Ахиллесова пята

– Мне очень страшно. Я потеряла бабушку и твоего отца. Одну из-за болезни, второго по своей глупости. Я не допущу, чтобы исчезла и ты.

– Я никогда тебя не оставлю.

На ночь Надю положили в бабушкину комнату. Мама не стала даже заходить туда. Она не была с того момента, как оттуда вынесли носилки, покрытые белой простыней.

Бабушка навалилась тяжелым распухшим телом. Баба Таня храпела и посапывала совсем как живая. Но стоило Наде прикрыть глаза и притвориться, что ничего страшного не происходит, бабушка закидывала свою холодную, склизкую руку ей на шею. Отросшие грубые ногти впивались в нежную кожу, мертвая плоть душила её. Так, не для того, чтобы убить – попугать.

– Долго играть в молчанку будем? – Надя пыталась проглотить ком в горле, но он настойчиво оставался на своём месте.

Под тяжелым одеялом, помнящим умирающее тело, было не согреться. На небе светила круглая луна, полнолуние добавляло в эту полудрёму-полуявь детского, искреннего ужаса. Надя храбрилась. Раз во рту есть привкус крови от закушенной щеки значит она ещё жива. Пока жива.

– Помнишь, как тебе говорили, что мы похожи, пока ты не пропала? – бабушка говорила с ней, не раскрывая рта. – Помнишь, как ты морщила нос, решая задачку по арифметике? Прямо как я, когда вязала в кресле в углу. А когда ты захотела самокат? Кто, единственная, в семье поддержала тебя. Разве плохо будет, если нас ещё что-нибудь вместе свяжет?

– Я упала и разбила нос. Теперь у меня горбинка на нём. Мама была во всём права.

– Мама, – беззвучно хмыкнула бабушка. – Мама теперь тебе не поможет.

Кисти рук Нади немели, она терла их друг от друга, а в голове мелькали диагнозы. Инсульт, инфаркт, стенокардия, кровоизлияние, рак. Она потеряет контроль над своим телом, но что хуже над своими мыслями. Её личность сотрётся, как она стёрлась у бабушки.

Надя уткнулась в подушку и заплакала.

Терапевт, кардиолог, невролог. Сначала были длинные коридоры, набитые чихающими и сморкающимися стариками, затем они сменились на аккуратные лобби с приветливыми администраторами за стойкой. Мама брала горсть маленьких разноцветных леденцов из прозрачной чаши и рассасывала их по одному, пока Надя была на приеме.

– Здорова, – очередной врач, чьи лица она не запоминала, шлёпал печатью и ставил закорючку в карточке. Надя сидела, уткнувшись в пол, и могла отличить одного доктора от другого лишь по цвету паркета.

Она забирала бумажку, которую дома мама отправляла в прозрачный файл к стопке таких же.

Глава 3

Спустя четыре года после смерти бабушки утро также начиналось с белой шайбы, потом шипучки и затем красных капсул. К ним добавились регулярные диспансеризации, но даже они уже не избавляли Надю от ощущения нависающей смерти. Уже не бабушкиной, а своей.

Тело являлось гнилой прослойкой между ей самой, настоящей Надей и всем остальным. Оно жило своей жизнью, преподнося каждый день новые сюрпризы. Так Надя и жила: были мысли, были чувства, был внешний мир, но также существовало больное нечто, неконтролируемое, желающее в любую секунду её убить.

К счастью, мама всегда была рядом.

Крошечный промежуток по утрам, когда тело уже проснулось, а голова ещё нет, был лучшим периодом дня. Надя чувствовала каждую мышцу своего расслабленного, теплого тела, в котором ничего не болело. На душе было легко, спокойно и хорошо. Потом просыпался мозг. Он начинал сканировать каждую клеточку тела и шуметь как старый компьютер. Сквозь шум пробивались тревожные мысли и страхи. Надя стискивала челюсти и поднималась с постели. К моменту, когда кровать была заправлена, боль была повсюду.

– Посмотри, что у меня там?

Мама суетливо вытерла руки о халат и задрала Надину футболку.

– Родинка? – она осторожно дотронулась до неё. – Запишу тебя к врачу, проверишься.

Надя с благодарностью прижалась к маме.

– Спасибо, – пробубнила она куда-то в её плечо.

– Я сегодня задержусь на работе. Ужинай и ложись без меня, хорошо?

– Опять аврал? – вздохнула Надя.

– Как всегда в середине года, – протянула она устало, но тут же бодро накинула сумку на плечо и подкрасила губы. – Учись хорошо. – Мама оставила след на Надином лбу и уехала.

Главный корпус университета находился в центре. Старое здание с портиком служило местной достопримечательностью в небольшом городке. Надя с сожалением смотрела на него из заляпанного окна автобуса. Здесь она была два раза: на дне открытых дверей и при подаче документов в приёмную комиссию. Занятия у её группы шли в новой коробке, построенной наспех и там не было ни белого мрамора, ни колонн, ни причастности к чему-то великому и благородному. Зато холодный бетон и белый пластик хорошо готовили к больничной жизни после выпуска, так что иллюзий Надя не питала.

Она откинулась на спинку сидения и тут же села опять ровно. Не хватало родинку содрать. Надя раскрыла сумку и ещё раз пересчитала вещи. За полчаса с момента выхода из дома ничего не изменилось: две толстые тетради с конспектами, учебник по патанатомии, бутылочка воды, из которой уже вышли газы. Ключи, кошелёк и телефон. Потайной кармашек Надя открывать не стала, и так нащупав прокладку, блистер с таблетками и бутылочку нашатыря. Она провела ещё раз по тонкой ткани и разозлилась на себя. Маленького мягкого комочка не было. Забыла положить вату! Что мочить нашатырем, когда на паре ей опять станет плохо? Пальцем виски мазать? Наде казалось, что она вся уже пропахла резким запахом спирта, а из рта у неё несёт горечью таблеток.

Что-то оранжевое блеснуло между учебником и тетрадью. Надя подцепила краешек и вытащила из сумки её импровизированную больничную карту. Она повертела её в руках и вложила в учебник. Сунула, наверно, утром впопыхах.

В курилке рядом с университетом стояли одногруппники, зажав между зубами сигарету и о чем-то переговариваясь. Надя склонила голову и сделала вид, что их не заметила. Она выскочила через заднюю дверь и забежала в корпус.

Одногруппники пили, курили и радовались жизни. Им плевать было и болячки, и на смерть, и на всё на свете. Надя была почти уверена, что у Маши Барановой анемия. Это выдавали постоянные жалобы на больную голову, желтоватое лицо и одышка на паре по физкультуре. Дёрганная Света Матвиенко дымила сигарету за сигаретой и запивала их крепким кофе – привет гастрит и расшатанная нервная система. Юра Серов выглядел самым нормальным из всех троих. По крайней мере диагноз с ходу Надя ему поставить не могла. Кожа была нормальная и здоровая, сколько бы пачек он ни выкуривал. Ногти аккуратные, розовые. Голос не хрипел. Юра не болел, не прогуливал, во внеучебные склоки не влезал. Казалось, что он был всегда. Группы выпускались, а Юра оставался существовать в этих стенах.

Из передних дверей также вышмыгнула Лика Есешина – полная низкая девушка, несмотря на свой вес, передвигающаяся бесшумно и незаметно. Они с Надей всю поездку делали вид, что не замечают друг друга, хотя столкнулись в дверях. Лика читала книгу в самодельной обложке, а Надя копалась в сумке.

Лекционные залы в корпусе-коробке были похожи на холодильные камеры: там всегда дуло из оконных щелей. Зимой все, включая преподавателя, кутались в куртки, даже поздней весной какой-нибудь чахлый студент начинал под конец пары шмыгать носом. Глаза резала белизна стен, с ней сливалась глянцевая доска, на которой скрипел черный маркер. На дворе был июнь, пары заканчивались и велись неохотно и нудно.

В перерыве Надя смотрела в окно. Вид ей был хорошо знаком: аллея маленьких и тощих лип, посаженных администрацией к Дню Победы, забор и дорога, по которой изредка проезжали машины. Смотрела лишь бы чем-то себя занять и время быстрее пролетело, но с такой внимательностью, чтобы все поверили в том, что ей на самом деле просто замечательно. Просто великолепно третий год подряд смотреть в одно и то же окно и видеть один и тот же пейзаж. И знать она не знает ни о каком сжирающем страхе, и общаться с ними она тоже совсем не хочет. Надя со злостью ухватилась за подоконник и сжала холодный пластик.

– Эй, Надя.

Она обернулась. Юра ходил по рядам, заглядывая в тетради однокурсников.

– Дай свой конспект.

Надя, скрепя сердце, согласилась. Она не любила, когда кто-то чужой дотрагивался до её вещей, физически ощущая следы их пальцев, ворвавшихся на её территорию и решивших навести тут свой порядок, но и отказывать не умела.

Юра боком прошел между узкими рядами, поднимая сидения, и остановился у её места. Одногруппник полистал толстую тетрадь, лежащую сверху ровной стопки, и закрыл её. Он нерешительно подтянул к себе учебник, поводил пальцем по крупной букве П в названии и резко выдернул из него оранжевую тетрадь. Надя прикусила язык и медленно направилась к нему. Юра поднял глаза на Надю, их взгляды встретились.

«Не вздумай».

«Еще как вздумаю», – усмехнулись Юрины глаза, и он открыл тетрадь.

– Положи, – выкрикнула Надя и сама вздрогнула от своего голоса. Она застучала по ступеням к своему ряду. Ребята из соседней группы замолчали и смотрели на неё. – Пожалуйста.

Раскрытый перечень болячек лежал перед Юриным носом. Наде казалось, что она сама голая и со вспоротым животом с кишками наружу лежит перед его носом. Юра положил тетрадь на место. Надя схватила стопку своих вещей и прижала их к груди, боясь, что их кто-то отнимет.

– У тебя крыша едет, Морозова? – криво улыбнулся парень, положивший ноги в грязных ботинках на длинную скамью. Его халат в желтых разводах был распахнут, патлатому Антону на грани отчисления было плевать на такие мелочи.

Одногруппницы зашептались, даже Лика оторвала голову от книжки. Надя положила вещи обратно на парту.

– Ты вот… Ты нашёл, что искать? – она как можно более небрежно пробормотала, обращаясь к Юре и тут же поправилась. – Искал. Ты нашёл, что искал?

– Спасибо, нашёл. Ты же знаешь, что у нас скоро практика? – поинтересовался вдруг Юра. Он присел на её место, вытянув длинные ноги. – Жмуриков пойдём смотреть.

– Знакома с учебным планом

– Прекрасно, – удовлетворенно поднялся Юра, расправив мятый халат.