Проклятие дома Грезецких. Расследования механического сыщика

– Нашего брата убили. – Феникс зло посмотрел на хозяина усадьбы.

– Убили, кто же спорит? – Профессор примирительно посмотрел на брата. – Но будем материалистами – Жоржик наш ныне не что иное, как разлагающаяся плоть, а подобным субстанциям людские сожаления ни к чему. А вот я живой. И у меня сейчас каждая минута на счету. – Профессор вновь посмотрел на меня, и опасливость в его взгляде сменилась вызовом. – Итак, меня ждет работа, так что давайте закончим здесь побыстрее. Жду вопросов.

Я покачал головой от такого поведения брата покойного, но свое мнение оставил при себе и задал первый вопрос:

– Расскажите о последнем визите убитого. Он вообще часто у вас бывал?

Платон Альбертович покачал головой:

– Жоржик редко заходил к нам, раз в пару месяцев, не чаще. Мы не были особо дружны – сами понимаете, у нас с ним был разный круг интересов. Жоржик был не только самым младшим из нас, но и самым бесталанным. Я в его возрасте уже имел тридцать государственных патентов на изобретения. Феникс в его возрасте имел двенадцать патентов. – Профессор кинул на брата взгляд, полный покровительства и превосходства. – А Жоржик за свою жизнь не изобретал ничего, кроме множества способов одалживать у меня деньги. Он был настоящим позором для нашего благородного рода.

Профессор поджал губы, я же задал новый вопрос:

– Что происходило за ужином, когда Жоржик был у вас?

Платон Альбертович кинул быстрый предупредительный взгляд на Феникса. Младший брат едва заметно кивнул, и в то же мгновение профессор любезно мне улыбнулся.

– Ничего. Это был обычный ужин, – с расстановкой ответил старший Грезецкий.

– Абсолютно обычный, – подтвердил Феникс и спрятал глаза.

– Мы просто немного выпили, поговорили, а потом, ближе к полуночи, он ушел в заводскую контору. Его там ждал локомобиль, чтобы отвезти в особняк Кротовихиной. – При произнесении этой фамилии ноздри Платона Альбертовича раздулись. На лице на миг проступила острая неприязнь.

– Он ушел пешком? В полночь? Один? – Я внимательно посмотрел на братьев.

– Да это ж Жоржик, – раздраженно пожал плечами Платон Альбертович. – Он когда мадеры перепьет, его всегда на прогулки тянет. Уж сколько раз мы говорили, не стоит ходить ночью по терновому саду – примета плохая. Но нет, он не слушал никогда.

Феникс вмешался:

– Но вообще мистика какая-то. Отсюда до завода с полверсты, не больше. И ведь ночь была бездымная, и луна в небе полная, и фонари на аллее я включил. Жоржик хоть и выпил, но ведь всего три бутылки мадеры в нем было, он на ногах крепко держался. Да и пистолет у него с собой всегда имелся. Он ведь знал: места тут неспокойные, люди порой исчезают.

Платон Альбертович холодно посмотрел на брата:

– Да что ты наговариваешь такое? Все у нас нормально. И люди у нас никогда не исчезали, так, мужики порой с заводов пропадают. А с людьми благородными у нас в Искрорецке никогда неприятностей не случалось. Ни разу.

Я холодно посмотрел на хозяина усадьбы, но продолжил задавать вопросы:

– У кого-то в доме были конфликты с убитым?

Платон Альбертович нахмурился и нехорошо посмотрел на меня:

– На что это вы намекаете? Что мы, представители благородного рода Грезецких, имеем отношение к убийству? Это абсурд! Мы древний дворянский род! Род ученых и изобретателей!

– Историей своей мы восходим к самой княгине Ольге! – поддержал Феникс. – Как среди нас может быть убийца?

– Вы дворянство при Петре получили, – холодно перебил я.

– Так это дворянство, а история нашего рода начинается с самых древних времен. Все знают, как княгиня Ольга сожгла древлян, но кто изобрел для нее легковоспламеняющихся голубей? Конечно же, ее дружинник Неждан Грезецкий!

Я наклонил голову, не понимая, изволил ли Феникс пошутить или он верит в это всерьез.

– Такого не было в учебниках, – попытался вставить я, но Феникса уже понесло:

– Все знают, что Иван Калита собирал дань для Орды, но кто сделал арифмометр, на котором князь вел подсчеты? Конечно же, кузнец Наум Грезецкий!

– Какой арифмометр? Какой кузнец?

– А Иван Грозный? Кто собрал для царя знаменитого потешного робота, известного как Железный мужик? Андрон Грезецкий его собрал! Кстати, именно в честь этого человекоподобных роботов и называют андронами.

Я был вынужден кивнуть:

– Да, вот об этом факте читал, это признаю.

– То-то же! Мы великий род изобретателей и никак не можем быть связаны ни с какими убийствами.

– Да-да, именно. Не можем, – подтвердил Платон Альбертович.

Я отвлекся от Феникса и внимательно посмотрел на бегающие глазки профессора.

– Я никого не обвиняю. Пока что. Это мысли вслух. Но давайте сделаем так. Перед тем как продолжить расспросы, я хочу узнать: у вас есть оранжереи?

– За домом имеются, – откликнулся Феникс. – Еще есть открытые цветники.

– Лилии не несли следов кислотных дождей. Так что нас интересуют лишь оранжереи. Сейчас мы их осмотрим. А после уже договорим.

0101

Оранжерей у Грезецких было целых три: в первой нас встретили персиковые и вишневые деревья, во второй росли ананасы и огурцы. Но зато в третьей, самой большой из всех, нас ожидала удача – здесь под высокими стеклянными сводами находились цветы. Горели огнем гвоздики и маки, тянулись к висящим под потолком лампам мальвы и люпины, вокруг железных колонн, подпирающих чугунные ребра оранжереи, пышно вились гортензии и плетистые розы. Лилии тоже были здесь. Белые и розовые, желтые и красные, оранжевые и тигровые, они занимали весь дальний конец оранжереи.

Я шагнул внутрь. Влажный, спертый воздух пах цветами столь одуряюще, что мне как жителю Петрополиса инстинктивно захотелось надеть респиратор. Несколько раз чихнув, я все же немного попривык к ароматам и вслед за Ариадной прошел к буйным зарослям рыжих лилий.

Мы принялись внимательно осматривать цветы. Вскоре среди них обнаружились стебли со срезами.

Я оглянулся на сопровождающих нас братьев.

– Срезы совсем свежие. Сорт и цвет совпадают с теми, что прислали Галатее Харитоновне.

Платон Альбертович нервно оправил лабораторный халат. Похоже, хозяин усадьбы только сейчас понял всю серьезность ситуации.

– То есть вы предполагаете… – Профессор помедлил, подбирая слова, и, наконец понизив голос, произнес: – …что у меня в усадьбе находится… Убийца?

Ариадна со щелчком улыбнулась и кивнула профессору:

– Удивительно точное и верное логическое построение. Я вижу, свое профессорское звание вы получили не зря.

Хозяин усадьбы промолчал. Удостоив Ариадну тяжелым взглядом, он лишь покрепче сжал медную трость. Моя напарница это, впрочем, совершенно проигнорировала.

Я же, не пожалев брюк, опустился на колени и принялся осматривать клумбу со срезанными цветами. Ариадна последовала моему примеру.

Первая находка не заставила себя ждать: разведя лилии в стороны, я увидел рассыпанный буро-рыжий порошок. Его было много. Пылью он покрывал землю и темные листья лилий. Ногтем я поддел крупинки порошка, осторожно принюхался. Чихнул – похоже, это был самый обычный перец, рассыпанный явно недавно. Вскоре мое предположение подтвердилось. Мы нашли смятый, небрежно разорванный пакетик из дешевой коричневатой бумаги: «Перец красный. Молотый. Жгучий», гласили оттиснутые на нем буквы. Под ними было грубое изображение нескольких лежащих на тарелке крупных стручков.

Прошла еще минута осмотра. Последовала новая находка – из глубины зарослей Ариадна вытащила маленькую плоскую жестянку из-под леденцов. На яркой крышке коробочки была искусно нарисованная юная девушка, облаченная в тонкое, нисколько не скрывающее фигуры платье. Красавица держала в руках огромный, пылающий огнем цветок. Позади юной девушки чернел густой сказочный лес, из которого на красавицу лукаво смотрело огромное желтоглазое чудище.

Поверх рисунка шли вытесненные золоченые медали выставочных наград и большие буквы «Аленький цветочек. Леденцы экстра». Ниже был указан и хорошо знакомый мне изготовитель: «Паровая фабрика наследников В. Л. Кошкина». Я криво улыбнулся – что же, выходит, дело Василия Львовича жило до сих пор.

Я еще раз осмотрел коробочку. Она выглядела весьма дорогой, но затертости по краям говорили, что хозяин использует ее давно. Поддев крышку, я не обнаружил внутри ни леденцов, ни каких-то других сладостей, лишь бархатно блестящую антрацитово-черную пыль. Я чуть-чуть приблизил коробочку к себе и очень аккуратно принюхался: пыль пахла узнаваемо – гарью и подгнившими фруктами. Я обернулся к Грезецким:

– Кардифин. Очень хороший альбионский кардифин, весьма редкий и дорогой наркотик. Кто-то в усадьбе употребляет его?

Братья спешно обменялись взглядами.

– Первый раз слышу это название, – пояснил Платон Альбертович. – Что это вообще за штука?

– Весьма опасная вещь. Одна понюшка на несколько часов дает забвение и блаженство. По крайней мере, в первые несколько лет употребления. Потом требуется больше, затем еще больше, а дальше все уже зависит от организма. Пять–десять лет, и все – смерть. Но перед этим безумие. Из побочных эффектов: внезапная раздражительность, потеря сна, паранойя, светобоязнь. На поздних стадиях галлюцинации и многочисленные внутренние кровотечения. На самом деле в Петрополисе кардифин почти не встречается, все же народ у нас патриотичный, больше «бурым» дышат, из подмосковных лабораторий, да и цена у него такая, что немногие себе позволить могут.

Я защелкнул коробочку и вернул находку Ариадне, та спрятала ее в карман. Больше в оранжерее найти ничего не удалось, следов тоже не было – дорожки, к нашему сожалению, были выложены плиткой.

Однако после всех этих находок хозяин усадьбы мигом стал сговорчивее. Я принялся за расспросы. Выяснилось, что Платон Альбертович отправился работать в свой кабинет за полчаса до ухода Жоржика, в это же время покинул усадьбу и отец Герментий. Феникс после ужина пошел в ангар трудиться над своим воздухоплавательным снарядом. Их сестра Ника о чем-то говорила с Жоржиком перед его уходом, а затем отправилась в подвалы усадьбы, где у нее была лаборатория. Еще на территории усадьбы было с десяток слуг, включая экономку Варвару Стимофеевну и старшего механика усадьбы Родиона Окалина. Кроме того, присутствовал за ужином и их двоюродный брат, шеф жандармов, князь Аврелий Арсеньевич Белоруков. Именно он провожал Жоржика к выходу из усадьбы и видел его последним.

Этой же ночью, когда срезали цветы, в усадьбе находились все те же люди. Разве что не было отца Герментия.

– Что-то к вам Белоруков зачастил, – непроизвольно отметил я, весьма хорошо представляя, насколько должен быть загружен делами шеф имперских жандармов.

– У брата с ним какой-то проект, – ответил Феникс, но Платон Альбертович посмотрел на него так, что младший Грезецкий мгновенно замолк.

– Что ж, до него дело еще дойдет. Пока мы опросим Нику, а затем возьмемся за слуг, – постановил я.

– Может, не стоит? Она сейчас расстроена очень из-за всего этого, может, с ней чуть попозже переговорить? – заботливо спросил Феникс напоследок, но я лишь покачал головой – служба обязывала.

– Она в парке, я сейчас Шестерния позову, это наш робот, обслуживающий усадьбу, он вас проводит, – предложил Платон Альбертович.

Феникс покачал головой:

– Так он с ней ушел.

Профессор вздрогнул.

– Как ушел, зачем?

– Утешить. Он же увидел, как она новость восприняла.

– Болван самоходный. – Платон Альбертович раздраженно сжал медную трость и закатил глаза. – Ладно, сейчас Варвару Стимофеевну позову, она вам покажет дорогу.

Нику мы встретили на дальнем краю усадебного парка. В легком платье и длинных перчатках из черного кружева, она сидела на скамейке возле пруда и горько плакала, уткнувшись в грудь здоровенного чугунного робота, больше всего похожего на нескладный рыцарский доспех. Тот обнимал ее, неловко гладя по волосам огромной металлической ручищей.

Я негромко откашлялся. Ника вздрогнула и обернулась. Ей было лет двадцать пять, черноволосая, черноглазая, она была безумно красива, даже несмотря на слезы.

Настороженно посмотрев сперва на меня, а затем на мою спутницу, девушка выпрямилась и чуть отсела от робота. Шестерний меж тем неторопливо поднялся на ноги. Мне пришлось задрать голову – долговязый робот оказался выше меня на добрые две головы. Чугунный исполин, шагнув вперед, встал между нами и Никой. Его слабо светящиеся глаза пристально уставились на нас.

– Доступ запрещен. Хозяйка печалится. – Голос робота был похож на механический грохот, однако меня поразило, с каким огромнейшим достоинством он произнес эти слова.

– Виктор Остроумов, Ариадна Стим – сыскное отделение, – представился я девушке. – Нам нужно задать несколько вопросов по поводу вашего погибшего брата.

Ника слабо кивнула и обернулась к чугунному гиганту:

– Шестик, оставь нас, пожалуйста.

В голове робота туго задвигались механизмы. Он замер, обдумывая информацию, затем, точно нехотя, кивнул. Робот шагнул было в сторону, но вдруг вернулся к своей хозяйке. Щелкнуло. Шестерний открыл технический лючок у себя на боку и вытащил оттуда льняной платок. Затем чугунный великан вдруг наклонился к девушке и аккуратно стер слезы с ее щек.

– Как прикажете. Я оставлю вас. Только, пожалуйста, не плачьте, Ника. Ваша утрата тяжела, но боль пройдет. И все снова станет хорошо. Когда-нибудь. А пока помните – я всегда рядом. И моя душа всегда открыта для вас. И мой наполненный спиртом топливный бак открыт для вас также.

Заплаканная девушка чуть улыбнулась и нежно погладила руку чугунного робота.

– Что бы я без тебя делала, Шестик.

Робот грохотнул. Как мне показалось, польщенно. Затем отошел в сторону, но, сделав шагов пять, остановился, зайдя за молодой тополь.

– Я ушел! – громко пояснил робот, продолжая выглядывать из-за ствола.

– С данной машиной все в порядке? – холодно спросила Ариадна, разглядывая прячущегося за тонким стволиком гиганта. – Кажется, этот робот сбоит.

Раздался обиженный грохот.

– Единственный здесь робот – это ты! А я человек! – с гигантским достоинством пробасил Шестерний. После этого он на всякий случай отступил за следующее дерево и, еще чуть погрохотав, добавил: – Вот теперь я точно ушел. Все.

– Простите его. – Ника вздохнула. – Просто после того, что сотворила с отцом Инженерная коллегия… Он боится оставлять меня наедине с ее машинами.

Девушка внимательно посмотрела в синие глаза Ариадны:

– Извините еще раз. Так что я могу для вас сделать?

Я помедлил, думая, как построить разговор поделикатнее. Затем спросил:

– Братья говорили, что погибший редко здесь бывал. Но я вижу, вы с ним были близки?

Она грустно посмотрела на меня:

– Конечно же была. Когда люди, посланные Инженерной коллегией, убили отца, Платон и Феникс круглые сутки трудились, чтобы вытащить семью из долгов. Им было не до меня. А Жоржик, он всегда обо мне заботился. Вам, наверное, много плохого о нем наговорили, но это неправда. Он был прекрасным человеком, веселым очень, добрым, хоть и непутевым.

Ника потупилась. Ее тонкие плечи задрожали. По лицу покатились слезы. Я подал ей свой платок. Она благодарно кивнула.

– Простите, я знаю, мне нужно взять себя в руки, но… – Она заплакала снова.

Рука Ариадны легла на плечо девушки.

– Если вы хотите, чтобы убийца был пойман, вам придется собраться. – Машина строго посмотрела на Нику. – Я понимаю, что вы человек, а потому мне ясно, чем обосновано ваше поведение. Но все же я верю, вы найдете силы отбросить ненужные чувства. Сейчас они вам лишь мешают. Впрочем, почему сейчас? Вам, людям, они мешают всегда. Мне остается лишь надеяться, что когда-нибудь человечество переборет этот ужасающий атавизм.

Ее слова потонули в возмущенном грохоте Шестерния. Ника кинула на робота строгий взгляд, и тот нехотя затих. Затем девушка кивнула и посмотрела на нас своими глубокими черными глазами:

– Хорошо. Спрашивайте. Но, боюсь, я мало чем помогу.

– Что произошло за ужином?

– Ссора. Жуткая и безобразная ссора.

– Подробнее, – мгновенно потребовал я, поняв, что мы начали нащупывать нить.

– Жоржик пришел с завода очень расстроенный. За ужином он молчал – только пил мадеру. После первой бутылки он так ничего никому не сказал. Потом выпил вторую. Это его норма, он меру знает, больше двух бутылок никогда не пьет. Вот и тогда он выпил две бутылки и продолжил молчать. А потом за третью вдруг взялся. И вот после третьей бутылки… – Ника замолкла и опустила голову, не решаясь говорить.

– Он рассказал братьям о том, что намеревается отдать сад для стройки завода Кротовихиной. Верно? – закончила за девушку Ариадна.

– Откуда вы знаете? – Ника с изумлением посмотрела на мою напарницу.

Та лишь со щелчком улыбнулась.

– Это было очевидно. Вы, люди, удивительно просты. И эта простота делает вас крайне предсказуемыми.

– А ну-ка прекрати зазнаваться, жестянка самоходная! – резко оборвал мою напарницу Шестерний. Миг, и чугунный механизм подошел к Ариадне. Внутри робота что-то кипело. – Как ты вообще смеешь так говорить? Мы, люди, есть венец творения! Мы в своей непростоте совершенны и в непредсказуемости тоже!

Робот резко повернулся к своей хозяйке.

– Уважаемая Ника, вас не затруднит встать со скамеечки? – учтиво спросил чугунный гигант.

Едва девушка поднялась, как робот тотчас исторг из себя клубы пара и вскинул могучие руки. Что-то клацнуло в его груди, взвыло, и он вдруг в одно движение вывернул из земли железную скамью вместе с бетоном, после чего с размаха зашвырнул ее в небо. Кувыркнувшись и взлетев на добрый десяток метров, темное железо рухнуло в черные воды пруда. Плеснуло так, будто там разорвалась бомба. Нас окатило водой.

Робот же с грохотом утер свои ручищи и с вызовом посмотрел на Ариадну:

– Что, сыскная машина, не ожидала такого поворота событий? Вот то-то же! Смотри, насколько мы, люди, непредсказуемы! Сколько непростоты скрыто в нашей душе! Сколько прекрасной порывистости! Да, вот такие мы, настоящие люди. А ты так сможешь? Конечно, нет – потому что ты всего лишь машина!

Ариадна замерла. В ее голове оглушительно защелкали шестерни. Вероятно, она пыталась понять, как это прокомментировать и можно ли прокомментировать вообще.

– Вы совсем дурак? – только и сумела в итоге спросить она.

– Я не дурак. Я ограниченно умный. Мне так создатель говорил, – с великой важностью прогрохотал робот. – А еще я человек.

Ника, стерев с лица брызги, развела руками.

– Вы его простите, ради истинного бога. Просто папа всю жизнь мечтал построить робота, который бы обладал человечностью. Но он так и не успел доделать Шестерния до конца. – Девушка тяжело посмотрела на Ариадну. – Инженерная коллегия убила отца раньше.

– Я никогда об этом не слышал, – вмешался я.

– Дело замяли. Да и было это двенадцать лет назад. Полиция списала все на грабителей. Кто же станет с Мороковым связываться? Вот с тех пор Шестерний так и остался недоделанным.

– И очень я даже доделанный. – Чугунный робот обиженно топнул здоровенной ногой.

Я проигнорировал робота и вновь обернулся к девушке:

– Ника, сочувствую вам. Однако нам нужно вернуться к делу. Итак, в конце ужина Жоржик рассказал о том, что отдаст сад Кротовихиной, верно?

– Да, именно так. Он сказал, что свадьба с Кротовихиной у него в конце мая. И что он ее любит, и что сад ей отдаст. Потому что такое у нее условие к нему.

– Как к этому братья отнеслись?

– Да они просто в ужасе были! Вы поймите, земля эта самим императором была пожалована! Тут в саду первое дерево сам Петр Первый сажал! Платон этой землей больше жизни дорожит.

– Почему же сад принадлежит Жоржику?

– Жоржик был самым младшим из братьев. И любил его отец больше нас всех. По завещанию ему достались несколько фабрик, а вместе с ними участки земли, в том числе и терновый сад. Только вот он прогулял все. Но садом дорожил так же, как и мы все, и продавать его не желал. До того дня. Братья Жоржика до самого вечера отговаривали, но ничего не помогло. Потом я с ним еще пыталась поговорить, да бесполезно все. Уперся он. Больше я ничего не знаю. К полуночи он ушел, и больше мы его не видели.

– Платон или Феникс могли убить Жоржика из-за продажи сада?

Ника дернулась. Ее глаза негодующе расширились.

– Виктор, они же братья. Как брат может убить брата? Нет, Жоржика убило другое.

– Что же? – мгновенно собрался я.

– Зло, что заперто в саду. – Ника грустно вздохнула. – А я ведь просила Жоржика пойти другой дорогой. Он никогда меня не слушал.

– Я не очень понимаю.

Девушка пожала плечами.

– Никто не верит мне, но этот сад – страшное место. Чем старше я становлюсь, тем яснее чувствую исходящее оттуда зло. Будто с годами с глаз спадает пелена. Я чувствую, как земля там стонет от крови. Когда-то давно на месте сада стояло капище сектантов. Там на врытых в землю алтарях они убивали людей. А такие вещи не проходят для земли даром. Она помнит все. И порождает чудовищные вещи. Терновые деревья всегда служили людям защитой от зла, но и их сила имеет свой предел. Даже амулеты, что я развешиваю на терновых ветвях, уже не могут сдержать то, что живет в оскверненной сектантами земле. С каждым годом зло становится только сильнее.

Ника покосилась в сторону цветущего сада. Ее передернуло.

Ариадна недоуменно посмотрела на меня. Я лишь пожал плечами. Все же мы разговаривали не с кем-нибудь, а с девушкой, что служила в Сибирской коллегии. Каких еще ответов можно было ожидать от нее?

– Мы, пожалуй, пока пойдем. Пока что, – только и смог сказать я.

0110

Следующие несколько часов мы потратили на опрос слуг. Жили они все в одном флигеле, и было их одиннадцать человек. В ходе бесед стало понятно, что никто из них не питал абсолютно никакой неприязни ни к Жоржику, ни к Галатее Харитоновне, кроме того, у всех нашлось твердое алиби. У всех, кроме Варвары Стимофеевны, которая упорно не желала признаваться, где она была в ночь убийства.

В целом мы не поговорили лишь с двумя людьми, бывшими в тот вечер в усадьбе. Первым был главный механик Родион Окалин, который вчера под вечер внезапно отпросился у хозяев на пару дней и спешно уехал в Петрополис, а вторым – присутствовавший в усадьбе князь Белоруков. Конечно, я не думал, что начальник имперских жандармов и бывший фаворит императрицы отпилил голову несчастному Жоржику. Однако поговорить с ним требовалось, ведь он был последним, кто видел убитого. Осложняло дело то, что пост у Белорукова был слишком серьезный, чтобы я мог к нему сунуться просто так.

Впрочем, оставалась у нас на сегодня и еще пара дел. Жоржик пропал где-то в терновом саду, а значит, нужно было осмотреть аллеи и поискать следы убийства.

Вновь пройдя мимо неподвижного сфинкса, мы вошли под темную сень цветущего сада.

– Если царапины на лице покойного – следы ветвей, то нам надо поискать водоем. Под ногтями Жоржика была тина. Берег же залива ее лишен, – отметила Ариадна.

Вскоре возле одной из боковых дорожек нам и правда открылся большой темный пруд. Глубокий, он был обложен булыжниками по берегам. Камни покрывала тина.

Ни следа крови мы здесь не нашли, однако безупречные сенсоры Ариадны смогли заметить небольшой обгоревший войлочный кружок, приставший к растущему по берегам бурьяну.

– Ариадна, воспроизведи опись вещей, бывших при Жоржике, согласно полицейскому протоколу, – попросил я.

– Конечно, Виктор. При нем были: сделанные в Испании по индивидуальному заказу жилетные часы из зеленого золота, отделанные изумрудами и тигровым глазом. Одна штука. Перстни золотые, с сапфирами – две штуки. Перстень золотой с рубином – одна штука. Двуствольный пистолет гражданской модели с золотой гравировкой – одна штука. Трость серебряная, с рукояткой в виде обнаженной девы и скрытым клинком – одна штука. Золотая булавка для шейного платка с бриллиантом – одна штука. Нож перламутровый, складной, с открывашкой и штопором – одна штука. Портмоне из кожи стеллеровой коровы с наличностью на сумму не менее полутора тысяч рублей ассигнациями – одна штука.

– Да, не человек, а богатый приз, – подвел я итог и взял из рук Ариадны войлочный кружок, принявшись внимательно его осматривать.

Без сомнения, это был пыж от дульнозарядного пистолета гражданского образца. Значит, где-то здесь и произошло убийство.

– Более следов нет, – подвела итог Ариадна.

– Отправим сюда полицию. Пусть обыщут здесь все. – Я помедлил, прикидывая, как лучше действовать дальше.

По всему выходило, что нам и правда пора было отправляться к уездному исправнику. Тем более что нам предстояло не только заниматься делом Жоржика, но и помочь местным властям с делом о пропаже людей.