Бешеный шарик
2
26 декабря 2058 года состоялась встреча, в результате которой жизнь Эшенленда кардинально сменила линию следования. Фейт покидал свою страну преисполненный закостенелой уверенностью в том, что обратно он триумфально вернется с самой главной победой последнего десятилетия – статусом, приравнивающим Эшенленд к странам-наставникам. Слишком долго подопечное им государство находилось на задворках мировой политической арены. Эшенленд стал в своем роде уникальным местом – в годы смут здесь не было происшествий, повлекших массовую гибель людей. Государства средних и малых размеров в тот роковой период условно теряли значительные куски своих территорий, либо полностью подвергались захвату кочевников. Местное население подвергалось изощренному насилию и бесславной гибели. Масштаб разрастающегося бедствия всегда находился в поле зрения мировой общественности и новость об очередном случае жестокого разорения города, селения, маленькой улицы просматривалась жителями умеренно спокойных регионов в перерывах для чашечки кофе. Средняя по размерам территория государства, носившего забытое название, ныне Эшенленд, чудом избежала страшной участи, хотя население страны все эти годы пребывало в беспокойстве, более изнурительном и опасном, в любую минуту ожидая всем известной беды. Стойкость во времена смут и готовность к радикальным переменам выгодно отличали Эшенленд даже от сверхдержав, и для Фейта казалась совершенно очевидной необходимость перехода его страны на новый виток развития.
Перед вылетом Фейт получил сообщение, в котором говорилось о том, что долгожданный наследник и будущий президент Эшенленда уже готов появиться на свет в самые ближайшие часы. Это обстоятельство расценивалось как верный знак удачи.
Еще в аэропорту принимающей страны, Фейту объявили, что встреча пройдет неформально. Отсутствие привычного церемониала было заметно с первой минуты его официального визита. На вопрос о причинах столь унизительного формата встречи сопровождающая сторона ограничилась не совсем деликатным уходом от ответа. Все заговорщически молчали, тем самым, унижая Фейта вдвойне. Долгий путь к Дворцу Собраний Фейт провел, нервно обдумывая все происходящее. Он успокаивал себя мыслью, что вся эта история – вопиющее недоразумение.
Серьезную атмосферу предстоящей встречи не нарушали ни назойливый шум репортеров, ни травмирующие глаза вспышки фотоаппаратов. Президенты трех государств-наставников, соблюдая строгую очередь согласно иерархии, обменялись с Фейтом почтенным рукопожатием. Затем глава Союза Паундспот предложил Фейту место за круглым столом. Это была их первая встреча в таком составе. Раньше Фейт ездил с дружескими визитами к каждому по отдельности президенту-наставнику и чаще всего его визави относился к наивысшей ступени иерархии, что, несомненно, подбадривало растущие президентские амбиции.
Объяснить цель встречи вызвался Паундспот. Являясь прочной глыбой среди политического сословия, в жизни он казался смертельно усталым от бесконечных забот, жалким и немощным стариком. Болезненно худой, с голубоватой бледностью кожи, вялыми движениями и нестабильным голосом он уже давно не вызывал былого восхищения своей персоной. Любому, обремененному хотя бы крошечной долей сострадания, хотелось в первую очередь обогреть патриарха дипломатии и напоить несчастного чем-нибудь горячительным. Старина не отказался бы от глотка добротного спиртного (больше всего он любил абсолютный скотч), но ему предлагали только чашечку горячего чая. Он активно сопротивлялся проявлениям старости и не сдавал позиций. С наступлением зрелости он обзавелся первым серьезным страхом, отравляющим жизнь. Даже само слово «деменция» навевало головокружительный ужас. В сознании мгновенно возникали предлагаемые обстоятельства, в которых роль старого маразматика отдавалась Паундспоту и воспроизводилась им блестяще. Его тело многие хотели бы засыпать кладбищенской землей, но мозг Паундспота оставался просветленным и весьма продуктивным. Интеллект по-бойцовски вырабатывал необходимую жизненную энергию и Паундспот вселял поразительную мысль о том, что ему удастся пережить даже собственных могильщиков.
Во время серьезных переговоров Паундспот был серьезен и холоден, но ему всегда удавалось в критический момент подбирать нужные слова, чтобы собеседника не отвлекало чувство тревоги или страха. Он имел уникальную способность обволакивать паточной учтивостью и броским добродушием любого, кто в этом нуждался. Такая нужда была практически у каждого. Все понимали, что это неприкрытое лицемерие, но никто даже не пытался этому сопротивляться.
– Уважаемый коллега, – с подчеркнутым официозом в голосе произнес Паундспот, – мы спешим сообщить вам важные известия, касающиеся нашего сотрудничества. То, что нам придется сегодня обсудить, наверняка вас шокирует, но мы вынуждены друг друга немного помучить. Времена бесконечной волокиты стратегически важных решений и договоренностей к счастью давно позади и между «удобным» и «выгодным» мы выбираем второй вариант.
Фейт продолжал убеждать себя в том, что таким образом ему требуется пройти символичный обряд посвящения в наставники. Отчужденный тон и путаные фразы Паундспота – это ничто иное, как ловкая проверка на прочность. Его намек можно расценивать не иначе как то, что прежде удобные условия сотрудничества между передовыми государствами и Эшенлендом сменятся на выгодные. Это откроет для Фейта и его страны путь к вожделенным возможностям. Мечта передать в наследство сыну совершенные владения казалась осуществимой в обозримом будущем. Фейт впервые в жизни был настолько близок к экзистенциальному оргазму.
– А что предпочитаете вы, Фейт: удобное или выгодное? – деловито спросил Паундспот.
– Разумеется, мой выбор всегда падет на выгоду. Даже если в условиях выгоды кроются риски. Удобство редко приносит выгоду, а вот выгода удобство – всегда. – не без удовольствия от широты собственных умозаключений ответил Фейт.
Паундспот лениво улыбнулся. В это мгновение его давно потухший взгляд озарила вспышка былого лукавства. Он многозначительно переглянулся с партнерами по Союзу, затем не без огорчения отпил немного остывшего чая. Безмолвие нарастало и начинало давить на психику Фейта, которого и без того подводило терпение. Томительное ожидание важного известия повлияло на теплообмен в его организме, и Фейт вспотел, как неуверенный в себе мальчишка-подросток.
– Я рад, что ваш ответ стал уверенным шагом нам навстречу. Теперь я не сомневаюсь в нашей общей готовности решить главную проблему, собравшую нас здесь сегодня. Откровенно, мы не ждали, что вы отнесетесь с пониманием к нашему решению. Следовательно, далеко не всё мы старики можем предугадать.
– Следовательно, мы еще не слишком опытны и нам рано уходить на покой. – добавил Бром – беззастенчивый лизоблюд по отношению к Паундспоту и второй по важности человек в Союзе.
Паундспот не терпел, когда в его речь вносят коррективы либо дополнения. В столь редких случаях его охватывала ослепляющая ярость и несколько слов, сказанных им в таком состоянии, могли надолго лишить нерадивого болтуна уверенности в себе и своем будущем. Бром оказался единственным в его окружении человеком, неспособным усвоить этот урок. Он регулярно нарывался на гнев Паундспота, и, казалось, самозабвенно упивался обрушивающейся на него лавиной ненависти. Бром всегда искал внимания к своей персоне и предпочитал добиваться своего подчас экстраординарными способами. В этот раз Паундспот смог себя сдержать и ограничился презрительным взглядом, брошенным в сторону Брома. Получив свое, Бром ликовал. Вернув себе былое спокойствие, Паундспот продолжил прерванное обращение к Фейту:
– Как деловой человек, вы должны достойно принять факт разрыва ранее удобных взаимосвязей между Союзом и Эшенлендом. С завтрашнего дня мы переключаемся на новые выгодные проекты, а за Эшенлендом оставляем все блага, которые вы получали от нас на протяжении последних десятилетий. Вы были надежным партнером, но дальше мы должны следовать порознь. Мы разрываем подписанные ранее контракты и договоренности между нашими странами. Все без исключения.
Чуть меньше минуты потребовалось для того, чтобы на глазах Фейта замертво рухнуло дело всей его жизни. Юношеский жар сменился колючим холодом и чувством абсолютной беспомощности. Известие создало эффект, который можно было бы сравнить только с контузией. Дальнейший диалог воспринимался им как пустой поток информации, в котором каждое слово умирало вслед за произнесенной последней буквой.
– Нашей главной ошибкой стала изоляция Эшенленда от остального мира. Эта ошибка подарила вам десятки лет беззаботной жизни, не имеющей ничего общего с реальным положением дел в других странах. – Паундспот остановился и стал ждать реакции Фейта, но ответа так и не последовало. Фейт поочередно разминал свои ладошки, и, казалось, всецело отдавался этому процессу, не обращая внимания на остальных.
– Вы, Фейт, укрылись в райских кущах и поддались заблуждению, но в этом нет вашей вины. – продолжил Паундспот, пытаясь то и дело выловить взгляд человека, к которому он так настойчиво обращается. – Настало время вам опомниться и осознать, что райские кущи – это химера. За моими плечами долгая и насыщенная жизнь в пример каждому, но не было и одного года, который мне удалось бы пережить спокойно. Великие потрясения, увы, не обходили и наш Союз. Но мы с вами доказали, что государство может восстановиться из руины и люди способны сохранить на своей территории мир.
– Для вас Эшенленд был полигоном для проведения социального эксперимента? – неожиданно и с пугающим холодом в интонации спросил Фейт.
– Вы добились позитивного результата. – оживился Паундспот. – Мы не претендуем на ваш успех. Теперь главная и единственная задача Эшенленда будет заключаться в сохранении уникальных достижений, а это фактически невозможно.
Почувствовав неприятную его натуре неловкость от произнесенной финальной реплики, Паундспот поспешил достать из кармана старинный золотой шарик, и, вытянув несуразно длинную руку, он показал этот шарик Фейту. Необычная миниатюрка смотрелась в старческой ладони с корявыми пальцами, словно добыча в лапах дикой птицы.
– Красивый земной шарик, не правда ли? Он стал моим талисманом, с которым я не расставался большую часть жизни. Обратите внимание на территории – здесь все по старинке. Вот и Эшенленд, чудом не претерпевший особых перемен. Правда, тогда у этой страны было другое название. – он потер своим сморщенным уродливым пальцем место, где была нарисована территория Эшенленда и это зрелище вызвало у Фейта отвращение и убивающую его самоконтроль злобу. Старик в прямом и переносном смысле давил на его детище. Паундспот заметил реакцию Фейта и не без удовольствия продолжал снова и снова надавливать на Эшенленд.
– Теперь все иначе и мы, как главы государств-наставников чрезвычайно обеспокоены. Границы многих стран и материков изменились в некоторых местах до неузнаваемости, чистые места на планете нужно искать, словно оазисы в пустыне, вражда между нациями возвращает свои прежние кровавые позиции. Вам известны эти факты?
– Нет! – громко ответил Фейт. Было очевидно, что он находится на пределе.
– Тогда для вас наверняка станет еще одной неожиданностью опасный для человечества факт того, что 78% государств находятся в глубочайшем кризисе из-за несостоятельного правления. Этот балласт достиг глобальных размеров и стремительно тянет всех нас ко дну. Мы вынужденно создали международный нормативно-правовой акт под названием «Судьба территорий», в котором разрешается увеличение или сокращение территории отдельно взятой страны. Государство, которое способно взять на себя финансовую и политическую ответственность за новые владения, сможет наращивать собственные границы и поддерживать стабильность в своем регионе.
– И на какой срок вы определили свою помощь новым партнерам? – откровенно вызывающе спросил Фейт.
В эту минуту ему хотелось вскочить со своего места и с особой жестокостью избить каждого из трех мерзких стариков, чтобы у тех в последствии оставались минимальные шансы ухватиться за свои протухающие жизни. Он жаждал глумления над обидчиками и будь его психика не столь прочной, Фейт без промедления принялся бы воплощать свои фантазии в жизнь.
Паундспот улыбался и молчал. Таким образом, он намеренно издевался над Фейтом, который занимал заведомо слабую позицию. Более полувека тому назад Паундспот познал сладостное, поистине наркотическое чувство силы, которая в разы мощнее и опаснее своего физического воплощения. Силы, имеющей разнообразное применение. Силы, способной вершить чужие судьбы. Это был уникальный человек, который не боялся высоких и рискованных ставок. За всю жизнь ловкий хитрец и виртуозный стратег не допустил ни одной серьезной ошибки. Он был признанным гением политики и уже при жизни занимал отдельное место в сумасшедшей и проституированой истории, но ему давным-давно было наплевать на всеобщее признание его деятельности. Он всегда знал себе цену и предел своих возможностей.
Бром был вторым человеком в Союзе, но его личность походила на хилое растение, чахнущее под грандиозной тенью Паундспота. Между этими лидерами не было конкуренции, поскольку их силы были изначально неравны. Для Паундспота Бром – это послушная политическая собачка на коротком поводке, которой в самом начале показали ее место. Третий человек в Союзе совсем затерялся за спинами партнеров. Во время бесед один на один Паундспот и Бром в шутку и одновременно всерьез называли третьего участника Союза формальным членом. Крюш был той собачонкой, которой только начинали показывать ее место. Этот старый, незадачливый песик с трудом принимал новые условия. Ему повезло меньше, чем Брому – его ошейник снабдили электрошокером. Но все же он оказался более удачлив, чем его предшественница. Миниатюрная сучка громко лаяла и все время старалась обрести свободу от ошейника и поводка. Поэтому ее пришлось усыпить барбитуратами. Иной раз Паундспот сожалел, что не уберег сучку, ведь она была ему под стать, только гораздо моложе. Они могли стать равноправными партнерами, что усилило бы положение Союза. Но тогда на извечный для него выбор между «выгодным» и «удобным», Паундспот в последний раз выбрал второй вариант.
Впервые за всю свою политическую практику Бром испытывал беспокойство и неуверенность того изнурительного свойства, когда человек заведомо знает, что за сказанное или содеянное ему наверняка придется пожалеть. Он достал личный контактер «INFERNO» и отправил сообщение своим коллегам:
«Мы приняли поспешное решение. Эшенленд может дать нам больше, чем мы рассчитываем. Фейт послушен и надежен. Он обладает всеми необходимыми партнерскими качествами. Еще не поздно все изменить».
«Паундспот всегда идет впереди событий. Я доверяю его мнению», – написал Крюш.
«Паундспот может ошибаться. Ошибка с Эшенлендом будет стоить нам слишком дорого. Я, как никто другой, могу оценить возможные убытки», – написал Бром.
«Паундспот и в самом деле может ошибаться. Решение принял Вудвольф. Вудвольф никогда не ошибается, поэтому Паундспот прислушивается к его мнению и всегда идет впереди событий», – написал Паундспот.
«Я не уверен, что Вудвольф достаточно осведомлен в данном вопросе», – написал Бром.
«Божество, которому ты поклоняешься, не знает того, что известно Вудфольфу», – написал Паундспот.
За неимением убедительных аргументов, Бром сдался и отключил «INFERNO». Крюш посмотрел на него с явным презрением и украдкой поглядывал на реакцию Паундспота. С внешним хладнокровием Паундспот набрал короткое сообщение, которое отправил неизвестному контакту.
– Мне кажется, наша встреча подошла к своему логическому завершению. – огорченно подытожил Бром. Крюш автоматически кивнул головой в знак согласия с коллегой, затем резко и испуганно посмотрел на своего патрона. Он посчитал, что как и Бром подхватил от Фейта вирус дерзости и посмел вмешаться в сложнейшую беседу, не дождавшись предварительного одобрения Паундспота.
– Согласен, – неожиданно спокойно присоединился Паундспот, – мы раскрыли друг перед другом все свои карты. У нас больше нет общих дел и обсуждать нам нечего.
Фейт не отвечал. Он упивался садистическими картинами, дарованными его собственным воображением. Тут он не имел никаких ограничений и был волен творить все, что его разуму угодно. Главными героями адских истязаний были Бром, Крюш, и конечно же, Паундспот. Сюжет глумления над последним доставлял тягучее удовольствие, которое можно было бы сравнить с легкой прохладой, неожиданно возникающей в пик зноя. Мутные глубины личности Фейта таили его неизведанную и мало кому известную сторону. За красивым лицом и обезоруживающей харизмой скрывался палач.
Он создал себе воображаемое оружие – массивную биту с шипами, превращающую части тела в раскромсанные отбивные куски. Первым в очереди был Крюш. Пробудившийся палач Фейт набросился на самого безобидного из виновников и яростно вонзил шипы в его дряблую кожу, а за ней в высохшее от старости и малоподвижного образа жизни мясо. Крюш не выдержал и десяти секунд. От Крюша изначально не следовало ожидать самообладания и любых других форм проявления героизма.
Бром держался чуть дольше. Возможно, его спасла внушительная жировая прослойка, за которой он прятал свое гнилое, вечно голодное ко всему нутро. Бром не представлял особого интереса и желания применить по отношению к нему эксклюзивные виды пыток. То ли дело Паундспот.
Сначала Фейт мощным ударом с кулака сломал мерзкому старику его длинный горбатый нос и внес первые обезображивающие штрихи в его образ. Затем он продолжил наносить удары по остальным частям морщинистого лица, сопровождая каждое свое движение выкриком: «Предатель должен сдохнуть!». Когда с лицом было покончено, Фейт взял уже окровавленную биту и отбил Паундспоту ноги. Уже лежащего, но еще находящегося в сознании главного виновника бед Эшенленда, Фейт добил ногами и в конце сделал контрольный удар битой по грудной клетке своей жертвы. Шипы вонзились достаточно глубоко и застряли, в результате чего бита так и осталась в теле Паундспота. Палач Фейт наблюдал завершенную картину проведенных им пыток с чувством облегчения и нездорового восхищения самим собой.
– Я надеюсь, вы сейчас думаете о своей семье? – поинтересовался Паундспот, тем самым, вернув Фейта в реальность со всеми ее ограничениями и нежизнеспособными возможностями. – Не волнуйтесь, мы позаботимся о будущем ваших детей, Фейт. Вы можете отправить их последним рейсом в Маунтон, где им будут созданы необходимые условия для достойного проживания. Все наши коллеги уже отправили в Маунтон своих детей. Бром был одним из первых, кто позаботился о судьбе своих дочерей. Если бы у меня были дети, а к счастью у меня их нет, я сделал бы все, чтобы они были рождены в Маунтоне. В таком случае, волнения по поводу будущего новорожденного исключаются с первых дней его жизни. Этот город если и погибнет, то в самую последнюю очередь.
– Хорошо, я отправлю дочь в Маунтон. – вяло и равнодушно ответил Фейт. Сначала ему не хотелось соглашаться на эту подачку, но возможность отправить дочь подальше от глаз была слишком заманчивой.
– Я думал, у вас несколько детей. – с удивлением отметил Бром. – За все время наших совместных встреч вы, как минимум, раз пять делились со мной радостной новостью о вашем будущем отцовстве.
– Да, – изумленно вмешался Паундспот, – я думал, что у вас не меньше десятка отпрысков.
– Они не рождались. – ответил Фейт. По оттенку его интонации было предельно ясно, что он закрывает для их дальнейшего обсуждения эту тему.
Фейт пытался подсчитать, сколько раз он отправлял свою жену на аборты за все эти годы, но никак не мог высчитать точную цифру. Даже при всем презрении к Паундспоту, Брому и Крюшу, Фейт не осмелился сказать им правды по этому поводу. И он в сущности не понимал, что его останавливает: страх или стыд. На самом деле он, как и все латентные подлецы, пытался держать внутреннего монстра при себе и посвящать в тайну его существования предельно ограниченный круг людей.
Фейт, Паундспот, Бром и Крюш прощались с условием, что это навсегда. Бром и Крюш по очереди выпалили каждый по своей дежурной фразе на прощание и быстро покинули переговорный зал. Рукопожатие между Фейтом и Паундспотом было долгим. Отъявленный циник внимательно заглянул Фейту в глаза и улыбнулся редкой для него улыбкой, в которой не было ни иронии, ни лицемерия.
– Я хочу подарить вам мой золотой шарик. Он уже давно приносит мне только грусть, которая трудно переносится в моем возрасте, а для вас этот предмет станет напоминанием о том, как в один миг то, что казалось вечным и нерушимым, может измениться до неузнаваемости либо вовсе исчезнуть. Кто его знает, возможно, он станет для вас талисманом, как в свое время для меня. Сейчас я достаточно уверен в своих силах, чтобы обходиться без посторонней помощи.
Фейт равнодушно взял странный подарок, и, не взглянув на вещь, положил ее себе в карман. Он не сказал «спасибо», но и Паундспот не ждал благодарности. Больше они не сказали друг другу ни слова. Только оставшись наедине с собой в пустом зале, где была убита его мечта, Фейт с горячностью выкрикнул: «Когда же все они, наконец, передохнут?!».
Подъезжая к аэропорту, президент отреченного Союзом Эшенленда отправил короткое сообщение своей дочери: «Собирай в чемоданы все, что тебе принадлежит. Завтра ты улетаешь в Маунтон. Надеюсь, навсегда».
3
Семейство Темптон не разделяло общего ликования от возможного статуса Эшенленда как страны-наставника. Они занимали пассивную позицию, не считая возможным вливаться в укоренившуюся среди общества систему безрассудного восторга от благодатной жизни. Такие условия казались Темптонам неправдоподобными. Единственный раз они безропотно, хоть и вынужденно приняли перемены в государстве, изменив свою фамилию. Будучи представителями известной в прошлом интеллигентной семьи с утраченной фамилией, они все же старались качественно послужить своим современникам.
Предыдущие поколения этого семейства, даже в годы смуты и потрясений сохраняли свой особый дух, тем самым, представая в обществе старого государства частью социальной оборонительной системы. Это были авторитетные ученые, выдающиеся врачи и знаковые деятели искусств. Их наследие утратило свою ценность еще в первые годы Эшенленда и в продолжении рода больше не было заложенного предками высокого смысла. Бедность, опасно приближающаяся к нищете, стирала и социальный смысл появления еще одного Темптона. Они были парадоксальным явлением. В то время, когда в каждой семье наблюдался финансовый и социальный подъем, Темптоны удивительным образом катились вниз. Социальное дно было ближе, чем они предполагали.
Эшенленд уже не требовал от Темптонов прежнего вклада в интеллектуальное и духовное развитие граждан. Уникальные навыки и знания, не находя своего прямого применения, по большей мере отравляли им существование. Крайнее поколение вело закрытый образ жизни, пытаясь сохранить внутри семьи достижения предков, как единственную уцелевшую реликвию. Они были ограничены в средствах и возможностях и уже не считались ровней своим почтенным родителям. Все же Темптоны оставались совершенно не похожими на остальных эшенлендцев и фактически не имели с ними ничего общего, словно все это время жили не на территории Эшенленда, а в своей тайной автономии.
Как и Фейты, Темптоны получили от 2058 года неожиданную весть о прибавлении в семействе. Для них это был второй и поздний ребенок. Их старшему сыну исполнилось 18 лет, и он должен был вот-вот покинуть родительский дом. Второй ребенок вносил нежелательные коррективы в планы юноши, поскольку с появлением младенца в семье он видел опасность не только для себя, но и для вековых традиций Темптонов. Это был первый сокрушительный удар судьбы по его образцовому эгоизму.
Он внушал себе веру в то, что положение поправимо. Ежедневный ритуал теплого семейного ужина сдабривался выдвинутыми в одностороннем порядке аргументами против появления на столе места и приборов для еще одного человека в обозримом будущем. В ход шли чаще всего эксцентричные тезисы. «На мне замыкается цепь интеллектуальной целостности нашего рода», – говорил он, – «Этот ребенок захочет вырваться из дома после первого соприкосновения с эшенлендским обществом и он это сделает. Превратится подобно им в приторное пирожное, которое мы не сможем переварить».
С первого взгляда могло показаться, что ребенок нежелателен для одного из троих членов семьи, но на самом деле Темптонов и в этот раз объединяло общее чувство. Те, которые считали себя умнее, не произносили свое мнение вслух. Аборт шел вразрез с их моральными принципами, хотя казался весьма привлекательным. Супруги Темптон решили отдаться тоскливому смирению и пройти испытание до конца. За свое смирение они могли быть вознаграждены 10 миллионами эшенкойнов. Таким образом, материальная сторона дела прибавляла баллы будущему малышу. Юный Темптон также был не прочь получить свою долю от больших денег, но не менял своей жесткой точки зрения. Для него рождение брата было слишком высокой ценой за 10 миллионов.
