Республика Лондон

На самом деле, я понимал, что она согласится. Да любая согласится, здесь уже не до романтики, Рич – староста всей школы, и претендент номер 1 на победу в любом квесте.

–Уже согласилась.

Вот это поворот. Они уже все обсудили. Отлично. Генри в курсе, и у него есть загадочная Бетти. Рич в паре с Саррой, и я – а что мне остается? Точней, кто?

Ответ был настолько очевиден, что было неприятно осознавать его. Джорджина. Нет, я не имел ничего против нее – по крайней мере, на неосознанном уровне, но мне не нравилась сама ситуация – у меня абсолютно не было выбора. За меня все решили. Загнали в угол. Поймали в капкан. Оставалось только выяснить, насколько острые в нем зубцы, и есть ли шансы выбраться из ловушки с паспортом.

Я буркнул дежурные прощания и собрался выйти из комнаты. Но Рич внезапно вцепился мне в руку, оттащил к окну, и паническим шепотом засвистел прямо в ухо.

–Джон, ты в опасности.

–Удивил. Мы все глубоко в ней.

–Нет. ТЫ в опасности, гораздо большей. Ты, Джон.

–Почему я?

–Имя. Твое имя – ДЖОН. В нем скрыта тайна, и я сам не знаю, какая. Но тебе отводится главная роль.

Пока он говорил, вся его поза была напряженной. Закончив, он выглядел так, как будто из него выпустили воздух. Как сдутая кукла, этакий Кенни. Он отвернулся к окну, показывая, что ему нечего больше добавить, разговор окончен. Так и было. Его Барби в виде Сарры не вдохновляла его больше на откровения, и слава Богу.

CHAPTER 5.

Прошла неделя, относительно спокойная. Я ни с кем ничего не обсуждал, ходил на занятия, читал книги – в общем, жил обычной жизнью. Я понимал, что скоро случится гром и появится молния, и мне не хотелось лишать себе последних мгновений счастья. Пару раз на перемене я видел Джи-Джи, но она лишь приветливо кивала, не пытаясь ничего спросить. По школе уже ползли слухи о смене системы команд на пары, и во всех школьных углах слышались бурные обсуждения новости. Команды, которые состояли из любовных парочек, спокойно ждали официальной реакции школьной администрации. Одиночки или настойчиво и быстро искали себе пару, или флегматично предпочитали верить, что это фейк, и ничто не сможет заставить их выйти из своего уютного лампового одиночества. Наверно, у них были печеньки.

В школе наступила зима. Настоящая, снежная, суровая. Уже не находилось смельчаков, которые ходили бы без шапки и перчаток. Только смелые феминистки, но и они держали руки в карманах, а их цветные пережженные волосы не боялись уже ничего, к тому же, их согревал пирсинг в носу. Даже короткими перебежками, от корпуса к корпусу, народ бегал утеплившись. Ничто не могло растопить лед на улице, и в наших сердцах. Атмосфера уныния и отчуждения царила по всей школе, от первого этажа школьного здания до последнего чердака в жилом корпусе. Хуже всего была неизвестность, которая ввергала в нас чувство страха и информационного голода. И однажды и эта страница была перевернута.

Через 2 дня в школьных холлах появилось объявление об общем сборе. Огромный актовый зал вместил всех студентов и преподавателей. Очевидно, что неловко было даже последним, так как общий сбор предвосхитило совещание преподавателей, и они уже были в курсе свежих новостей. Слово взял директор, которого звали Эдвард. Высокий, уже в возрасте, с залысинами и круглыми очками, он не внушал доверия. Но в конкретно данной ситуации не доверять его словам не имело практического смысла – он был тем самым человеком, который знал что-то из первоисточника, а именно – из министерства знаний. Сбор был в 6 вечера, зал был ярко залит люстрами, а за окном было уже по-зимнему темно. Это не смущало Эдварда, впрочем, что вообще могло его смутить – он правил школой дольше, чем его тезка Англией.

–Что ж, война есть мир. Хорошее начало для моей речи, не находите ли?

Нет, мы не находили, и Эдди – как его все звали в темных коридорах – взял театральную паузу. Он вдруг всмотрелся в этикетку бутылки с водой, которая стояла перед стойкой с микрофоном, и, как будто не замечая толпу ждущих избавления от невежества студиозов, высказал прямо в зал свое возмущение.

–Что, даже в этот, особенный день, для меня и для вас всех, нельзя было не перепутать воду? Кто-нибудь в зале понимает разницу между газированной и still – водами?

Я понимал. Да все понимали. Мы знали, что Эдди пьет только какую-то особенную воду из какого-то особенного родника, конечно, без газа. Также все знали, что он никогда не пьет воду во время выступления, потому что жует какие-то свои особенные леденцы для горла со вкусом тыквы и ментола, которые позволяли ему безнаказанно кричать во все горло больше часа.

Зачем он решил навести порядок – не очень ясно. Эдвард решил продолжить.

–Дети, Англия пала.

Нам всем было от 16 до 20, но были детьми для него.

–Англии, старой, доброй, на лужайках которой окормлялся парламент Родины, больше нет. Кто виноват? Конечно, вы. Не персонально, но вы все несете коллективную ответственность. Какую и за что? Разгильдяйство – вот ваш бич. Леность – вот ваш порок. Вера в авось – откуда эта религия у нас в Лондоне? – ваша слабая пята. Когда наши отцы боролись за Лексит, когда мы бежали от буржуйского Запада и загнившей Европы, думали ли мы о последствиях? Конечно, но мы думали о светлом будущем. Мы не думали, что наши политики будут жевать свой галстук, а наши спикеры выращивать рыбу в Ниагарском водопаде. Мы не гадали и не представляли, что вы все просто остановитесь в развитии, сядете на своей зеленой лужайке, полученной по наследству, которую наши деды и прадеды подстригали до вас 300 лет подряд ежедневно, и начнете торговать словарями, книжками, интернетами – и другим воздухом. Где она, наша демократия? Кем и почему забыт наш Норманн? Почему предан изгнанию великий Черчилль? Слава Богу, пали и Штаты.

Конечно, старину Эдди заносило. Лично я не всегда даже понимал, куда и к чему он клонит.

–А читаем ли мы Шекспира на его языке? Понимаем ли мы рифму поэта, или мы доверились модным переводчикам барда, которые перекладывают классику на современный лад? Так ли немощен Гамлет, так ли невинна Офелия, так ли глуп Макбет? Зачем Яго убил Джульетту, которая и считать не умела до 13, не то чтобы грешить по-мавритански?

После этих слов я отключился. Мое сознание поплыло по воздуху, как будто одно полушарие слушало Эдди, но тут же фильтровало поток информации как бесполезный бред, и заглушало его. Второе же полушарие искало развлечений, и внимание переносилось на толпу страждущих. Я слышал шепот, смех, я видел головы, склонившиеся над экранами гаджетов – и я заснул. Я уже потом понял, что я заснул, потому что мне приснилось странное видение – как будто подходит ко мне старина Рич и говорит громко, на весь зал, заглушая монотонный ритм микрофона.

–Джон, ты в опасности. Все потому, что ты Джон. Тебя так назвали в честь Джона, короля Англии. Тебя предадут, Джон, предадут не единожды.

–Предадут! Предадут не однажды, и не единожды. Где они, наши идеалы, наши львы и драконы?

Это уже копирайт Эдди. Я проснулся так же неожиданно, как и заснул, а Эдди уже заканчивал свой монолог, свой солилоквий свободы, депрессии – и жизни на пенсии.

–Как вы все знаете, правила изменились. Ваша учеба теперь – лишь поход за знаниями, а квесты – борьба за паспорт. Почему так? Это особенный день для нас всех. Запомните его, сегодня мы возродим нашу страну! Почему так? Потому, что теперь главное – быть не умным, а быстрым, не сильным, а ловким, не порядочным, а…

Эдди закашлялся. Это первый раз за 2 года – я не видел его раньше, когда он закашлялся во время речи. Он потянулся за бутылкой воды, что низвергло нас в пучины ужаса. Было очевидно, что он просто понял, что сказал слишком много лишнего юным умам, и нарушая собственную же традицию, он создавал прецедент – и он выпил свою чашу до дна. С водой. С газированными пузырьками грусти.

– Я ухожу. Пора. Это особенный день для меня, потому что я был автором этой идеи, и особенный вдвойне, потому что я войду в историю. Но творить вы ее будете без меня. Директором школы назначается Джеймс. Господи, какая все-таки гадость ваша газированная вода!

Под аплодисменты – скорей по привычке, чем от радости мы захлопали – он спустился с трибуны и занял свое место. Следом вышел Джейми и взял микрофон.

–Добро пожаловать в новую эпоху, потомки королей. Эдвард долго и счастливо правил нами, а теперь пора перевернуть страницу, начать новую главу.

От обилия метафор мой мозг начал сомневаться, в чем счастье правления Эдди – и вообще, счастье было для нас или для него? Разве это счастье, когда бетон окрашен в оранжевый цвет, а коврами даже и не пахнет? Разве это счастье, когда в столовой очереди за овсянкой, а чай без сахара? Но сказать это все вслух я не осмелился, хотя можно было, в таком шуме меня все равно никто бы не услышал. Обожаю демократию без риска для жизни. В эту секунду актовый зал был похож на улей пчел, в котором королева отказалась править, и передала бразды правления самому ленивому трутню, а все остальные пчелы стали предвкушать плюшки парламентаризма. Конечно, мы не очень любили Эдди, но мы его и не замечали толком – что может служить лучшей характеристикой для директора школы? Все дурацкие инициативы – типа запрета сахара – исходили от Джеймса, и теперь, получив в руки власть – страшно было представить, какой мед мы все вместе приготовим.

Внезапно выяснилось, что пчелиные ассоциации посетили и мозг Джейми. Наверно, магнитные бури сблизили наши разумы.

–Только кропотливый труд, только пчелиная неуемная энергия поможет вам возродиться из пепла, и соткать бесчисленные соты успеха. Я верю в вас, я верю в нашу школу, я верю в Англию и Лондон! Да здравствует республика!

Надо полагать, Эдди ждал прощальный фуршет, и новый директор решил не затягивать, так как ананасы были уже порезаны дольками, а рябчики стремительно остывали. Мы оказались предоставленными сами себе, но ненадолго. К микрофону решительным шагом подошел Риччи и взял себе слово. Джеймс еще был в актовом зале, видел эту инициативу, и не возражал, из чего выходило, что поступок старосты был вовсе и не инициативой, а продуманным ходом, поручением нового руководства. Быстро они, нечего сказать.

–Друзья, попрошу минутку внимания, не расходимся. От лица администрации школы минутка информации.

Гул голосов заглушал попытки Рича, и он пошел с козырей.

– Я насчет команд и пар.

Тишина наступила мгновенно, зазвенела тугой струной, повисла в воздухе. Даже Рич не ожидал такого эффекта, и внезапно завладев аудиторией, резко побледнел и задрожал. Вряд ли от страха, скорей от торжественности момента.

–Вы все знаете, что грядут изменения. С этого года стать гражданином может каждый студент, независимо от возраста и курса. Нужно просто победить в квесте. Задания легкие и приятные, все выживут. Наверное.

Мда, шутить он не умел, и лучше бы и не брался. Но возникало ощущение, что прямо в эту секунду Рич и не шутил – по крайней мере, насчет процента выживаемости и степени неуверенности в этой мысли.

–В общем, наша школа, как и другие избранные 9 школ города, принимают участие в эксперименте. Мы одни из первых, это огромная честь для нас всех. От каждой школы может принять участие сколько угодно пар, главный принцип – команда состоит из 2 человек, по одному мужского и женского пола. Предмет, курс, наличие наград и поощрений в день святого Патрика – все это не важно. Заявки принимаю в электронном виде на мою почту, завтра до 12 пополудни. Если вы не знаете электронку старосты школы, то есть меня, спросите у тех, кто знает. Объявление также висит в холле, там есть все детали. Кто не успеет подать заявку на игру – приходите через год, в этот же день. Хорошего всем вечера!

Хотелось сказать спасибо за пожелание, и тут же добавить, что были другие планы, и вечер хорошим уже не получится, и что вообще эта фраза принадлежит телефонным работникам, когда ты заказываешь пиццу, которую должны привезти в течение часа на скутере – но меня перебила Джорджина. Она решительно взяла меня под руку и увела в тенистую аллею знаний, то есть в библиотеку.

–Надо поговорить.

Это все, что она сказала, пока мы шли петлистыми лабиринтами школьной библиотеки, этого храма знаний и хранилища книг. Наверное, не хотела тратить слова на коридорное эхо, или опасалась конкурентов, которые могли подслушать мои мысли, или просто понимала, что мне нужно время, чтобы перестать тупить. Когда мы в итоге уселись в тесном чуланчике без окон и дверей, путь в который шел через многочисленные складские помещения и книжные шкафы, я смог оценить уютность этого места. Совсем небольшая, максимум с десяток квадратных метров, это комната была похожа на кабинет древнегреческого поэта. Портреты Посейдона с трезубцом и Одиссея с веслом, фреска с Байроном на его личном корабле и стены оливкового цвета, залитые тусклым светом от лампады не вызывали у меня никаких других ассоциаций.

Джи-Джи налила мне зеленого чая, изрядно остывшего, в глиняную чашку. Уселась рядом. Включила патефон с пластинками. Я не знал, что сказать – от онемения. Бог ты мой, Синатра со своим снежным поцелуем. Вот уж не ожидал от нее такого романтизма в душе. Или романтики в ванне? Впрочем, она села достаточно далеко от меня.

–Джон, давай немного посидим в тишине, помолчим о своем. Мне надо привести мысли в порядок. Извини.