Шестая брамфатура. Или Сфирот Турхельшнауба

– Тогда уж не с шестнадцатью, а с сорока восемью, – уточнил Белгруевич. – К вашему сведению, Боговепрь курирует, кроме санации банков, еще и развитие культуры.

– Допиваем пиво – и второй заход в парилочку, – прервал беседу Сергеев.

– Подождите, мне надо срочно добавить водочки, – взмолился Белгруевич.

– Гриша, а тут нет дамских рюмочек, здесь баня, а не ресторан, – издевался Сергеев.

– Ничего, я с собой прихватил одну, – улыбнулся Белгруевич и достал из кармашка пиджака, висевшего на вешалке, крохотную рюмочку. – Я рассчитал: в организм должно поступать ровно семь миллилитров водки каждые полчаса.

Пришлось компании подождать, пока Белгруевич совершит свои манипуляции с пипеткой. Чтобы скрасить ожидание, выпили настойки на хрене. Пошли наконец в парилку, легли, расслабились, замолчали. Мысли Турхельшнауба свернули на старую тропу. Он все мечтал, как бы так устроится, чтобы больше не работать и в глаза не видеть пасмурного неба Москвы, а летать, пусть не в экваториальные, но хотя бы просто теплые места у моря. Ледяная купель не охладила разогретый фантазиями ум. В «купе» он вернулся в восторженном состоянии, и его потянуло на метафизику:

– А вам не кажется, друзья, что мы стареем? Все внутри у нас давно автоматизировано, включая редкие забеги в баню. Мозги выпали в осадок и зависли на знакомых до зубной боли «пунктиках». И что бы ни случилось вокруг, катимся как по рельсам в одну сторону, а рельсы идут по кругу. Сойдем теперь лишь в больничную палату или в морг.

– Ну ты загнул, Турхельшнауб! Я тебя уважаю, но ты, признаться, страшная зануда, – сказал Сергеев. – Ну, взять хоть меня: нет у меня никаких таких особых «пунктиков». Я считаю, что главное – найти свой «кожаный мешочек», а не философствовать. Я бы и сейчас вдул, только здесь некому, а ты говоришь – «пунктики». Да, я хочу похудеть и сижу на диете: ем в основном свинину… Пиво пью по вечерам. А вообще…

– Что вообще? – спросил окосевший Белгруевич.

– Во всем виноваты америкосы. Ну какого рожна они нас провоцируют? Почему не дают нам гарантий безопасности? Не понимают наших растущих озабоченностей? У нас же этих озабоченностей как у сучки блох. У меня от этих вопросов зуд начинается. Если Американцев сделать такими же нищими, как мы, то они массово намылятся в петлю. А мы – ничего, живем…

– Да, Веня, ты загнул про «пунктики», – подтвердил Белгруевич. – Вот у меня речные камни на даче, с них в воздух прут микроэлементы. А с другой стороны – ну почему нельзя температуру нормально поддерживать с точностью до градуса? Я ведь систематически перегреваюсь… и травлюсь. Надо купить какой-нибудь прибор что ли…

Разговор трех друзей внезапно прервался. В бане последние пять минут происходило нечто особенное. У входа в общий зал раздавались нервные голоса, принадлежавшие, очевидно, администрации. Посетители в зале, наоборот, неестественно примолкли и выжидали. Друзья подошли ближе ко входу и напряженно вслушались. За дверью появились два человека выдающейся внешности, уже знакомой Турхельшнаубу по рассказам: худые, носатые, бородатые, с торчащими пейсами, они пришли в длиннополых черных пальто с меховыми воротниками, в широких меховых шапках невиданного фасона, а на ногах из были ботинки, обернутые в синие пластиковые бахилы. Пришедшие настроились серьезно и настойчиво требовали что-то от администратора зала – толстого, неуклюжего и добродушного Максимыча, уважаемого завсегдатаями за услужливость.

– Да не могу я вам этого позволить. Ждите, пока люди оденутся, выйдут на улицу, там и решайте свои вопросы, – настаивал Максимыч.

Он оглядывался в надежде на одобрение гостей бани, столпившихся за его спиной, среди которых, как мы имели случай отметить выше, пришло немало влиятельных лиц.

– Нам нужен только один человек, по фамилии Боговепрь, – твердили пришельцы. – Нам сообщили, что он сейчас скрывается в зале. Охрана Боговепря нейтрализована у входа. Мы не хотим скандала на территории бани, найдите гражданина и попросите подойти сюда, – с металлом в голосе объясняли длиннополые субъекты, размахивая красными книжечками в руках перед носом у Максимыча.

Максимыч снова оглянулся, ища поддержки у персонала. Два здоровенных полуголых банщика и массажист Федя в хирургическом синем халате приготовились прийти на помощь. Подвыпившая публика недовольно гудела, симпатии явно слонялись на сторону Максимыча: по понятиям вламываться в святая святых, высший разряд «Вознесенского централа», круша атмосферу заслуженной расслабухи людей, было западло. Похоже, это понимали и прибывшие, что, собственно, и не позволяло продвинуться силой в душевые зоны, где, скорее всего, где-нибудь в углу прятался сейчас напуганный Боговепрь. Начались обоюдные звонки начальству.

Длиннополые субъекты победили в телефонном сражении. Видимо, их связи были покруче. Вскоре из душевой выводили под ручки виновника скандала – невысокого дряблого, покрытого жирком загорелого человека с живописной лысиной и громадным крестом на золотой цепочке. Турхельшнауб узнал увиденного им на корпоративе Боговепря. Администрация закономерно решила урезать сеанс, тем более что до закрытия бань оставалось около часа. Недовольной публике дали время одеться и тихо выйти.

Народ вокруг комментировал арест.

– Ну, времена, ну, понятия! Но за что повязали пассажира, а? И весь грех-то, что цап-царап сделал, так, может, у него семья и дети, – возмущался бородатый дядя в татуировках с церковными куполами на груди.

– Не, Васильич, не скажи, рамзы попутал твой Боговепрь. Недопонял слегонца, на кого попер, – возражал тощий мужик с круглым пуцзом.

– Да ну тебя! Ты, что ль, допонял?

– Да и я недопонял, но посидеть требуется. Если дают – не гордись, а сядь и сиди сколько скажут. На том и стоим, – не унимался тощий.

Друзья вынуждены были отправиться в душ мыться и потом начать торопливые сборы. Пар сломался на середине. Понедельник дал о себе знать снова.

– Ну не по домам же расходиться, – верещал Гриша Белгруевич. – Я только начал водочку переваривать.

– А может, в ночной клуб рванем? Я рекламу видел, на Петровке новое заведение открыли. Место зачетное, – предложил Турхельшнауб.

– А что, – обрадовался Сергеев, – там и найдем свежие «кожаные мешочки». Гриша, ты как насчет свеженькой гонорейки, а?

– Ну что ж, клуб так клуб, домой не хочется. Я сегодня нервный, подкорка вся гудит, – сказал Белгруевич и принялся вызывать такси.

По дороге в клуб, несмотря на смехотворное расстояние, такси попало в мертвую пробку. Друзья, привыкшие за много лет к легендарным автомобильным заторам Москвы, тем не менее удивились: время было позднее. Таксист, молодой жизнерадостный узбек, проявил осведомленность. По его мнению, улицы перекрыли в связи с какой-то демонстрацией.

– Какая, к черту, у нас в стране может быть демонстрация?! – заорал нервный Турхельшнауб. – Сейчас февраль, к тому же ночь!

– Успокойся, Веня, – сказа Белгруевич. – Это не демонстрация, а сборы… людей в зимние лагеря на грузовиках вывозят подышать воздухом…

– Завираешь ты, Гриша! – вмешался Сергеев, – Это парад мусорщиков. Ежегодно устраивают для поднятия духа.

– Нет, – сказал таксист. – Твоя ошибаться. Власти календарь сильно менять. Первомай – хорошо. Первомай все ехать дача копать картошка. Февраль – тоже хорошо. Февраль как Первомай, можно ходить демонстраций. Ночью – чтобы пробка не был.

Из окна такси никакой демонстрации друзья не увидели, только ряды машин стояли под легким мокрым снежком. Турхельшнауб отвернулся от окна и подумал: «Ну почему я с детства нервный, неуживчивый и противоречивый? У людей праздники, демонстрации, а мне нехорошо и невесело на душе». Он вспомнил, как герой Сартра описывал накатывающую тошноту, неразрывно связанную с восприятием реальности. Тошнило ли его, как Сартра? Нет, не тошнило, но вырвать запросто могло. К счастью, такси наконец тронулось.

«Красная Капелла»

– А вон Венера ближе всего к Солнцу… На ней жарко, как в духовке. До перестройки на нее спутники восемнадцать раз летали.

Белгруевич мечтательно перечислял планеты солнечной системы. Оборудование клуба воспроизводило на потолке ночное небо, как в планетарии, с упором на достижения советского космоса. Каждый из троих друзей лежал сейчас в легких синтетических плавках в яйцеобразной прозрачной шлюпке, наполненной приятным для кожи теплым и плотным соляным раствором. Тело словно парило в невесомости. Шлюпка при этом скользила по искусственным волнам небольшого бассейна, покрытого мраком. Это удовольствие называлось «флоатинг-бар». Нажимая на экран, можно было заказать напитки, которые приносил тихо жужжащий дрон. А беседовать можно было по интеркому.

Турхельшнауба охватила эйфория. Он только что попробовал фирменный коктейль «Космос». Хорошо, что они пришли сюда, в этот затерянный в переулках Москвы клубный рай. В клубе было три салона: кроме флоатинг-бара, еще кальянный зал с восточной музыкой и «Красная капелла» – театр современного перформанса.

– Осточертела мне работа, – признался Сергеев.

– Почему? – поинтересовался Белгруевич.

– То и жди – посадят. А пока не посадили, сплошные конфликты на почве денег.

– Есть правило: зона роста находится за пределами зоны комфорта, – поучал Белгруевич.

– Не замечаю ни роста, ни комфорта, – настаивал Сергеев.

– Мне кажется, при Брежневе были все счастливы, – произнес задумчиво Турхельшнауб. – Тогда работа людей не угнетала. Платили мало, но и делать ничего не надо было вообще. Вот если бы создать такую установку, чтобы помолиться – и вернуть прошлое… Бычки в томате покушать…

– Ну ты загнул, Веня! Бычки в томате! – возмутился Сергеев. – В совке религию извели под корень, а ему бычки снятся.

– Ты не совсем прав, Олежик, – возразил Белгруевич. – Я слышал, что научный атеизм был отвлекающим маневром. Помнишь музей истории религии и атеизма в Казанском соборе в Ленинграде? Это было для отвода глаз. А с обрядами экспериментировали: поклонялись Вечному огню, например. А Мавзолей для чего построили? Это же тоже своего рода религия: вождь умер, а тело его живет.

– Не тело, а дело… Гриша, ты загибаешь, – отмахнулся Турхельшнауб.

– Мы проиграли холодную войну Америке, – вставил свое слово Сергеев. – Всю страну продали оптом за пепси-колу. Помните, еще когда «Скорпионз» приехали петь про ветер перемен?

– Вы мне лучше скажите, кто эти люди в черных пальто, что приходят арестовывать народ?

– О, это интереснейшая история, – начал Белгруевич. – Наш завхоз Петр Абрамович на той неделе слышал байку. Оказывается, мировая еврейская закулиса воспользовалась нашей ситуацией, занесла кому надо… и внедрилась в спецслужбы.

– Ну, понеслась звезда по кочкам, – перебил Турхельшнауб. – Опять евреи виноваты?