Проклятие дома Грезецких. Расследования механического сыщика

Управляющий застонал вновь:

– Галатея Харитоновна, да какой призрак? Я же сколько твержу – Жоржик ваш это был. Поди, опять впотьмах в погреб полез за мадерой да с лестницы и навернулся. Оттуда и стоны. А на ночном халате вино было, он же как не в себя его глушит.

На щеках купчихи выступили багровые пятна. Глаза сверкнули. Орест Генрихович замолк, и Галатея Харитоновна продолжила:

– Вы сами понимаете, что творилось у меня на душе после этих знамений. А еще через день случилось самое ужасное. Мой Жоржик пропал.

«И слава богу», – пронеслось в голове.

Ариадна же, со щелчком улыбнувшись, посмотрела сперва на меня, а затем на Галатею Харитоновну, после чего заговорила, опережая меня:

– Мы сейчас заняты несколькими крайне важными расследованиями, однако, без сомнения, мы обязуемся помочь вам в поисках пропавшего. Ведь это будет крайне человечным поступком! Итак, как он исчез?

Промышленница с благодарностью посмотрела на сыскную машину и принялась рассказывать:

– Три дня назад мы с Жоржиком были на моем рыбзаводе в Искрорецке. Там мы сильно повздорили. Когда в конторе работа закончилась, я уехала домой, а он отправился к своим братьям на ужин. Они в версте всего от завода живут. И все, как он из их усадьбы ушел вечером, так его больше никто и не видел.

– Кроме тех людей, с которыми он сейчас в карты режется, – тихонько добавил управляющий, но промышленница не обратила внимания на его фразу. На ее глазах вновь появились слезы.

– Я уж не знаю, может, Жоржик и правда после ссоры меня видеть не хочет, а может, с ним случилось что? У меня сердце болит! Я в полиции уже была, все морги и рестораны обзвонила, на все квартиры, где он в карты играет, слуг отправила, ничего, никто его не видел. Я во все газеты написала уже, во все листки. Я к вам ездила каждый день, да Парослава Симеоновича на месте не было. А сегодня я у цыганки знакомой была, она в Инженерной коллегии работает, в отделе прогнозирования ближнего будущего. Пятьсот рублей ей заплатила, чтоб о судьбе Жоржика узнать! И что вы думаете? Только она перфокарты передо мной раскинула, только зарядила их в гадально-вычислительную машину, как оттуда дым пошел, а на табло пять нулей высветилось! Пять нулей! А ведь все знают, что пять нулей означают жуткую опасность! А возможно, даже смерть! Поэтому я сразу же велела Орестушке везти меня сюда, Парослава Симеоновича дожидаться! А его все нет и нет, нет и нет.

Промышленница горько расплакалась. Слезы перешли в истерику. Ревя как индрик-зверь на водопое, Галатея Харитоновна уткнулась лицом в свой розовый респиратор. Лицо привычного управляющего даже не дрогнуло. Не пытаясь утешить хозяйку, он вытащил свежий выпуск «Биржевых ведомостей» и что-то неспешно принялся отмечать там свинцовым карандашом.

С трудом отпоив водой Кротовихину и кое-как уняв истерику, я велел ей писать заявление об исчезновении жениха. Заверив ее, что сыск сделает все возможное для поиска Жоржика, и потратив добрый час на то, чтобы окончательно успокоить женщину, я отправил ее восвояси. Управляющий же на минуту задержался в кабинете.

Посмотрев на нас, Орест Генрихович виновато развел руками.

– Я надеюсь, Галатея Харитоновна вас не сильно утомила? – Он кинул быстрый взгляд на дверь, убеждаясь, что та закрыта плотно, и продолжил: – Вы извините. Она истинная царица драмы. Вы же, я думаю, сами понимаете, что дело пустое? Запил Жоржик, поди, закутил-завертелся, вот и нет его. Не первый раз уже такое случается. Сыскному отделению-то какое до этого дело? У вас же более важные расследования есть, поди? Верно? Давайте просто подождем, пока все само собой решится. Я выпишу вам чек за беспокойство и закроем эту тему. Пятиста рублей хватит?

Орест Генрихович покровительственно улыбнулся и достал чековую книжку в обложке из кожи сибирского однорога.

Я внимательно посмотрел на собеседника:

– Вы мне что, взятку предлагаете?

Управляющий оценивающе посмотрел на меня и пожал плечами.

– Взятку? Ну что вы, так, благодарность за напрасно потраченное время. Виктор, вы мужчина, я мужчина – вы меня понять должны. Ну кто этот Жоржик? Паяц гороховый. Фигляр. Шут. А она из-за него носится, плачет, да что плачет, она же позорится. Перед всеми позорится из-за него.

Управляющий поискал что-то в пиджаке, а затем кинул мне на стол смятый газетный лист. Это был вчерашний выпуск «Брачного листка», издания весьма известного, которому десятки тысяч жителей столицы поручали свои судьбы. Сейчас же, однако, на первой полосе газеты были не объявления о женитьбе, а совсем иной текст, заключенный в пышную, усыпанную сердечками рамку. Гласил он следующее:

Моему милому Жоржику!

Любимый. Я знаю, что часто была не права. Была излишне строга к тебе, слишком много бранила. Но прошу, прости меня. Даже не прошу – умоляю. Только потеряв тебя, я поняла, чего лишилась.

Господи, Жоржик, как мне тебя не хватает! Как мне тяжело без твоих добрых слов, без прикосновений твоих рук, без твоего смеха и шуток.

Забудем ссоры! Пойми, я не могу ни спать, ни есть. Я выплакала все глаза. Мне не мил свет. Все кругом напоминает лишь о тебе. Я смотрю на портрет прадедушки и понимаю, что у него такие же очаровательные усы, как и у тебя. Я смотрю на статую Геракла в гостиной и понимаю, что его торс так же прекрасен, как твой. Я захожу в спальню и вижу росписи с амурами, и лица их столь же милы, как твое.

Наша любовь была лучом света, греющим мою душу, живой водой, пробудившей мою жизнь! Тем единственным смыслом, почему мое сердце делало новые удары.

Во имя нашей любви, умоляю, вернись, Жоржик. мой! Вернись!

Дальше под этим текстом разместилось изображение самого мещанско-слащавого, льющего слеза амура, какой вообще мог существовать, после шли ужасающие в своем качестве и количестве стихи, в которых выкупивший газетную полосу аноним твердил о своих душевных терзаниях.

Подождавший, пока я дочитаю, управляющий вздохнул и продолжил:

– Ну это же мадридский стыд просто. И мало того, что она все это в газетах печатает, так она еще и сыск напрягает. У вас же работы по горло, поймите, я просто не хочу, чтобы вы напрасно тратили время. Петрополис полон преступников, зачем заниматься этой нелепицей? Итак, я повторяю, давайте просто уладим это дело. Семьсот рублей, скажем, и пустим эту безделицу на самотек.

Я холодно посмотрел на управляющего:

– Еще раз я услышу о взятке, и вы пойдете в камеру. Ясно? Вы кому деньги предлагаете? Человеку из рода Остроумовых? Вы в своем уме?

По лицу Ореста Генриховича было ясно видно, что он очень хочет съязвить о том, насколько роду Остроумовых сейчас нужны деньги, но я уже поднялся из-за стола и выжидающе взглянул на него.

– Вон отсюда, пока я вас не вывел.

Управляющий, чуть поджав губы, неторопливо убрал чековую книжку и с достоинством вышел прочь. Я же задумчиво прошелся по кабинету.

Признаться, мне очень хотелось отнестись ко всей этой истории, как к забавному анекдоту, но поведение Ореста Генриховича мне не понравилось. Впрочем, даже и без этого в деле существовала еще одна вещь, которая меня напрягала. Пропал Жоржик не где-нибудь, а в Искрорецке, а это место имело весьма и весьма скверную репутацию.

Я подошел к стене, кидая взгляд на висящую там карту губернии.

Искрорецк – небольшой город в сорока верстах от столицы, стоящий на берегу Мертвого залива. За последние два века там пролилось немало крови. Во времена, когда на землю пала Комета и небеса за рекой Обь закутались в зеленый огонь, здесь поселился старец Антрацит и его сектанты. На берегу залива они воздвигли вытесанные из гранита алтари, на которых проливали человеческую кровь, надеясь снискать тем милость сошедших в наш мир сибирских богов.

Затем, когда в эти края пришли войска Петра, алтари были сброшены в залив, а те сектанты, что не успели бежать, – безжалостно перебиты. Вскоре неподалеку вырос монастырь световеров, но и он просуществовал недолго – не прошло и десяти лет, как место это опустело. Что-то огромное пришло в залив из Северного ядовитого океана. Оно разбило каменную церковь, где попыталась укрыться братия, и утащило монахов в холодные воды залива.

Однако люди не бросили эти места. Империи требовалось оружие и чугун, и здесь был построен оружейный завод, а по берегам устроены прикрывающие гавань орудийные батареи, на месте которых позже выросли кирпичные форты.

Многодневные бомбардировки броненосных эскадр Коалиции, пытавшихся взять город с моря, сровняли эти укрепления с землей. Кровь вновь окропила берега залива, но Искрорец выстоял и не сдался врагу.

С тех прошло больше сорока лет. Столица разрослась, жадно раскидывая повсюду нити железных дорог. Некогда уединенный, город, одно время даже считавшийся курортным, сейчас стремительно покрывался заводами и рабочими бараками. Однако темное прошлое этого места отступать не желало. В Искрорецке пропадали люди – за последний десяток лет в небольшом городе их сгинуло уже под сотню. Что было тому причиной – темные силы, безумный душегуб или угнездившаяся у побережья тварь, заплывшая из Северного ядовитого океана, ответов на этот вопрос не смогли дать ни священники, ни командующий местной стражей уездный исправник, ни военные. Тем не менее факт оставался фактом, в безлунные ночи, когда дувший из столицы ветер нагонял на город темные клубы фабричного дыма, здесь исчезали люди. Они пропадали бесследно, не оставляя после себя ни тел, ни крови, точно рассеиваясь в пришедшей из столицы чадной пелене.

Набрав номер начальника стражи Искрорецка, я переговорил с ним о деле Жоржика.

– Ну что, удалось что-то узнать, Виктор? – спросила отошедшая во время разговора в архив Ариадна.

– Да, похоже, с Жоржиком и правда что-то случилось. Локомобиль служебный, на котором шофер должен был его отвезти домой, так и остался возле конторы. Никто из жителей Жоржика не видел. Он из усадьбы к полуночи ближе ушел, а в городе не так чтобы много мест, в такое время открытых. В Петрополисе его друзья тоже о нем ничего не слышали. Все это странно. Придется разбираться. Я запросил курьера с делом Жоржика. Думаю, к вечеру будет.

Впрочем, другие дела нас тоже не ждали. Из-за поездки в Санкт-Шлиссельбург на работе образовался настолько дикий завал, что мне не нужно было обладать дедукцией, чтобы понимать – домой этим вечером я уже не попаду.

В первом часу ночи я все еще сидел в своем кабинете. Окруженный пустыми кофейными чашками, держась из последних сил, я дописывал бумаги. Не ведающая же сна и усталости Ариадна работала подле меня, продолжая отбивать дробь на печатной машинке, подводя итоги очередного из дел.

Глаза слипались. Руки с трудом держали автоперо. Голова то и дело опускалась на грудь.

– Знаете, Виктор, вам нужно больше отдыхать, – негромко произнесла Ариадна. – Это я здесь машина. А вы человек. В вас замена деталей не предусмотрена.

Ее внезапная забота искренне тронула меня. Я чуть улыбнулся напарнице:

– Да, все в порядке. В гробу березовом отосплюсь.

– Виктор, пожалуйста, на сегодня вам стоит прекратить. Я доработаю бумаги в общем зале. Ваши дела я тоже сделаю. Отдохните. Хорошо? – Ариадна мягко притронулась к моему плечу. – Право, дурно вышло, у вас дел невпроворот, а из-за меня на вас еще и новое расследование повисло. Надеюсь, вы меня извините за это.

Меня поразила нежность касания ее фарфоровых пальцев. Почти человеческая нежность…

В этот момент я все понял. Моя улыбка искривилась, став горькой.

– Продолжаешь изображать человечность, как я и просил? Верно? – Я обернулся к напарнице.

Фарфоровые пальцы машины чуть дрогнули. Рука мгновенно убралась с плеча.

Ариадна холодно посмотрела на меня:

– Естественно, Виктор. Это же было вашим распоряжением. Мне перестать?

– Да, будь уж любезна, – чувствуя горечь, отозвался я. – Глупый спектакль вышел.

– Указание поняла, – равнодушно произнесла Ариадна и, взяв печатную машинку, вышла прочь.

С минуту я смотрел ей вслед. Затем фыркнул и швырнул мундир на стул, отстегнул изрезавший шею жесткий, накрахмаленный воротничок и упал на обтянутую зеленым сафьяном кушетку, не раз уже выручавшую меня в таких случаях.

Закрыв глаза, я начал погружаться в дрему. Ничто не мешало мне. Вокруг были только привычные звуки ночи. За окном накрапывал кислотный дождь. Время от времени издалека глухо били орудия броненосцев береговой обороны, отгонявших заплывших в залив тварей из Северного ядовитого океана. Канонада звучала мерно и успокаивающе и была столь же привычна, как шум винтов пассажирских дирижаблей, плывущих над крышей нашего отделения, или стук колес запоздавших локомобилей.

0011

Мне снился дом, в котором я жил в детстве. Снился старый пудель и строгие лики потемневших от времени икон, висящих в красном углу. Снился отец. Сдержанный и собранный, как и всегда. Снилась гостиная, где я часто играл, когда родители уходили. Снился начищенный до блеска янтарь паркета. Снились ряды оловянных солдатиков, которых я любил выстраивать перед камином. Воздушные егеря и саперы, кавалергарды и красавцы-кирасиры, оседлавшие многоногих механических коней, все они застыли перед скачущим вдоль их рядов генералом. Они застыли, и ничто на свете не могло нарушить их ровного парадного строя. Ничто, кроме полыхающего в гостиной огня.

Горели стены. Сыпались искры с потолка. Длинные языки тянулись отовсюду, и от их жара оловянные солдатики падали, оплывали, превращаясь в бесформенную грязную массу.

Кто-то дернул меня за руку, вытаскивая из горящего дома, но сбежать от пожара было нельзя. Улицы полыхали. Огонь стеной поднимался над куполами Небесного града Архангельска. Он вился, танцевал, поглощая один квартал за другим. Я вновь видел то, что случилось более двадцати лет назад. Все так же полыхали дома, все так же вспыхивали взрывы. Зенитные ракеты коммунаров рушились на плывущий в небесах город, а пушечная канонада сливалась с несущимся с колоколен набатом. Тысячи прожекторов били с куполов храмов, и тысячи пожаров поднимались над домами. Ночь обратилась в день.

Пламя было всюду. Даже небо было объято им – там горел императорский флот. Ярче всех полыхал флагман «Императрица Анна Вторая». Могучий четырехбашенный броненосный дирижабль был полностью охвачен огнем, жадно слизывающим с палуб мечущиеся фигурки команды.

Вокруг уцелевших воздушных машин кружили черные тени воздушных кораблей коммунаров. На сцепившихся в абордажной схватке дирижаблях наши матросы отчаянно рубились с закованными в броню солдатами красной лейб-гвардии.

Грохнули новые чудовищные взрывы. Снаряды зенитной батареи коммунаров ударили по скиту святой Есении. Опоры вздрогнули, заскрежетали, и вынесенная за край Небесного града Архангельска платформа рухнула с трехкилометровой высоты, рассыпая по воздуху пылающие бревна и не успевших сбежать с нее людей.

В бегущей толпе я снова увидел отца. Избитый до полусмерти, он висел на руках тащивших его офицеров Тайной канцелярии. Их оружие было обнажено. Впрочем, если бы бегущие в панике горожане узнали бы, что в эту ночь сотворил мой отец, то ни шпаги, ни пистолеты офицеров не смогли бы остановить расправы – немедленной и кровавой.

Прошел миг, отец исчез в толпе. Затем что-то взорвалось в глубине города. Мучительно заскрежетали могучие опоры. Лопнули тросы. Улица небесного града начала крениться. Бежавшие рядом мать и сестра рухнули в черную пустоту.

Образы дернулись, понеслись, рванулись скачками. Улицы, площади, переулки. Крики и огонь. Огонь и крики. Тяжелый сон не желал заканчиваться, так же как не желал заканчиваться лабиринт рушащихся улиц, по которому я бежал. Окружающий меня Небесный град Архангельск смазался, истерся, его проулки стали сменяться то кварталами Петрополиса, то кривыми улочками Искрорецка. Не менялось лишь одно – пламя – оно было всюду.

Что-то настигло меня сзади, рвануло и развернуло к себе. Сам слепой старец Антрацит высился надо мной. Давно мертвый, одетый в вывалянный в угле балахон, он оскалил желтые зубы и властно опустил костяную руку на мое плечо. Затем сильно сжал его. Тряхнул меня. Затем снова. И снова. И снова.

Он тряс меня без остановки, до той поры, пока я не разлепил глаза, до той поры, пока костяные пальцы не оказались покрытыми металлом и биофарфором, а глаза мертвеца не вспыхнули синим светом.

Я наконец проснулся. Затем покосился на сверкающий бронзой циферблат каминных часов. Стрелки двигались к эмалевой вставке с цифрой «IX». До начала работы оставалось всего полчаса.

– Виктор, вы уже переключились в режим бодрствования или вас нужно продолжать будить? – спросила Ариадна, продолжая трясти меня за плечо. – Виктор? Я не слышу ответа. Вставайте же, вы сами мне сказали, что отсыпаться планируете в березовом гробу! Вста-вай-те.

Мученически вздохнув, я приподнялся на кушетке и кисло улыбнулся новому дню.

– Как прошла ночь? – спросил я Ариадну.

– Продуктивно. Невероятно продуктивно. Я отлично поработала. Похитители чертежей броненосного дирижабля вычислены.

Я широко зевнул, прикрывая рот рукой.

– Рад за тебя. Хоть у тебя ночь прошла хорошо.

– Да, Виктор, вы и правда спали довольно дурно. Много кричали во сне. Мне было слышно даже из общего зала.

– В следующий раз, если буду кричать – разбуди меня.

Ариадна внимательно посмотрела на меня. Я с удивлением увидел, как свет ее глаз потеплел.

– Спасибо, Виктор. Это неожиданно. И… Я очень ценю ваши слова. Но, право, иногда вы проявляете просто непонятно сильную заботу обо мне. Не беспокойтесь, я же крайне совершенная машина. Я просто понизила чувствительность слуховых приемников, и вы совершенно мне не мешали своими криками. Но спасибо за заботу, Виктор. Мне очень приятно.

Она улыбнулась мне и пощелкала веками.

Мученически вздохнув, я накинул мундир и, взяв зубного порошка, отправился чистить зубы. Хорошенько умывшись холодной, почти нержавой водой, я даже сумел сбросить сонную одурь.

Вскоре мы с Ариадной снова сидели в кабинете. Было время завтрака. Ночевал в сыскном отделении я не первый раз, а потому в столе у меня было все необходимое.

Кинув мешочек с молотыми зернами кофе в маленький, на два стакана, самовар-кофейник из черненого серебра, я запалил под ним спиртовку и вытащил другую нехитрую снедь: банку сухого печенья, горький шоколад и консервы с жареными миногами.

Сыскная машина выдвинула из-под стола тяжелый ящик с гербом Инженерной коллегии. Щелкнув замками, вытащила высокий светящийся флакон с концентратом крови, поддерживающим биологическую часть ее механизма.

Свернув с него крышку, машина принялась неспешно пить рубиновую жидкость. Я же достал серебряную вилку и принялся расправляться с аппетитными золотыми миногами. Завтрак пошел своим чередом.

Кофе, однако, я спокойно попить не успел. Стоило мне налить его в кружку, как дверь в кабинет распахнулась. В проеме показался поручик Бедов, и выглядел мой приятель в высшей степени плохо.

Мундир сыщика был покрыт грязью, сажей и винными пятнами. Лицо хранило следы тяжелой бессонной ночи, ну а прическа выглядела так, будто где-то неподалеку от Бедова разорвался фугасный снаряд.

Тяжело пройдя в мой кабинет, поручик рухнул в кресло и застонал.

– Господи, что случилось? – только и спросил я у приятеля.

– Женщины. Женщины случились. Все зло от них. – Поручик с неприязнью посмотрел на Ариадну. – От них. И от роботов. Но от женщин больше.

Сыщик взял с моего стола бронзовое пресс-папье и приложил ко лбу. Помолчав немного и откровенно наслаждаясь холодом металла, поручик наконец излил душу:

– Виктор, ну ты представь – на днях с институточкой познакомился, то да се, туда-сюда, а она мне на прогулке и заявляет: «Господин Бедов, а вы знаете, что ученые доказали, что для мозга полезно ходить домой разными дорогами? Не хотите ли попробовать на досуге?»

Поручик зло сжал кулак.

– Ну я ж дурак, меня жизнь же ничему не учит, опять послушался женских советов. Вчера, значит, пошел я со службы домой и решил не по Жировой улице идти, а через Серомостье двинуть. Иду себе, а там, смотрю, рюмочная незнакомая, но я же сыщик, профессионал, мне же нужно посмотреть, что там за контингент. Зашел, одну наливочку выпил, вторую, и тут кто в рюмочную заходит?

– Кто?

– Ну ты ответь?

– Да не знаю я.

– В рюмочную заходит сам Пирофей Испепелецкий. А я этого ханурика три месяца за поджоги банков ищу. А он сам приходит. Вот такие пироги с кутятами. Он как меня увидел – сразу за револьвер. Ну и я револьвер выхватил. А как мы барабаны опустошили, он бежать кинулся. А мне что делать? У меня ж инстинкт – пришлось за ним. Господи, как идиоты мы с ним по переулкам да по Угольному рынку два часа бегали. Туда-сюда, туда-сюда. А потом он в публичный дом на Щеповой улице влетел. Я за ним. Он на третий этаж, я тоже. Так он окно выломал и с третьего этажа сиганул.

– А ты?

– Я что, дурак с третьего этажа прыгать? У меня казенная только должность. А здоровье свое личное. Да и господи, девочки все там перепуганные были. Это ж сам Испепелецкий, ты его морду видел? Что поделать, пришлось остаться, дабы всех успокоить. Ну в общем, пока я порядок наводил, смотрю, там девочка такая симпатичная, зеленоглазая. Сразу я понял, что ее расспросить надо о случившемся, вдруг что заметила. А тут еще хозяйка мне лафита поднесла. – Бедов перевернул пресс-папье, пристраивая его ко лбу холодной стороной. – Я когда опомнился, уже семь утра. Семь утра! Оставил я, в общем, мою черноглазку…

– Ты говорил, у нее глаза зеленые.

Бедов обиженно посмотрел на меня:

– Виктор, я профессионал высшей пробы, один из лучших сыщиков в отделении – конечно, я всех опросить должен был. В общем, схватил я мундир в руки и сюда. Господи, как же мне плохо. В голове будто Измаил берут.

Я заботливо подал приятелю самовар-кофейник.

Поручик благодарно кивнул, вытащил из-под него спиртовку и, свернув крышку, жадно выпил содержимое.

Щеки Бедова порозовели.

– Виктор, не человек ты – золото. Памятник бы тебе поставить нерукотворный. Тропа бы к нему точно не заросла. Всегда знаешь, чем выручить. У меня в кабинете как раз все кончилось до капли. Слушай, еще спиртика дашь?

– Какого к черту спиртика? – не выдержал я. – Ты в своем уме? Бедов, планерка через час. Если Парослав Симеонович обнаружит, в каком ты состоянии, он из тебя фрикасе по-тартарски сделает!

– Спокойно. Все будет хорошо. Щас мундир переодену, в себя чуть приду…

– Какой мундир? Какой в себя приду? А ну сиди!

Схватившись за голову, я начал как мог спасать приятеля. Нагрев еще воды, я наполнил стакан и, закатав рукава, сел перед потухшим камином, принявшись скрести давно не чищенный дымоход своей серебряной чайной ложечкой, то и дело окуная ее в стакан. Наконец, вода в нем стала угольно-черной от сажи. Влив сию микстуру в поручика, я приготовил еще одну порцию напитка. Затем еще.

Наконец чуть подлеченный Бедов был выставлен за дверь. Часы меж тем отбили девять.

Быстро опрокинув в себя стакан остывшего кофе, я принялся подбивать бумаги. Ариадна меж тем листала прибывшее с курьером дело Жоржика, а вскоре нам пришло время идти на планерку.

Кабинет Парослава Симеоновича был полон. Сыщики и особо важные агенты сидели вдоль длинного черного стола. Поздоровавшись с коллегами, мы с Ариадной быстро сели на свои места. Вскоре подле нас умостился и заметно посвежевший после выпитой сажи Бедов. Сцепив руки, он столь ловко изобразил рабочую деловитость, что я даже покачал головой от актерских данных коллеги.

Шеф, впрочем, не обращал внимания ни на Бедова, ни на остальных собравшихся. Покуривая трубку, он просматривал какие-то бумаги. Парослав Симеонович был не в духе. Когда все собрались, он поднял на нас глаза.

– Значит, так. Дела у нас из рук вон плохи. Я только что из особняка генерала Асмолова вернулся. Ночью туда ворвался вооруженный отряд. Семь человек. Все с масками на лицах, в одинаковой серой одежде. Вооружены были саблями и крупнокалиберными револьверами. Профессионалы. Перерубили всю охрану, слуг, что на пути встретились, тоже перерезали, да генерала вместе с любовницей прикончили прямо, так сказать, на ложе страсти.

Я присвистнул – про Асмолова я много слышал. Свиты Ее Величества генерал-майор возглавлял роту дворцовых гренадер, что обеспечивали безопасность самой императрицы.

– Революционеры? – спросил я шефа.

Парослав Симеонович задумчиво посмотрел в потолок и закурил, затем кинул мне через стол пару пластин карманной обскуры.

Первое черно-белое изображение запечатлело седого генерала с пышными бакенбардами и его совсем молоденькую любовницу. Зарубленные, они лежали на смятой постели. Крови много, простыни были черны от нее. На второй пластине – стена спальни и большая темная надпись: «Царским собакам – собачья смерть». Ниже подпись – «Рабочая дружина имени Пестеля».