают, что ты его укрываешь, тебя казнят. И Ойюн тоже. Головы отрубят и вывесят на рынке, как пустые тыквы на просушку.
Знал Мерген, чем припугнуть Басана. Ведь мало чего на свете боится монгол. Лишь две вещи нагоняют на него неописуемый ужас: гроза в степи и страх лишиться головы. Если от грозы еще можно найти убежище, то без головы никаких шансов заново переродиться. И обречена душа тогда на вечные скитания в удушливой тьме среди духов и демонов.
– Ой-ой! – запричитал Басан. Ему совсем не хотелось расставаться с головой. – Мерген, Ундэс, давайте отпустим его. Никто не узнает. Ведь кроме нас здесь никого нет, – предложил Басан.
– Ты что, забыл? В степи и ветер слухи разносит, – хитро ответил Мерген.
– Не забывайте, дурные поступки всегда возвращаются назад, – не сдавался Басан.
– Вот мы и посмотрим, так ли это. Правда, Ундэс?
– Правда. Только почему наши поступки дурные? Что по закону, то правильно, – Ундэс в нетерпении поигрывал арканом.
– Ах вы, рыбьи морды! Ничего святого! Духи обязательно накажут вас, – плюнула им под ноги Ойюн.
– Вот олухи, вы думаете, мы так боимся духов, что откажемся от тысячи лян? Ха-ха-ха! – громко рассмеялся Ундэс.
Громкий смех Ундэса разбудил Лотара. Провалившемуся словно в глубокую черную пропасть, Лотару всю ночь ничего не снилось. А под утро вдруг очутился он в любимом парке Сан-Сусси. Воздух наполняли звуки вальса недавно вошедшего в моду венского композитора Штрауса. Однако вместо звона медных тарелок почему-то все время кто-то невпопад бил колотушкой в кожаный барабан. Вдоль тенистых аллей стояли странные статуи, где места нимф и богов заняли китайские вельможи и придворные дамы в ярких дорогих платьях-ципао. Среди степенно прогуливающихся немецких дам и кавалеров мелькнула стройная фигурка его бывшей возлюбленной фрау Марты Экхард с белым зонтиком в руках. Но Лотар не мог ни окликнуть ее, ни побежать ей вслед. Вместе с мелкими худыми солдатами в синих курмах он изо-всех сил пытался удержать крепостную пушку, стоящую на огромных колесах и норовящую скатиться по ступеням широкой террасной лестницы, и смять по пути сидящих в черных фраках музыкантов со сверкающими на солнце инструментами, и разнести вдребезги фонтан, в котором, с шумом втягивая в себя воду и кривя толстыми губами, утоляло жажду стадо рыжих верблюдов. Неожиданно китайские солдаты, удерживающие пушку, стали громко ругаться между собой почему-то на непонятном ему монгольском языке. Их хватка слабела, и к его величайшему ужасу пушка вырвалась из рук и бесшумно покатилась вниз. Один из солдат, показывая на нее пальцем и вытаращив глаза, стал громко смеяться.
– Держать! Держать!.. – громко, по-немецки отдал последний приказ Лотар и очнулся.
Открыв глаза, он увидел в круглом отверстии на войлочном потолке яркое синее небо. «Господи, какая радость!» – тут же выкинув из головы утренний кошмар и глубоко вдохнув-выдохнув, он по привычке резко вскочил на ноги. В юрте по-прежнему тлел очаг, но вокруг было пусто. «Что день грядущий мне готовит?» – мелькнуло в голове, прежде, чем он откинул войлочный полог и вышел наружу.
Глава вторая
Вблизи города-крепости Лияньчжоу
Этим же утром, едва над сизым степным горизонтом засветилась алая полоска зари, звонкое пение поднявшихся в небо жаворонков перебили звуки азана. Невесть откуда несся высокий голос муэдзина, призывающий своих единоверцев к утреннему намазу. Вскоре многотысячный хор голосов вторил раз за разом славу Всевышнему. Звуки молитвы, подобно волнам, расходились над холодной землей, докатываясь до самых дальних кочевий монгольских аратов. Проснувшихся суеверных обитателей степи охватил страх и ужас. Им казалось, что духи и демоны вырвались из запечатанных хранилищ, затрубили в рога и вот-вот ворвутся к ним, сея смерть и беды. По кочевьям понеслось: «Дунгане! Угоняйте скот! Спасайтесь!» Монголы, верные союзники маньчжуров, хорошо знали, что встреча с повстанцами-дунганами не сулила им ничего хорошего. Они, подобно степному пожару, не оставляли ничего живого на своем пути.
Ржание и топот коней, скрип деревянных колес, мычание коров, блеяние овец и людской гомон заполонили степь от края до края. Со времен Хубилая, покорителя Китая, внука великого Чингизхана, не протекал по этим местам столь многочисленный людской поток. Крепкие кони неторопливо тянули тяжелые повозки с домашним скарбом: чугунными котлами, деревянными столиками для еды, сундуками, огородным инструментом, мешками с зерном. Поверх груза приютились перевязанные окровавленными тряпками раненые бойцы, немощные старики, дети и беременные женщины. Рядом на привязи вели запасных лошадей, подростки гнали стада овец и коров. Людей было тысячи. Десятки тысяч. Страдание, отчаяние, смятение, растерянность и страх отпечатались на их лицах. Они шли покорно, безропотно и безоглядно, доверив свои жизни двум людям: знаменитому командиру Эбду, по прозвищу Зеленый Вихрь, и ахуну Ма Щинло. Обычно так люди вручают свои судьбы в руки капитана корабля, попавшего в страшную бурю.
Зеленый Вихрь на рыжем коне с белой гривой неспешно ехал в окружении командиров, возглавлявших последние пять из восемнадцати Великих батальонов. Ему было тридцать. Многочисленные шрамы словно сшивали высокий лоб со смуглыми, широкими скулами. Густые брови прикрывали острый взгляд черных глаз. Крупный нос с легкой горбинкой нависал над плотно сжатыми обветренными губами и крепким, волевым подбородком. Мощные плечи и широкая грудь распирали стеганую ватную куртку. Ему не было равных ни в рукопашном поединке, ни во владении основными девятью боевыми орудиями. В боях он с легкостью сворачивал противникам шеи и нанизывал их на свой меч с нефритовой рукояткой, как цыплят на вертел. Прямой без лукавства взгляд имел удивительную способность заставлять собеседника либо говорить правду, либо прибегать ко лжи, которая тут же им выявлялась, как грязь под солнечными лучами. Он не терпел ханжества, не оправдывался за поступки и не повторял ошибок. Глубоко убежденый, что Аллах знает, видит и слышит каждый поступок человека на земле, он жил так, что мерилом его действий были добро и зло, которые он определял и выверял своей совестью. Зеленый Вихрь воевал против маньчжуров уже долгих девять лет. Цена за его голову росла с каждым годом и теперь равнялась небывалым ста тысячам лян серебра. Дороже оценивалась лишь голова Небесного Князя Хун Сюцюаня, вождя тайпинов, принявшего смертельный яд семь лет назад.
Ахун Ма Щинло в темно-зеленом халате сидел на гнедом коне. Его голову обвивала белая чалма, из-под которой выглядывало мелкое, осунувшееся, испещренное сетью морщин лицо со впалыми от усталости скулами. За последние месяцы он постарел, по крайней мере, на добрый десяток лет. Редкая бородка поседела, когда-то гладкий, выпирающий из-под кушака живот теперь глубоко втянулся и полосатый сартский халат сидел на нем довольно мешковато. А ему не было еще и сорока. Он задумчиво глядел в бурую степную даль. «На земле много причин, срывающих людей с насиженных мест и теснящих их в неизвестность. Люди бегут от страшных землетрясений, разваливающих их жилища; извергающегося вулкана, кипящей лавой заливающего плодородные поля; от чумы, без разбора отнимающей родных и близких; бегут от голода, вызванного засухой или нашествием саранчи; бегут от войн, когда чужеземный враг нападает, чтобы поживиться твоим богатством, вырезать род мужской и угнать в плен дочерей, сестер, жен. А почему и куда бежим мы? Почему вчерашние соседи, с которыми мы мирно жили сотни лет, напали на нас? Император, которому мы верно служили из поколения в поколение, истребляет свой народ? Когда обретем мы снова мир и покой?» – Ма Щинло тяжело вздохнул. Он первым в провинции Ганьсу поддержал призыв своего дяди, шейха Ма Вэйдуна, к священному джихаду против неверных маньчжуров. С тех пор его окружали кровь и пот, грязь и вонь, голод и скитания. Он никак не мог привыкнуть к войне. «А вот этот рожден, чтобы воевать», – глядя на Зеленого Вихря, подумал про себя Ма Щинло. В то, что Небесные силы наделяют людей способностями уже при рождении, он верил так же свято, как и в то, что все дела человека известны Аллаху заранее и записаны в Книге Судеб.
