Мистические гимны Орфея

Они также празднуют Юпитера, который находится там, Осириса, солнечного Пана и других, о которых полны книги теологов и теургов; из всего этого очевидно, что каждая из планет действительно, как говорят, является предводителем многих богов, которые придают завершение ее своеобразному круговороту.»

Из этого необычного отрывка (как я заметил в примечании к нему в моем Proclus, p.282) мы можем понять, почему Солнце в орфических гимнах называется Юпитером, почему Аполлон называется Паном, а Вакх – Солнцем; почему Луна кажется одной и той же с Реей, Церерой, Прозерпиной, Юноной, Венерой и т. д. и, короче говоря, почему любое одно божество прославляется именами и эпитетами столь многих других. Ведь из этой возвышенной теории следует, что каждая сфера содержит Юпитер, Нептун, Вулкан, Весту, Минерву, Марс, Цереру, Юнону, Диану, Меркурий, Венеру, Аполлона, словом, каждое божество, причем каждая сфера в то же время наделяет этих богов особыми свойствами своей природы; так что, например, в Солнце все они обладают солнечными свойствами, в Луне – лунными, и так во всех остальных. Из этой теории также можно понять истинность божественного изречения древних, что все вещи полны богов; ведь более конкретные порядки происходят из более общих, мирские – из сверхмирских, а подлунные – из небесных; земля же становится общим вместилищем озарений всех богов.

«Отсюда, – замечает вскоре Прокл, – земные Церера, Веста и Исида, а также земной Юпитер и земной Гермес, созданные вокруг единого божества земли, подобно тому как множество небесных богов исходит из единого божества небес. Ибо все небесные боги переходят в Землю, а Земля земным образом содержит все то, что Небо постигает небесным образом. Поэтому мы говорим о земном Вакхе и земном Аполлоне, которые даруют всевозможные потоки воды, которыми изобилует земля, и открывают пророчества о будущем».

И если ко всему этому добавить, что все остальные мирские боги существуют в двенадцати вышеупомянутых, короче говоря, все мирское в сверхмирских богах, и что первая триада из них – демиургическая или ткацкая, а именно. Юпитер, Нептун, Вулкан; вторая – Веста, Минерва, Марс, защищающая; третья – Церера, Юнона, Диана, животворящая; четвертая – Меркурий, Венера, Аполлон, возвышающая и гармоничная; я говорю, что если мы объединим это с предыдущей теорией, то в древней теологии не будет ничего, что не выглядело бы восхитительно возвышенным и прекрасно связанным, точным во всех своих частях, научным и божественным.

Далее, что следующие гимны были написаны Орфеем и что они использовались в Элевсинских мистериях, я думаю, будет очевидно для разумного читателя из следующих аргументов. О том, что гимны были написаны Орфеем, свидетельствуют Платон в восьмой книге своих «Законов» и Павсаний в «Беотике», который также говорит, что они были немногочисленны и коротки; отсюда, как справедливо замечает Фабриций20, следует, что они были не чем иным, как теми, которые сохранились до наших дней21. Но то, что они использовались в Элевсинских мистериях, очевидно из свидетельства Ликомеда, который говорит, что их пели в священных обрядах, относящихся к Церере, а эта честь не воздавалась гомеровским гимнам, хотя они были более изящными, чем гимны Орфея; а Элевсинские мистерии были мистериями Цереры. А то, что Ликомед в своих словах ссылается на эти гимны, явствует, во-первых, из Павсания, который в своих «Аттиках» (глава 37) замечает, «что неправомерно приписывать изобретение бобов Церере». Он добавляет: «И тот, кто был посвящен в Элевсинские мистерии или читал стихи, называемые орфическими, поймет, что я имею в виду». Порфирий в «De Abstinentia», lib. iv. сообщает нам, что бобы были запрещены в Элевсинских мистериях22; а в орфическом гимне Земле жертвоприносителю предписывается окуривать все виды семян, кроме бобов и ароматических веществ. Но Земля – это Веста, а Веста, как нам сообщает Прокл23, вместе с Юноной входит в состав Цереры. Опять же, Суидас сообщает нам, что τελετη означает мистическое жертвоприношение, самое великое и почтенное из всех прочих (ϑυσια μυστηριωδης, η μεγιστη και τιμιωτατα). А Прокл, когда говорит об Элевсинских мистериях, называет их святейшими teletai24, αγιωτατα τελεται. В соответствии с этим орфические гимны называются в Триллитской рукописи τελεται; и Скалигер справедливо замечает, что они содержат не что иное, как такие призывы, которые использовались в мистериях. Кроме того, многие из гимнов прямо названы так их автором. Так, в заключении гимна к Протогону содержится призыв к этому божеству присутствовать на святом теле, ες τελετην αγιαν: в гимне к Звездам – присутствовать при весьма ученых трудах святейшего теле:

Ελϑετ» επ» ευιερου τελετης πολυἴστορας αϑλους.

А в заключении Гимна Латоне жертвоприношение называется всебожественной телецей (βαιν» επι πανϑειον τελετην), как и в Гимне Амфитеатру-Вакху. Короче говоря, большая часть гимнов содержит либо слово τελετη, либо призыв к соответствующим божествам благословить мистиков или посвященных. Так, в заключении «Гимна Небу» содержится мольба к этому божеству даровать благословенную жизнь недавнему мистику, а в заключении «Гимна Солнцу» – даровать мистикам приятную жизнь посредством освещения:

– — ηδυν δε μυστησι πρωφαινε.

И подобным образом большинство других гимнов.25

Еще дальше, у Демосфена, в его первой оратории против Аристогитона, есть следующий замечательный отрывок: και την απαραιτητον και σεμνην Δικην, ην ο τας αγιωτατας ημιν τελετας καταδειζας ΟρΦευς παρα τον τον Διος ϑρονον Φησι καϑημενην, παντα τα των ανϑρωπων εΦοραν. Т. е. «Будем почитать неумолимую и почтенную Справедливость, которая, по словам Орфея, нашего наставника в святейших телетайпах, восседает у трона Юпитера и наблюдает за всеми действиями людей». Здесь Демосфен называет мистерии самыми святыми, как и Прокл; и я думаю, что из всего сказанного можно с большой уверенностью заключить, что он имел в виду Гимн Справедливости, который является одним из орфических гимнов, и следующие строки в этом гимне:

Ομμα Δικης μελπω παλιδερκεος, αγλαομορφον,

«Η και Ζηνος ανακτος επι ϑρονον ιερον ιζει,

Ουρανοϑεν καϑορωσα βιον ϑνητων πολυφυλων.

Т.е. «Я воспеваю всевидящее око великолепной Справедливости, которая восседает у трона царя Юпитера и из своей небесной обители наблюдает за жизнью многообразных смертных».

Элевсинские мистерии, как известно, также праздновались ночью; главная причина этого, по-видимому, в том, что большие мистерии относились к Церере, а меньшие – к Прозерпине26, и последние предшествовали первым. А изнасилование Прозерпины, которое демонстрировалось в этих мистериях, означало, как нам сообщает Саллюстий27, нисхождение душ. А о нисхождении душ в царство порождений Платон в десятой книге своей «Республики» говорит, что оно происходит в полночь, указывая тем самым на единение души с тьмой телесной природы. Это же, полагаю, имеет в виду и Клеменс Александрин28, когда говорит, что «мистерии особенно совершались ночью, означая тем самым, что сжатие [т. е. заключение] души в тело происходило ночью». А то, что жертвоприношения, предписываемые в орфических гимнах, совершались ночью, явствует из гимна Силенусу, Сатиру и т. д., в котором Силен вместе с наядами, вакхическими нимфами и сатирами умоляют присутствовать на ночных оргиях:

Οργια νυκτιφαη τελεταις αναφαινων.

Из всего этого, я думаю, можно с уверенностью заключить, что эти гимны не только относятся к мистериям, но что они использовались при праздновании Элевсинских мистерий, которые в порядке превознесения (κατ» εζοχην) назывались плиточными мистериями, без какого-либо другого примечания различия.

В заключение необходимо сказать об авторе этих гимнов и, в дополнение к уже приведенным доказательствам их подлинной древности, оправдать их перед теми, кто утверждает, что они поддельные и написаны не Орфеем, а Ономакритом или каким-то поэтом, жившим во времена упадка и падения Римской империи. Во-первых, что касается диалекта этих гимнов, Геснер отмечает:

«что это не должно быть возражением против их древности. Ибо хотя, согласно Иамблиху29, фракийский Орфей, более древний, чем эти благородные поэты Гомер и Гесиод, пользовался дорическим диалектом, афинянин Ономакрит, который, по общему мнению античности, является автором всех дошедших до нас произведений, приписываемых Орфею, мог либо, сохранив предложения и большую часть слов, только изменить диалект и научить древнего Орфея говорить по-гомеровски, или, как я могу сказать, по-солоновски; либо произвольно добавлять или убирать то, что считал нужным; что, как нам сообщает Геродот, было его практикой в отношении оракулов.»

Геснер добавляет:

«ему не кажется вероятным, что Ономакрит осмелился бы выдумать все, что он написал, поскольку Орфей в то время обязательно должен был быть очень знаменит, и множество его стихов должно было быть в ходу».

И в заключение он замечает:

«что возражение о дорийском диалекте должно иметь не больше веса против древности настоящих произведений, чем пеласгические буквы,30 которыми, согласно Диодору Сикулу, пользовался Орфей».

В этом отрывке Геснер, конечно, прав, утверждая, что Ономакрит не осмелился бы придумать все то, что он написал, и затем опубликовать это как орфические гимны; но я добавляю, что крайне неразумно предполагать, что он хоть в малейшей степени интерполировал или изменил подлинные произведения Орфея, хотя он мог изменить диалект, на котором они были первоначально написаны. Ибо разве можно предположить, что Орфические гимны использовались бы в Элевсинских мистериях, как мы показали, если бы они были подделкой; или что подделка не была бы давно обнаружена кем-то из многих ученых и мудрецов, процветавших после Ономакрита; и что обнаружение этой подделки не было бы передано так, чтобы достичь даже нынешних времен? Да и вообще, возможно ли, чтобы такая подделка вообще существовала в период, когда другие ученые мужи, как и Ономакрит, имели доступ к подлинным трудам Орфея и были в равной степени с ним способны переводить их с одного диалекта на другой? Даже в поздний период античности любой человек, знакомый с трудами Прокла, Гермия и Олимпиодора, поверит ли хоть на минуту, что люди столь образованные, глубокие и проницательные передали бы нам столько стихов как орфических, хотя и не на дорийском диалекте, когда в то же время они были произведениями Онамакрита? Поэтому, я думаю, мы можем с уверенностью заключить, что хотя Ономакрит изменил диалект, он не прибавил, не убавил и не испортил произведения Орфея; ведь невозможно, чтобы он совершил такое мошенничество, не будучи в конце концов, если не сразу, обнаруженным.

Что касается тех, кто утверждает, что произведения, которые в настоящее время сохранились под именем Орфея, были написаны во время упадка и падения Римской империи, я полагаю, что каждый разумный читатель сочтет почти ненужным сказать в опровержение такого мнения, что это оскорбляет понимание всех знаменитых людей того периода, которые цитировали эти произведения как подлинные, и особенно тех из них, кто принадлежит к числу самых ученых, самых проницательных и самых мудрых из человечества. Однако Тирвитт настолько увлекся этим глупым мнением, что в своем издании орфической поэмы Περι Λιϑων («О камнях») в примечании (стр. 22) говорит: «В гимнах нет ничего, что было бы особенно приспособлено к личности Орфея, кроме его речи к Мусею.31» Эта речь или обращение к Мусею является экзордиумом к «Гимнам». Но это настолько далеко от истины, что автор этого произведения в двух гимнах прямо называет себя сыном Каллиопы. Так, в заключении «Гимна нереидам» поэт говорит:

Υμας γαρ πρωται τελετην ανεδειζατε σεμνην

Ευιερου Βακχοιο και αγνης Φερσεφονειης,

Καλλιοπη συν μητρι, και Απολλωνι ανακτι.

«Ведь ты вначале раскрыл божественные обряды,

святого Вакха и Прозерпины,

О прекрасной Каллиопе, от которой я произошел,

И Аполлона светлого, царя муз».

А в «Гимне музам» он прославляет Каллиопу как свою мать в тех же словах, что и в «Гимне неридам»: Καλλιοπη συν μητρι. Эта ошибка Тирвитта, безусловно, является самым вопиющим примером глупости повсеместного следования мнению, источником которого были только невежество и предрассудки, и которое клеветало на труды, выходящие далеко за пределы его познаний.

Что касается самого Орфея, автора этих гимнов, то среди огромных развалин времени едва ли можно найти хоть какие-то следы его жизни. Ибо кто когда-либо мог с уверенностью утверждать что-либо о его происхождении, возрасте, стране и состоянии. Только на это можно полагаться, исходя из всеобщего согласия, что раньше жил человек по имени Орфей, который был основателем теологии у греков; зачинателем их жизни и морали; первым из пророков и принцем поэтов; сам он был потомком Музы; он научил греков их священным обрядам и тайнам, и из чьей мудрости, как из вечного и обильного источника, вытекали божественная муза Гомера и возвышенная теология Пифагора и Платона.

Ниже, однако, приводится краткое изложение того, что было передано нам древними относительно первоначального Орфея и великих людей, которые в разные периоды процветали под этим почтенным именем.

Первый и подлинный Орфей, как говорят, был фракийцем и, по мнению многих, учеником Лина32, который процветал в то время, когда царство афинян было распущено. Некоторые утверждают, что он жил до Троянской войны, и что он прожил одиннадцать, или, как говорят другие, девять поколений. Но греческое слово γενεα, или поколение, означает, согласно Гиральду33, пространство в семь лет, ибо если этого не признать, то как возможно, чтобы период его жизни имел какое-либо основание в природе вещей? Если принять это значение слова, то Орфей прожил либо семьдесят семь, либо шестьдесят три года, последний из которых, если верить астрологам, является роковым периодом, особенно для великих людей, как это оказалось для Аристотеля и Цицерона.

Наш поэт, согласно сказочной традиции, был разорван на куски женщинами Киконии; Плутарх утверждает, что фракийцы имели обыкновение избивать своих жен, чтобы те могли отомстить за смерть Орфея. Поэтому в видении Геруса Памфилия в десятой книге «Республики» Платона говорится, что душа Орфея, которому суждено было сойти в другое тело, выбрала тело лебедя, а не родилась снова от женщины; такую ненависть к этому полу он зародил в себе из-за своей насильственной смерти. Причина его гибели описывается авторами по-разному. Одни сообщают, что она возникла из-за того, что после смерти Эвридики он предавался легкомысленным любовным утехам. Другие утверждают, что его уничтожили женщины, опьяненные вином, потому что из-за него мужчины отказывались от общения с ними. Другие утверждают, согласно Павсанию, что после смерти Эвридики, странствуя по Аорнусу, месту в Феспротии, где было принято вызывать души умерших, вернув Эвридику к жизни и не сумев ее удержать, он покончил с собой; соловьи вывели на его могиле птенцов, чья мелодия превосходила все остальные виды этого рода. Другие приписывают его рану тому, что он прославлял всех божеств, кроме Вакха, что очень неправдоподобно, поскольку среди следующих гимнов есть девять, посвященных этому божеству, под разными названиями. Другие сообщают, что он был отдан самой Венерой в руки циконийских женщин, потому что его мать Каллиопа не решила справедливо вопрос о юном Адонисе между Венерой и Прозерпиной. Многие утверждают, согласно Павсанию, что он был поражен молнией; Диоген подтверждает это следующими стихами, сочиненными, как он утверждает, Музами на его смерть:

Здесь Музы расположились, с золотой лирой,

Великий Орфей покоится, уничтоженный небесным огнем.

Кроме того, священные мистерии, называемые Фрескианскими, получили свое название от фракийского барда, поскольку он первым ввел в Греции священные обряды и религию; поэтому авторов, посвящавших в эти мистерии, называли Орфеотелестами. Кроме того, согласно Лукиану, Орфей принес в Грецию астрологию и магические искусства, а что касается того, что он привлекал к себе деревья и диких зверей мелодией своей лиры, то Палефат34 объясняет это следующим образом:

«Безумные вакхические нимфы, говорит он, жестоко расправившись со скотом и другими предметами первой необходимости, удалились на несколько дней в горы. Но горожане, давно ожидая их возвращения и опасаясь худшего за своих жен и дочерей, призвали Орфея и умоляли его придумать какой-нибудь способ выманить их из гор. Вследствие этого Орфей, настраивая свою лиру в соответствии с оргиями Вакха, вызвал из своих убежищ безумных нимф, которые спустились с гор, неся вначале ферулы и ветви всех видов деревьев. Но людям, которые были очевидцами этих чудес, казалось, что они обрушивают на них сами леса, и отсюда возникла эта басня «35.

Слава Орфея была столь велика, что греки обожествили его; Филострат рассказывает, что его голова произносила оракулы на Лесбосе, и когда фракийские женщины отделили ее от тела, то вместе с лирой унесли вниз по реке Гебрус в море. Таким образом, говорит Лукиан, спев как бы свою погребальную речь, которой аккорды его лиры, подгоняемые ветром, давали ответную гармонию, он был доставлен на Лесбос и похоронен. Но его лира была подвешена в храме Аполлона, где она оставалась в течение значительного времени. Затем, когда Неант, сын тирана Питтака, обнаружил, что лира привлекает своей гармонией деревья и диких зверей, он очень захотел завладеть ею; и, подкупив жреца деньгами, он забрал орфическую лиру и установил в храме другую, похожую на нее. Но Неанф, считая, что днем в городе небезопасно, ушел из него ночью, спрятав лиру в груди, на которой стал играть. Поскольку он был грубым и необученным юношей, то путал аккорды, но, наслаждаясь звуком и воображая, что издает божественную гармонию, считал себя благословенным преемником Орфея. Но в это время соседские собаки, разбуженные звуком, набросились на несчастного арфиста и разорвали его на куски.

Первую часть этой басни замечательно объясняет Прокл в своих комментариях (или, скорее, фрагментах комментариев) к «Республике» Платона:

«Орфей (говорит он) за свою совершенную эрудицию, как сообщается, был уничтожен различными способами; потому что, как мне кажется, люди той эпохи частично участвовали в орфической гармонии: ведь они были неспособны получить универсальную и совершенную науку. Но основная часть его мелодии [то есть мистического учения] была воспринята лесбиянками; и, возможно, по этой причине голова Орфея, отделенная от тела, как говорят, была перенесена на Лесбос. Таким образом, басни подобного рода связаны с Орфеем не иначе, чем с Вакхом, жрецом мистерий которого он был».

Второй Орфей был аркадянином, или, по мнению других, киконийцем, из фракийской Бисалтии, и, как говорят, более древним, чем Гомер и Троянская война. Он сочинял сказочные фикции, называемые (μυθποιιαι), и эпиграммы. Третий Орфей был родом из Одрисия, города во Фракии, близ реки Гебрус; но Дионисий в «Суидах» отрицает его существование. Четвертый Орфей был родом из Кротонии; он жил во времена Писистрата, примерно в пятидесятую Олимпиаду, и, без сомнения, является одним и тем же с Онамакритом, который изменил диалект этих гимнов. Он написал «Десятисловие» (δεκαετηρια) и, по мнению Гиральда, «Аргонавтику», дошедшую до нас под именем Орфея, с другими сочинениями, называемыми орфическими, но которые, согласно Цицерону36, некоторые приписывают пифагорейцу Кекропсу. Но последним Орфеем был Камариней, превосходнейший стихотворец, и тот же самый, согласно Гиральду, чье сошествие в Аид так широко известно.

Я лишь добавлю к этой исторической детали, касающейся Орфея, то, что превосходно отмечает Гермий в своих «Схолиях к Федру» Платона.

«Вы можете видеть, – говорит он, – как Орфей, по-видимому, применял себя ко всем этим [то есть к четырем видам мании37], как нуждающимся и примыкающим друг к другу. Ведь мы узнаем, что он был самым телесным и самым пророческим, и его возбуждал Аполлон; кроме того, он был самым поэтичным, и поэтому о нем говорят, что он был сыном Каллиопы. Кроме того, он был самым любвеобильным, как он сам признается Мусею, оказывая ему божественные благодеяния и делая его совершенным. Отсюда следует, что он был одержим всеми маниями, и это – необходимое следствие. Ведь боги, управляющие этими маниями, а именно Музы, Вакх, Аполлон и Любовь, в изобилии объединяются, сговариваются и вступают в союз друг с другом».

В отношении нижеследующего перевода необходимо заметить, что я выбрал рифму не потому, что она наиболее соответствует общему вкусу, а потому, что считаю ее необходимой для поэзии английского языка, которая требует чего-то взамен энергичного каданса греческих и латинских гекзаметров. Если бы это можно было получить каким-либо другим способом, я бы немедленно отказался от своего пристрастия к рифме, которая, безусловно, при хорошем исполнении гораздо сложнее, чем чистый стих, что в значительной степени подтверждают эти орфические гимны.

Действительно, там, где языки различаются так сильно, как древний и современный, самый совершенный метод, возможно, для передачи поэзии первого языка в поэзию второго – это верный и оживленный парафраз; верный, в отношении сохранения смысла автора; и оживленный, в отношении сохранения огня оригинала, вызывая его, когда он скрыт, и расширяя его, когда он сгущается. Тот, кто стремится к этому, будет стараться везде рассеять свет и углубить глубину своего автора; прояснить то, что неясно, и усилить то, что в современном языке было бы невразумительно кратким.

Так, большинство сложных эпитетов, из которых в основном состоят следующие гимны, хотя и чрезвычайно красивы на греческом языке, но при буквальном переводе на наш теряют свою уместность и силу. На родном языке, как на плодородной почве, они распространяют свою сладость с полным изяществом; и тот, кто хочет сохранить их богословские красоты и показать их другим на другом языке, должен расширить их изящество с помощью дополнительных и оживляющих лучей света, полученного из мистических знаний, и, мощным дыханием гения, разбросать по всему миру их скрытую, но обильную сладость.

Если окажется, что переводчик овладел некоторой частью этого света и распространил его в нижеследующей работе, он будет считать себя хорошо вознагражденным за свое трудоемкое начинание. Философия Платона и богословие греков большую часть жизни были единственным занятием его досуга на пенсии; в них он нашел неисчерпаемый кладезь интеллектуального богатства, вечный источник мудрости и наслаждения. Предполагая, таким образом, что подобное занятие должно быть большим преимуществом для настоящего начинания, и чувствуя самое суверенное презрение к подлой рутине продажного сочинительства, он не желает никакой другой награды, если он преуспел, кроме похвалы либералов; и никакой другой защиты, если он потерпел неудачу, кроме решения честных и проницательных немногих.

[Примечание: см. также «Диссертацию о жизни и теологии Орфея» Тейлора из первого издания «Гимнов Орфея» 1787 года, которая была опущена в его пересмотренном втором издании].