Мяу!!! Я сказал!!!!!

– Аристашечка, бедненький, мамка дура.

Это ты правильно самокритику наводишь, только я всё равно обиделся. Всё настроение мне испортила. Сяду вот тут в уголок у тумбочки, как бедный родственник, и умываться буду – это у котов вместо медитации, успокаивает хорошо и гигиена.

Нет, вообще в другую комнату уйду. Там тоже диван есть и кресло, об которое можно когти поточить, а то те что в большой комнате стоят, какой-то хитрой тканью обтянуты. Не зацепишься за неё, так что залезть на них только с разбегу получается.

Чего, папик, смотришь? Иду я в другую комнату, тебя не трогаю, потому что на тебя я тоже обижен. Не помог мне со шкафа слезть, сиди вон стучи по своему компьютеру, пиши свои книжки. Кстати, интересно было бы почитать. Мамка говорит, что ты про меня пишешь. Если так, то давай не отвлекайся. Только правду пиши, а то у тебя фантазии хватит каким-нибудь монстром меня сделать с другой планеты. Что про меня тогда думать будут, а? А я хороший, только озорной, так это даже несомненный плюс – книжка веселее получится.

Ладно, куда это я шёл?

Во мамка приложила, все мысли попутались.

Так, раскрасивой мордочкой своей стою к двери в маленькую комнату, а чё мне там надо было? Наверное, хотел на окне посидеть, на улицу посмотреть. А чего я там не видел? Это когда снег идёт, тогда интересно наблюдать, как снежинки падают, но сегодня снега нет, а даже совсем наоборот – солнышко светит, значит не за тем шёл.

Ну вот, опять проблема. Не мог же я просто так, без дела, сюда идти. Да? Да.

– Аристарх, ты чё на самом проходе уселся?

А я с вами, мама, не разговариваю. Перешагнёте, не сломаетесь.

– Смотри, Тима, обиделся как будто.

Не как будто, а обиделся. Тебе бы табуреткой да по башке.

– Пообижается – перестанет.

Тебе тоже.

– Пойду я в магазин схожу.

– Зачем?

Да, зачем?

– Кормить вас надо чем-нибудь.

Надо. Меня-то уж точно, а папику можно и попоститься, а то об него не только табуретку – тумбочку можно сломать.

– Фарш куплю, вечером чебуреки постряпаю, и этому деятелю чего-нибудь. Аристарх, тебе чего купить?

Мне? Всего. И побольше.

– Есть же у него чё пожрать.

А ты, папик, не встревай, когда серьёзные вопросы решаются. Это ты у нас с мамкой всеядный, а я существо нежное и чё попало жрать не буду. Вот ты, когда у своего компьютера сидишь, вообще можешь весь день не питаться, а я не могу. Во-первых, потому что у меня образ жизни намного активнее, а во-вторых, расту я ещё.

Оба! Это чё, дверь хлопнула?

Эй, мамка!

Ну вот, ушла уже. Пожелания мои не выслушала.

Нет, ну это ж надо, сама спросила – и сама ушла. Совсем, что ли, меня за члена семьи не держат, ну так я о себе напомню. Пойду вон у неё из халата пояс вытащу, потому что не надо его так бросать, а надо вешать в шкаф. У вас же кот живёт – надо на это делать огромаднейшую поправку. Вещи не раскидывать, чайные пакетики закрывать в коробку, двери в шкафу даже чуть-чуть приоткрытыми не оставлять. Я ведь и сам всё раскидаю, всё распотрошу, всё вытащу и ещё много чего натворю.

Халатик у мамки замечательный. Лёгонький, мягонький и блестящий, прямо как моя шёрстка. На ощупь я имею в виду. Шелковистый. Моя шерсть, хоть и не шёлковая, и подлиннее будет, но тоже здоровская. А запах какой (у халата)! Нравится мне очень, как он после стирки пахнет. Порошком стиральным и немножко мамкой.

– Аристарх, ты чё мамкин халат хочешь на себя напялить?

Ну, напялить, не напялить, а поваляться на нём хочу. И на спине, и на пузе, и на обоих боках, и мордочкой потереться. А как же, надо чтобы он и мной пах, потому что здесь всё должно мной пахнуть. Я здесь хозяин.

Лучше запаха, чем мамкин, нету – это так папик говорит. Тут я, конечно, готов поспорить. Например, мой паштет намного приятней пахнет, или сухарики, я уже не говорю про свежее мясо или курицу. Но на вкус и цвет товарищей нет. А ещё мне очень по душе как пахнет стиральным порошком и мамкиными каплями в нос, я у неё даже весь пузырёк изжевал. А когда мамка постирает, то в тазике лежать ну просто одно удовольствие. Он прохладненький и пахнет… Ну, я уже говорил.

– Аристарх, ты чё там на мамкином халате припух? Извращенец маленький.

Ой, ой, ой. Не такой уж я и маленький.

Но папик прав. Чё-то я тут задержался. Хотел же поясом пошалить, да задумался. Ничё, сейчас наверстаем.

Так, не вылазит почему-то. А ну, с другого конца.

Где он тут, другой-то конец?

Во-о-от он спрятался, иди сюда. О, пошёл, пошёл.

Я тут на днях, по телевизору, видел одну занимательную штуку. Называется змея. Такая же пёстрая и длинная, как пояс от мамкиного халата, а шипит, ну прямо как я, когда разозлюсь. Наверное, очень здорово с ней играть. Вот только пасть у неё страшная, с двумя клыками и с двумя языками. Клыков-то у меня, положим, побольше будет, но у неё страшнее.

Так, с какой стороны у нас будет голова? Вон с той, что от меня подальше, а я её за хвост, за хвост.

А, не нравится?!

Я тебя ещё не так потреплю – нечего на меня из телевизора шипеть.

Ты ещё и пищать! Пощады просишь? Не дождёшься!

Хотя как это она может пищать, когда она и не змея вовсе, а пояс от мамкиного халата? Никак она пищать не может.

А кто тогда пищал? Я ясно слышал четыре противных писка.

Тьфу ты, чёрт! Это ж домофон – мамка из магазина пришла. Ну точно, вон и папик из-за своего компьютера вылез, встречать пошёл.

А я первый.

Заходи, мамка, заходи, пакеты вот рядом со мной на полку ставь.

– Держи быстрее – тяжёлые.

Видно, что тяжёлые. Ну ты, папик, ставь сюда.

– Чего так долго?

Ставь, говорю!

– Да как обычно – народу много, а касса одна работает.

МЯУ!

– Да мужик ещё какой-то то одно забудет, то другое.

М-Я-У!!!

– Пока мелочь всю пересчитал на три раза.

МЯ-ЯЯ-УУУ!!!!! Я сказал!!!

– Короче, всё у нас через это самое.

– Понятно.

Куда понёс?! Я же ещё не посмотрел.

Ладно, на кухню можно.

Так, ты, мамка, раздевайся давай, а мы с папиком с пакетами разберёмся.

Чего у нас тут?

Ага, у меня масло в бутылке, сок помидорный в коробке, картошка, свёкла и лук – ничего вкусного.

У тебя, папик, чего?

Чё молчишь-то?

Ничего, сейчас я на подоконник залезу – сам всё увижу.

Уйди, штора!

Та-ак, яйца (варёные очень люблю), фарш (и варёный и сырой), курица (тоже в любом виде), сыр плавленый (ням-ням), мороженое (объеденье), а вот и мой паштетик.

Конечно, всё вкусное себе захапал, а мне вон овощи подсунул, а я от лука чихаю как простуженный.

Ты, папик, фарш в холодильник не прячь, а то об замороженный можно зубы поломать. И курицу тоже, а паштетик мой открой и мне на тарелочку.

– Фарш в морозильник?!

Я же тебе говорю.

– Нет, пусть размораживается!

Ха! А ты не верил. Мы же с мамкой лучше знаем.

– Так он вроде не шибко мёрзлый!

Ты чё такой упрямый-то?

– Тем лучше. Сейчас тесто заведу и буду чебуреки стряпать!

Понятно тебе, нет?

– Ясно! Я его тогда в чашку положу!

Наконец-то дошло. Надо слушать тех, кто поумнее.

Бесподобно фаршем пахнет.

– Аристарх, ты куда на стол лезешь?

Я понюхать только.

– Ну-ка брысь.

Всё, всё, уже слез. Чё я слов не понимаю, что ли, – сразу биться. У меня задница не железная, а один раз сегодня я уже получал.

О, мамка пришла.

Ты, папик, всё разложил? Всё? Свободен, мы с мамкой будем чебуреки (название идиотское) стряпать.

Ой, ой, ой, исцеловались все. Мимо друг друга пройти спокойно не могут. Тьфу!

– Тебе помочь чего?

Нашёлся помощник.

– Да нет, не надо.

Иди, иди, пиши там. Я помогу.

– Аристарх, пошли, не мешайся.

Ага, как же. Сейчас, уши только причешу. Тут столько вкусного, а я с тобой в комнате сидеть буду? Не дождешься!

Мамка, конечно, всё правильно делает: раз пришла на кухню, то сначала любимому коту тарелочку наполни. Только я паштет этот сейчас кушать не буду. Не потому что не хочу. Хочу, и даже очень, только тогда она мне фарша не даст, скажет – питался уже. Паштет-то никуда не денется, папик с мамкой его почему-то не едят ( а я ихнюю пищу ем), а вот фарш, наверное, весь на эти чебуреки уйдёт. Так что я лучше подожду.

Даже запах у этого паштета, по сравнению с фаршем, какой-то не такой стал.

– Аристарх, ты чё зажрался, что ли? Опять консерву не ест.

Да не зажрался я – фаршу хочу. Только чур без лука.

– Ага, будет он тебе консерву есть, когда у него мясо и курица под носом.

Во папик даёт – догадался.

– Тогда подожди, сейчас оттает.

Конечно, подожду, только недолго.

Всё, подождал. Мамка, давай фаршу.

– Аристарх, ты чё опять разорался?

Глупее вопроса я, мамка, ещё в жизни не слышал. У меня в животе революция от предвкушения, и язык в слюне почти утонул, а она вопросы задаёт.

МЯУ!

– Он же холодный.

М-Я-У!!!

– Ну наглый.

МЯ-ЯЯ-УУУ!!!!! Я сказал!!!

– Ладно, ладно, не ори. Сейчас дам.

То-то. Но орать я всё равно не перестану.

Потому что просто сил моих кошачьих больше нет терпеть, так фаршу хочется.

– Ну чё, подождать чуть-чуть не можешь?

Не могу.

– Не разгрызёшь ведь.

Ты дай, а дальше уже мои проблемы.

– На, на, орлан длиннохвостый.

……….ммм………чав…….ням…….чав…чав

– Аристарх, не чавкай.

Угу…….чав……ням……чав……ммм…..О-О-О!

– Всё что ли? Ни фига себе! Ты чего, не жевал совсем?

Жевал… вроде бы.

– Чё он там опять?

Я, папик, фарш кушал.

– Да я ему столовую ложку с горкой положила, разогнуться не успела, он уже слупил. И сидит ещё смотрит.

Вкусно же.

– Горазд.

Да, могу.

– Чё, ещё надо?

Не плохо бы.

– А рожа не треснет?

Не треснет, не надейся.

– Тима, этот проглот ещё просит!

А тебе жалко?

– Ну дай ещё.

Молодец папик – правильные слова.

– Ладно, на.

Вот теперь и посмаковать можно. А-то первую порцию я действительно почти не жуя проглотил. И вкуса толком не почувствовал, да и не культурно как-то. Что я, дикий, что ли.

Вкуснотища! Сочный, свежий, холодненький – прекрасный фарш. Ел бы да ел, и больше ничего не делал бы. От такой вкуснятины не только голод утоляется: настроение поднимается, разные хорошие чувства проявляются, и вообще я сейчас готов сам тебя, мамка, расцеловать (если бы умел, конечно), и папика тоже. Потому что так мне хорошо сделалось, что передать невозможно.

Всё, не лезет больше.

Хочется, а не могу уже.

А ну поднатужимся.

Нет, не получается. Под горло желудок набил, так и срыгнуть можно. Сейчас главное резких движений не делать, не то точно обратно вывалится. Потихонечку, потихонечку. На диван залезть не смогу, даже и пытаться нечего. Ладно, вон у тумбочки пока посижу, мордуленцию свою помою. Нет, лучше полежу, только не на животе. Вот на бочок упал, и замечательно.

Эй, меня не трогайте – я в нирване.

А умоемся попозже.

ВЕСЕЛУХА ПРИЛЕТЕЛА

– Аристарх, ты чего сегодня блажишь весь день?

А? Подожди ты, папик, не до тебя мне пока.

Бр-р-рр. Это что такое-то? Кошмары меня чего-то одолели. То есть один и тот же кошмар. Переел, точно.

Опять эта сволочь приснилась. Ну та, которую я всё никак разглядеть не могу, а она меня смертным боем бьёт. И по морде, и по животу, и по остальным частям, и главное не понятно за что. Только такое чувство, что она, или он, меня выгнать хочет, а может и убить. А самое противное это то, что никак мне не удаётся его хотя бы коготочком зацепить или засечь где он или она. Беспомощный я в этом кошмаре, как только народился, такой же слепой и неповоротливый. А тварь эта лупит и лупит, да так, что я по комнате как шарик надувной летаю. И комната точно такая же, как в первом сне – неприятная, страшная и холодная. Бр-р-рр.

Насквозь противный сон. Прямо морозит меня после такого сна и шерсть дыбом встаёт.

И ведь спал-то недолго, потому что тяжесть в животе не совсем прошла, а такого страху успел натерпеться, что, наверное, бессонницу заработал.

А чё вы на меня так смотрите, как будто первый раз видите? Я над вашими рожами молчу, когда вы спросоня.

– Что-то ему нехорошее приснилось.

Правильно, мамка, понимаешь, ещё какое нехорошее.

– Аристашечка, иди сюда.

Ласковый у мамки голос, жалеючий, лапы сами к ней несут, когда у неё голос такой.

– Залазь ко мне.

Вообще-то не очень я люблю на руках сидеть, но иногда приятно, если она мне шею или ухи чешет, вот прямо как сейчас. Тут сразу моя тарахтелка сама включается, добрый я становлюсь и мягкий как повидло. И ей тоже хорошо – приятно меня гладить, потому что я тёплый и пушистый.

Одно только огорчает, мамку, не меня – не могу я долго в спокойном состоянии оставаться, если не сплю, конечно.

Так что ещё минуту, ну две я потерплю, а потом отпускай меня мамка, не то я прямо тут шалить начну. Буду тебя за руки кусать и лапами молотить, причём и задними и передними.

– Аристарх, ты чё спокойно посидеть не можешь?

Конечно… не могу. Вот такая я егоза.

– Ай! Больно же.

А как ты меня башкой об табуретку? Думаешь не больно?

А это кто меня за хвост там тянет? Осторожно так, но чувствительно? Это ты, папик! Двое на одного, да? Ладно, сейчас дождётесь у меня!

Так, вы это… хотя бы по очереди… мамка, не честно, у меня на затылке глаз нету…

– Злится, злится.

Конечно, тебя бы с двух сторон пальцами стали тыкать, ты бы не злилась? Ты-то ещё ничего, а у папика пальцы твёрдые, как будто железные, и силу он не всегда правильно рассчитывает, так что больно даже иногда.

А-а! Попалась! Вот тебе! Ори, ори.

– Аристарх, отпусти!

Ну теперь вряд ли, сама напросилась.

А сейчас сваливаем. Всё – лежачего не бьют.

– Поцарапал?

Ты чё, папик, с ума сошёл, когда это я мамку царапал?

– Да нет, так прикусил немного.

Вот именно – немного, потому что если бы я за вас всерьёз взялся, это было бы…это было бы… море крови это было бы, вот что. А это я играл просто.

Прекрасно размялся после второобеденного сна, фарш растряс и настроение поднял – полезно время провёл. А как же, не всё коту масленица, а ещё и сметанница, фаршница и шалильница.

Но полезно, это, конечно, хорошо, но надо чтобы ещё и весело было. А как этого добиться? А очень просто – надо что-нибудь весёлое сотворить. Потому что на боку лежать, несомненно, приятно, но веселуха сама не придёт.

Прийти не придёт, а прилететь может. Спросите как? Элементарно. Вон мамка самолётик из бумаги делает для меня. Сомневаетесь, что для меня? Напрасно. Для кого же ещё, не для папика ведь. Представляю папика, гоняющегося за бумажным самолётиком. А кстати, тоже было бы весело, только разрушений потом… и не восстановишь.

Эта! Самолёт самолётиком, а как у нас насчёт чебуреков?

Мамка, ты чё, настряпала уже, что ли? Ну-ка пойду на кухню, гляну.

Конечно, я так и знал, я же умный. Нету чебуреков. Потому что, если бы они уже были, то папик их уже рубал бы, так как он их только в горячем виде признаёт. «Чебуреки – говорит – должны быть свежими и горячими, а не вчерашними и разогретыми». Или он это не про них? А-а, без разницы – главное мысль правильная. Наверное.

Чё-то мамка сегодня ленится. Скоро уже спать надо ложиться, вон темно уже за окном, а ужина у папика нет. Непорядок. Или они опять какой-нибудь праздник затеяли? Да нет, не похоже.

Пойду мамку пожурю, что о папике не думает.

Так, за что бы её пожурить? В смысле за какое место. Ноги у неё, наверное, в тапках спрятаны, руки на груди скрещены – любит она так сидеть. Эх, был бы у неё хвост, я б за него ка-ак… Но нету у неё хвоста.

Как это нету?! Когда очень даже есть. На голове почему-то, а не так, как у меня в… нужном месте.

Ага, в кресле сидишь?! Очень для меня удобно. Я вон на спинку зале-е-езу (чуть не упал) и – вот он хвост.

– Аристарх, перестань.

Иди чебуреки стряпай.

– Он тебе причёску наводит.

Делать мне больше нечего.

– Парикмахер нашёлся. Ой! Больно же!

Иди, говорю.

– Тима, скажи ему.

А я не послушаюсь.

– Аристарх, хватит.

Ты чё, папик, о тебе же беспокоюсь.

Ну и куда ты меня?

У-ух ты! Бесподобный полёт на диван, аж под самым потолком. А ну-ка ещё разок, мне понравилось.

– Аристарх, лови!

Кого лови? А, самолётик, давай.

Так, так. Та-ак.

Ну и как я его, по-вашему, ловить должен, если ты, мамка, его на шкаф запустила? Я вам что, лягушка, что ли, на такую высоту прыгать? Сама теперь лезь и доставай.

Папик, зырь быстрее – мамка на мебель лезет – умора.

Смотри не навернись, а то кто меня кормить будет. Папик, конечно, тоже может, но у тебя как-то лучше получается.

Осторожней, осторожней. Вот молодец – справилась, почти безболезненно.

Ну теперь давай, запускай по-новой.

– Аристарх, ты чё по мне-то бегаешь, как по проспекту?

А чё я, папик, виноват, что ли, что мамка самолётик мой куда не надо запускает? То на шкаф, а то вон почти на тебя.

Но заметь – по прямой если, мне бы вообще надо было тебе по голове пробежать, а я свернул вовремя – по животу только. Так что лежи не возникай.

И самолётик мой не трогай. Не трогай, говорю!

А, ты тоже с нами поиграть намылился. Ладно, согласен, а то я думал ты опять вредничать.

Да вы что, сговорились, что ли? И этот на шкаф. У него никак там аэродром.

Над кем смеётесь? У вас же самолётик криво парит, не у меня. А то, что я второй раз за день до шкафа не долетаю, так я не самолёт, и меня никто своими неумелыми ручками туда не запускает.

– Сам доставай.

Вот это, мамка, правильно, пусть брюшко своё растрясёт.

Держите меня восемьдесят семь мышей – папик теперь на мебеля полез – это что-то будет. Отойду-ка я подальше, а то под ним табуретка так трещит, что не только мамке страшно, а мне тоже.

Только папику ничего. Он хоть и большой у нас с мамкой, но не неуклюжий. Не такой ловкий, как я, конечно, но тоже ничего.

– Аристарх, лови.

Ты слезь сначала.

– Чё не увидел, что ли?

Самолётик-то? Увидел, конечно. Просто мне хочется поглядеть, как ты с табуретки слазить будешь. Я бы на твоём месте прямо на диван плюх, и замечательно. Хотя если папик на диван плюхнется, да ещё с высоты, то от дивана одна дырка в полу останется, так что ты моего совета не слушай – слазь по-человечески.

Вот, а теперь запускай.

Ха! Поймал! Молодец я, да?

Ну-ка, я сейчас сам попробую. Так ему лапой.

Чё-то у меня не летит. А ну лети! Не хочешь, да? Тогда вот тебе, получай.

– Аристарх, ты же его порвёшь.

А пусть летает.

– Дай ка мне.

На, мамка, только не шкаф.

Оба, снова поймал. А как же, если правильно запускать, то и ловить намного легче. Но всё равно ловкий я до невозможности. Ну что, «мессершмит», у меня полетишь? Последний раз спрашиваю, а потом порву на клочки, на кусочки, на тряпочки.

Нет, да? Ну хорошо. Сейчас я тебе все крылья вырву, как мухе.

– Аристарх, ты чё с самолётом сделал? Взял порвал.

А потому что он не летает, сволочь такая.

– Такой самолётик хороший был.

Ничего не хороший.

– Не буду больше тебе делать.

Говори, говори, потом всё равно свернёшь, потому что ты, мамка, добрая и незлопамятная, и мне по этой причине можно делать всё что угодно, ну не слишком наглея, конечно.

Могу, к примеру, под полотенце залезть, которое на спинке кресла висит. Кстати, на это дело надо очень ловким быть, потому что не видно из-под полотенца ничего, а кресло, как я уже говорил, очень не приспособлено, чтобы по нему коты лазили.

Вот так – хорошо получилось.

Смотрите – я тигра!

Почему именно тигра, а потому что на полотенце животина эта нарисована, а я как раз сейчас под ним. Видел я эту зверюгу по телевизору, где и змею, ничего себе родственничек. Говорят, огромный он и очень сильный – самый сильный кот на земле. А я чем хуже? Против него у меня только один недостаток всего – я рычать не умею. То есть умею, конечно, но так, как у тигры, не получается. У него-то громко и страшно, как кран водопроводный до того как его папик починил, а у меня почему-то тихо и никто не боится. Жалко. Но в остальном я очень даже на него похож, и усы у меня есть, и хвост и даже полосатый я тоже, вот. Ну а по наглости это мы с ним ещё и поспорить можем.

Ну и чё, никто не боится, что ли? Конечно, уставились в свой телевизор, а на любимого кота ноль внимания. Самолётик три раза кинули и всё, что ли? Единоличники.

И ладно. И не больно-то и надо. У меня своих дел выше холки. Пойду вон в туалет схожу, потому что надо мне в туалет сходить, так как я хоть кот и хулиганистый, но не настолько же, чтобы посреди собственной квартиры гадить. В этом отношении я даже очень культурный, чего и остальным желаю.

Кстати, в коридоре есть очень занимательная вещь. Угадайте что. Ни за что не сможете. А всё просто – это входная дверь. Сама-то она не так уж и интересна ( можно, конечно, её немного когтями подрать, ну не её, собственно, а обшивку, но уж больно мамка ругается), а вот то, что за ней, очень меня привлекает. Один раз удалось мне туда выскочить, когда мамка заходила – там классно. Немного холодно, зато ступеньки есть, по которым можно здоровски носиться и вверх и вниз. Больше, правда, мне ничего рассмотреть не удалось, потому что мамка чуть не с воплями за мной ломанулась, схватила и обратно в квартиру занесла. Ещё и отругала. За что? Я же ничего там не разбил, не уронил, даже не укусил никого, потому что там никого не было, а всё равно виноват остался. Непонятно.

Вот бы побегать там, понюхать. Там много всяческих запахов неизвестных, причём как приятных, так и не очень. Больше вторых. Но всё равно, наверное, интересно.

Ну вот пока мечтал и дела свои сделал, теперь и покушать снова можно.

Айда на кухню.

– Аристарх, ты чё опять лопать пошёл?

Ты бы, мамка, чем вопросы глупые задавать, пошла бы и мой туалет вымыла. Я ведь второй раз туда не сяду. И что тут удивительного, что я питаюсь часто? Вам-то хорошо, вы поели и отдыхаете, а я поел и расту. Так-то.

Чего тут у нас? Фарш ещё остался – прекрасно. Вкусная штука, но вот в чём загвоздка – не могу я долго одно и то же есть. Разнообразие в мой рацион надо вносить, так что я сейчас лучше сухариков погрызу, тем более что я их сегодня ещё не ел.

Вот такой я привереда.

СОН В ЛАПУ

Ребца, это что-то будет. Я в шоке! Такие чудеса происходят, что у меня никаких мяуканий не хватает

Папик сегодня от чебуреков отказался. Конец света! Это всё равно, как я бы сам попросился помыться с мылом – невозможное дело! Говорит, что он на диете. Какая такая диета? По-моему, так он на диване, а ни на какой ни на диете.

Что такое вообще эта диета? Если она заключается в лежании на диване, то тогда это мне более-менее понятно, но при этом ничего не кушать, как-то удивительно. Хотя мамка ему капусты накрошила, залила её майонезом (такая дрянь) и он это всё слупил, правда без хлеба, но столько, что если взвесить, то я-то полегче буду.

Сейчас они спать укладываются. Шебуршат на диване чего-то, хихикают, а я должен на кресле сидеть и ждать, пока они успокоятся, потому что спать я могу в любом месте, но предпочитаю на диване, вместе с ними. Тепло.

Ну вот, дождался – лапу отсидел. Вообще день сегодня какой-то неудачный: со шкафа два раза навернулся, мамка меня об табуретку башкой приложила, да ещё сны какие-то мерзопакостные снятся, прямо спать боюсь.

Им-то хорошо, нахихикались, нашебуршились, покурили ещё разок и уже дрыхнут, а меня какая-то жуть разбирает. Приснится опять эта бяка, два раза уже было и всё страшнее и страшнее.

Нет, не буду спать. Буду всю ночь бдить, вот только за мамку залезу ( не ворчи, мамка, я тихо), лягу тут – глаз не сомкну. Так если чуток, на минуу … тточч…

Чё-то как-то холодновато. Опять, наверное, форточку не закрыли.

Ну-ка к мамке потеснее прижмёмся. Хорошо бы вообще под одеяло залезть, только глаза открывать неохота. Ладно, так согреемся.

Собирался я не спать всю ночь, да что-то меня сморило. Ну и ладно. Сны пакостные мне не снятся, а это просто великолепно.

Только как-то не греет меня мамка. Такое ощущение, что её вовсе нет на диване. Гляну-ка я одним глазком.

Ой!

Ой-ёй-ёй!!!

Это ещё что такое?!

Обычно я и в темноте дневным зрением что-то да вижу, а сейчас как будто и глаза не открывал. Ну полная темнота, холодно и ещё запах какой-то омерзительный, хоть не дыши совсем.

Включаем ночник.

МАМОЧКА!!!

Эй, ты кто? Ты чего тут над моими мамкой с папиком стоишь, и не по-доброму на них так смотришь? Ты вообще как сюда попал, а, образина нечёсаная?

МЯУ!

Внимания не обращает.

М-Я-У!!!