– Непохоже. Прохожие говорят, сам полез наверх. И сорвался.
– Пьяный?
Сопение у самого рта.
– Алкоголем не пахнет. Не каскадер это. Каскадеры обычно под «мухой» лезть начинают на всякие столбы и дома, пытаясь показать свою удаль. Этот альпинист. Или дурачок.
– Николай Игоревич, мне пора. Вы уж как-нибудь сами, хорошо? А я потом, чуть позже приду. Разберемся кто он – дурачок или нет. Вот, распишитесь.
– Подожди ты. Осмотреть нужно. Потом распишусь. Так-с, посмотрим…
– Николай Игоревич, у меня пост там без присмотра…
– Не убежит твой пост. Сейчас.
Прикосновения рук, отточенные движения, нажимы. Все болит, искрится от боли.
– Кости целы. А вот ушибы имеются. Так-с… Голове хорошо досталось.
– Живой?
– Дышит, – ответил тот, кого назвали Николаем Игоревичем. – Был бы мертвый, на нижний этаж повез бы, к Марку Эдуардовичу в холодильник, хех!
Второй шутку явно не понял. Дежурно строго спросил:
– Так что, принимаете?
– А могу отказаться?
– Нет!
– Ну вот вы и ответили на собственный вопрос.
– Спасибо, Николай Игоревич! Я тогда позже забегу, когда он в себя придет, чтобы протокол составить.
– Завтра приходи, с такими травмами к следующему утру только отойдет.
– Хорошо. Только чтобы очнулся! Мне закрывать квартал надо, времени нет ждать.
– Не переживай, прокапаем, будет как новенький.
Раздались удаляющиеся шаги.
«Где я? В больнице? Верно в больнице».
Сквозь колючую боль думать было тяжело. Я попытался позвать врача, но из глотки вырвался лишь хрип. Стало еще больней, будто вместо слов из нутра посыпалось битое стекло.
– Очнулись, голубчик!
Я с трудом открыл глаза, огляделся. Серое помещение, стены выкрашены в зеленую краску, уже в некоторых местах потрескавшуюся. Да, действительно, больница. А вот и сам врач, пожилой уже доктор с кустистыми бровями и выцветшими, словно бы присыпанными пеплом, глазами.
– Меня зовут Николай Игоревич Нестеров, – представился он. – А вы помните свое имя?
– Сергей… Сергей Геннадьевич Ветрин.
– Уже хорошо, Сереженька. Из собственного многолетнего опыта знаю – если пациент помнит свое имя, значит, все с ним будет нормально, на поправку быстро пойдет, – доктор улыбнулся обезоруживающей улыбкой, мягко спросил: – А ты чего, любезный, такие номера выписываешь?
– Я… я случайно, – ответил я, вдруг чувствуя, как щеки заливает стыдливый румянец. – Задумался просто.
– Ну нельзя быть таким рассеянным! – с упреком ответил Нестеров. – В ваши-то молодые годы.
«Что? Молодые годы? – удивленно подумал я. – А врач-то шутник!».
– Ладно, в палату сейчас переведем тебя, полежишь пару дней, отойдешь. Посмотрим еще на наличие переломов и внутренних ушибов. А там, через пару дней, козликом опять бегать будешь по девкам.
Хотел я старчески поворчать по поводу девок в мои-то годы, но не стал. Вместо этого, ощупав себя, прохрипел:
– Где моя сотка?
– Сотка? – нахмурился доктор. – Что же это вы, голубчик, с собой такие деньги таскаете? Сейчас, подождите.
Он принялся читать бумагу, которую принес милиционер.
– Нет сотки. В протоколе осмотра личных вещей ничего про сто рублей нет. Уверены, что у вас были такие деньги с собой?
– Какие деньги? – не понял я. – Мне бы сотовый телефон.
Странный какой-то доктор. Может, глуховат?
– Какой телефон? – еще больше нахмурился Николай Игоревич. – Ничего не понимаю. Сотовый – это фамилия чья-то? Вашего друга? Родственника?
Я не нашелся что ответить.
– Ну-ка, подождите, – насторожился доктор.
И принялся внимательней осматривать меня, заглянул в глаза, поводил пальцем, приказав следить за ним только взглядом.
– Кажется, ушиблись вы чуть сильней, чем я думал. Ну ничего, и не таких на ноги ставили. Давайте в палату.
Доктор махнул кому-то рукой. В комнате показалась санитарка, крепкая женщина, мясистая, с красными руками и таким же красным лицом.
– Тома, парнишку в пятую.
– Хорошо.
Женщина подошла ко мне, уверенными движениями толкнула каталку.
– Мне бы домой, – скромно произнес я, несильно желая лежать в казенном доме. – Там отлежусь.